Смертельная верность - Татьяна Ефремова

— Это у нас целый ритуал, как чай заваривать, — заметил наше внимание Петр Алексеевич. — Кто-то придумал много лет назад, и прижилось. Теперь только так и делаем. А почему, сами не знаем. Традиция.

Он засмеялся и придвинул поближе к нам большие керамические кружки.

Я обхватила кружку замерзшими руками и блаженно замерла.

— Ну что вам про Юрку рассказать? — начал Петр Алексеевич, неторопливо, словно пробуя ногой почву прежде, чем сделать первый шаг. — Сложный он был человек. Не скажу, что плохой, нет. Бывают и похуже. А вот непонятный какой-то. Нелюдимый. Вроде, и букой не был, а в душу к себе не пускал. Сколько раз мы вот тут чай пили, да и чего покрепче, что уж скрывать. А вот спросили вы меня сейчас, и понял, что рассказать-то особо нечего. Он про себя мало говорил, все больше про собак. Собак любил, это точно. И понимал. Таким талантом мало кто похвастаться может. Сергеич вот покойный таким был. Слышали про Сергеича-то? Уникальный был дрессировщик, от бога. Юрку ведь он разглядел. У нас даже говорили, что Сергеич что-то типа колдуна был. Потому и Юрку к себе приблизил, что собирался ему силу свою передать. Ерунда, конечно, но теткам нашим нравится. Когда таинственно, то всегда интереснее. А Сергеич, и правда, Юрку за несколько лет научил с собаками работать. Тоже не особо разговорчивый был. Мы ведь с ним примерно в одно время начинали, с Сергеичем-то. Я тоже много чего от него взял. У него ведь как было? Хочешь учиться? Приходи, смотри, учись. Рассказывал мало, в основном все на личном примере. Нетерпеливые думали, что он жадничает, хочет единственным крутым специалистом быть. Обижались на него. Я сам по молодости обижался, было дело. А потом понял, что дурак. Смотреть надо внимательно, повторять, тогда и знания придут. Теория что! Теорию и в книжках прочитать можно. А вот как спецы настоящие работают, мало где можно увидеть. Вам, небось, про Юрку наболтали уже всякого? Нажаловались? Как собак калечил, да как бывшим своим питомцам подыгрывал?

Давыдов смотрел на нас внимательно и грустно улыбался. Видимо, посчитав наше молчание знаком согласия, продолжил:

— Не верьте всему подряд. Люди разные. Кто-то в неудачах себя винит, а кто-то все виноватых ищет. У меня после каждых соревнований по несколько протестов. То судьи плохо судили, то фигуранты плохо работали. На всех ведь не угодишь. А Юрка еще и не рассусоливал ни с кем, мог и по матери послать, и собачку тупой и ленивой обругать в сердцах. Вот на него особо нежные дамочки и обижались. В основном дамочки. Хотя, было пару раз, что и мужики скандалить пытались. В драку даже лезли. Как дети малые.

— Так что же, на Кузнецова зря обижались? Никаких собак он не калечил, никому не подыгрывал?

— Вот именно, что не подыгрывал! — взорвался вдруг Давыдов. — Не подыгрывал, и ни в чье положение не входил. И рукав в пасть никому не пихал.

— Это как?

— А так! Собачкам же помогать нужно, психику ни в коем случае не травмировать. Вот и бегают за некоторыми фигуранты с протянутым рукавом, — Петр Алексеевич дернул подбородком в сторону сваленной кучей амуниции, указывая на лежащий сверху дрессировочный рукав. Конструкция, надо сказать, была внушительной. Укрепленный внутри какой-то дополнительной защитой, рукав возлежал в полусогнутом положении, топорща внушительный локоть с темной джинсовой заплатой.

— Прямо в пасть его суют иногда, только чтобы собачка хватку обозначила. Позорище! Зато хозяева довольны. Как же! В соревнованиях участвовали, условного злодея задерживали. Гордятся, какого защитника воспитали. А какие из них защитники? Дай бог, чтобы не пришлось с настоящим злодеем столкнуться. Вот с такими Юрка и не церемонился. Такие собачки, когда ему попадались, очень жалко выглядели.

— А хорошим собакам, значит, Кузнецов не вредил? — вкрадчиво поинтересовался Димыч.

— Ну… всякое бывало, — неохотно признался Давыдов. — Я же говорю, он сложный человек был. Мог и обидеться на кого. Все мы люди, все не без греха. Иногда и излишне прессовал собак. А начнешь ему говорить, он сразу на дыбки: «Я с диванными собаками работать не собираюсь. Не нравится — никого не держу».

— Что за диванные собаки?

— Да это у нас так говорят. Когда собаку заводят не для выставок и не для работы, а просто, чтобы была. Вот и получается, что собака ест, пьет, гуляет от силы по полчаса в день. А все остальное время на диване лежит, жиром зарастает. Для служебной породы самое последнее дело. Породы ведь все для чего-то выводились. Кто для охоты, кто для охраны, кто овец пасти. Овчарки, кстати, это же пастушьи собаки. Да-да, не удивляйтесь. «Овчарка» от слова «овца». Все породы, в которых есть «овчарка» выводились как пастушьи. И кавказцы наши и бернские овчарки, и «бельгийцы». Все пастухи изначально.

— А немецкие овчарки? Неужели тоже пастухи? — не поверила я.

— Немцы — это уникальная порода, — глаза у Петра Алексеевича загорелись, он оживился, откинулся на спинку стула, расслабившись. — Немецкая овчарка — это чудо. Эта порода — памятник ее создателю. Больше века прошло, а лучшей породы никто не вывел. Универсальная собака. И пастух, и охранник, и защитник. И конвойная служба лучше всего у немцев идет, хоть об этом и не принято сейчас говорить. Уникальная порода. Была.

— Почему была? Вас, Петр Алексеевич, не поймешь. То породе больше века, то вдруг «была». Вот же они, немецкие овчарки, навалом.

— Собак навалом, — согласился он. — А настоящих немецких овчарок мало. Макс фон Штефаниц выводил собаку универсальную, рабочую, годную для любого вида службы. А то, что мы сейчас видим, очень далеко от прежних немецких овчарок. Вы, наверно, думаете, что это я ворчу по-стариковски. Мол, раньше все лучше было, даже собаки. Может, и ворчу. А только такого безобразия, как сейчас, я не помню. Сейчас ведь практически две породы образовалось: немецкая овчарка выставочная и немецкая овчарка рабочая. И друг на друга эти собаки мало похожи. Те, что на выставках экстерьером блещут, ни для какой службы непригодны. Психика слабая, темперамент ни к черту — сплошные холерики. Это мягко сказано, холерики. Неврастеники настоящие. На такую собачку крикнешь погромче, она за хозяина прячется. А то и писается со страху. Какой это защитник? