Тайна римского саркофага - Афанасий Кузнецов

Что он хотел этим сказать? Алексей машинально полез в свой карман и неожиданно нащупал там какую-то бумажку. Записка?! Когда успели сунуть? Алексей развернул листочек и прочитал: «Ждем в полночь за оградой завода»...

Теплая январская ночь. Вдоль заводского забора тускло светились фонари. Туман. Ветер, подувший с моря, принес струю свежего, холодного воздуха. Печально и тревожно шелестели на деревьях листья.

Алексей и Език перемахнули через высокий дощатый забор. Благополучно... Нервы напряжены до предела. Теперь — дальше. Крадучись, беглецы проползли под колючей проволокой и, прячась между каштанами, повернули за угол каменной башни.

Из темноты навстречу шагнул высокий, сухопарый человек в длиннополом пальто с поднятым воротником, в измятой, надвинутой на глаза шляпе.

— За мной! — коротко приказал он.

Шли друг за другом, все ускоряя шаги. Несколько раз встречался патруль. Тогда беглецы вместе со своим провожатым прижимались к шершавым стенам подъездов или ныряли в спасительную темноту подворотен.

Алексей Кубышкин думал, что их постараются укрыть где-нибудь на самой окраине Рима, но высокий мужчина в шляпе уверенно шел по улицам, совсем не похожим на окраинные. Наконец возле одного из домов он остановился. Алексей успел заметить освещенную фонарем табличку: «Джулио Чезаре, 51».

Человек протянул руку к крайнему окну первого этажа, постучал несколько раз с перерывами, то быстро, то медленно. Беглецы затаили дыхание. Бесшумно отворилась дверь, и все трое вошли в помещение.

Вспыхнул свет. Человек, приведший их, протянул Алексею руку.

— Бессонный, — назвал он себя и добавил: — Алексей Иванович.

— Меня тоже Алексеем зовут, — радостно ответил Кубышкин, услышав родную речь.

— Отлично, — улыбнулся Бессонный. — Значит, тезки. А это хозяин квартиры, русский художник Алексей Владимирович Исупов. Как видите, тоже наш тезка.

Вдруг за окнами дома раздались отрывистые крики. Кубышкин и Вагнер инстинктивно прижались друг к другу. Шум, доносившийся с улицы, был знаком беглецам: это подавали команды итальянские офицеры; потом раздался мерный топот ног.

Бессонный и Исупов продолжали о чем-то разговаривать, крики и топот на улице ничуть их не тревожили.

Наконец, художник заметил волнение беглецов.

— Не волнуйтесь, дорогие товарищи, — мягко сказал он. — Против моего дома находится фашистская казарма. Орут день и ночь.

— Опасное соседство, — пробормотал Алексей.

— А по-моему, это как раз безопасно, — засмеялся Исупов. — Фашисты ищут где угодно, только не у себя под носом.

Лишь сейчас Кубышкин и Вагнер хорошенько рассмотрели его. Перед ними стоял высокий, седой, начинающий полнеть мужчина. Весь облик старого художника дышал спокойствием и уверенностью. Большой бугристый лоб, перерезанный глубокой морщиной, крупный нос, твердый подбородок — все говорило о внутренней силе этого человека. И рука у него была большая, с крепкими широкими пальцами. Такая рука может и умеет работать.

В кабинете Алексея Владимировича стоял стол из черного дерева и несколько стульев. Тяжелые занавеси на больших окнах приспущены. На стенах развешаны картины, этюды, фотографии. В углу мольберт и только что начатый холст.

Език и Алексей были смущены, Их жалкая одежда и стоптанные сапоги выглядели еще более убогими в этой нарядной комнате, освещенной мягким светом.

Кто эти люди? Художник... Видимо, эмигрант? А Бессонный? Ясно только, что они связаны с итальянским подпольем...

Но Бессонный и Исупов не дали гостям времени для размышлений. Алексею и Езику пришлось ответить на десятки вопросов. «Русских итальянцев» интересовало буквально все, что касалось России. Чувствовалось по всему, что годы, проведенные на чужбине, не могли заглушить их большую любовь к родине.

Вскоре жена художника, Тамара Николаевна, принесла два костюма, обувь и белье.

— Ванна для вас готова. Мойтесь и переодевайтесь, — сказала она так просто, словно только тем и занималась, что укрывала беглецов. — А старую одежду сожжем.

Алексей и Език переглянулись. Принять ванну!..

Тамара Николаевна внимательно взглянула на Алексея, по-своему поняв его минутную растерянность, и сказала:

— Многие считают нас с мужем эмигрантами. Но это совсем не так. Мы уехали из России в 1926 году и не потому, что нам не нравилась Советская власть. Совсем не потому, У моего мужа тогда начинался туберкулезный процесс и очень болела рука. Мы уехали по настоянию врачей в надежде, что климат Италии поможет Алексею избавиться от болезней. Но мы всегда думаем о нашей стране. Особенно сейчас, когда русскому народу грозит смертельная опасность. И мы горды тем, что наши соотечественники свято защищают свою родину.

Эти слова могли бы звучать высокопарно, если бы их не согревали искренность и какая-то особая, теплота в голосе Тамары Николаевны.

...Какое эта блаженство — искупаться в горячей ванне! Вымывшись, Алексей побрился и внимательно рассмотрел себя в большом зеркале. Конечно, он сильно сдал. Скулы сжаты, сеточка морщин возле глаз, а на висках уже видны серебряные нити.

Хозяева пригласили за стол. Тамара Николаевна налила всем по бокалу виноградного вина, а себе — чашечку черного кофе.

Алексей Владимирович задумался, опустив голову. Неожиданно он сказал:

— Какое это холодное и неуютное слово — эмигрант!.. Больше всех, пожалуй, его не любил Илья Ефимович Репин. До последних своих дней он мечтал вернуться на родину. Писал мне однажды: «...Только состояние здоровья мешает осуществить мое заветное желание — жить в новой России...» Я счастлив тем, что мне пришлось быть учеником этого великого живописца. Какой это был человек!

— Ничего, Алексей Владимирович, — сказал Бессонный. — Вот кончится война, и мы с вами вернемся в Россию. А пока будем делать все, что в наших силах.

— Хорошо сказано! — произнес старый художник. — Прошу за это выпить по бокалу... Хотя нет! За родину следует выпить что-нибудь покрепче... Где-то есть. Сейчас принесу.

Через минуту Алексей Владимирович принес бутылку коньяку и налил всем, даже Тамаре Николаевне:

— Хоть один глоток выпей вместе с нами. За возвращение на родину!

— За нашу победу! — и выпил рюмку залпом.

— Да, — задумчиво сказал Бессонный, — победа была бы куда ближе, если бы американцы и англичане открыли второй фронт.

— Мне не нравится их мышиная возня, — поддержал его художник. — Вот только что в Швейцарии закончились переговоры Даллеса с немецким князем Гогенлоэ. За спиной русского солдата плетутся какие-то интриги.

— Вот и нам вчера, — подхватил Алексей, — принесли в барак газету «Заря», берлинское издание для русских военнопленных. Сколько там напечатано разной ерунды... уши вянут! Пишут, что никакого второго фронта не будет, что рано или поздно Америка и Англия выйдут из войны, что большевики начали расстреливать родственников всех русских военнопленных. Кто будет верить этой клевете!

Опять заговорил Исупов. Он сердито выговаривал Бессонному за то, что тот не дает ему настоящей подпольной работы.

— Вы, пожалуйста, не считайте меня стариком! — воскликнул он, заложив большие пальцы рук за подтяжки.

Алексей внимательно прислушивался к разговору.

— Вы и так очень многое делаете, — возразил Бессонный. — Сколько людей вы спасли от верной гибели! А ведь теперь они воюют с фашистами.

Кубышкин и Вагнер переглянулись.

— Но сам-то я не воюю, — тихо сказал Исупов.

— И все-таки сейчас вы делаете больше, чем могли бы сделать с автоматом в руках. И, кроме того, я не могу рисковать вашей жизнью. Мне бы никогда этого не простили ни русские, ни итальянцы.

Беседа затянулась далеко за полночь. Первым из-за стола поднялся Бессонный.

— Светает, — сказал он, осторожно отодвинув занавеску. — Мне пора возвращаться.

После ухода Бессонного художник показал гостям свои картины.

Алексей долго стоял перед полотном, на котором было изображено озеро. У берега вздымалась гора, увенчанная нагромождением скал. Над ней висели набухшие влагой темные облака. Было в этом пейзаже что-то родное, русское, и Алексей, почувствовавший это, не ошибся.

— Это уральское озеро, — подтвердил Алексей Владимирович. — А картину я закончил в сорок первом году.

— Как же так? Вы ведь не были в России с двадцать шестого года.

— По памяти, — улыбнулся художник. — Иметь хорошую зрительную память я просто обязан по профессии. А кроме того, русские пейзажи тому, кто любит Россию, легко запоминаются. Я написал немало картин о России уже здесь, в Италии. И еще больше постараюсь написать.

Понравился Алексею и «Автопортрет». На этой картине Исупов стоял с кистью в руках на фоне Невы. В дымке далекой перспективы виднелся высокий шпиль Петропавловской крепости. Картина производила сильное впечатление.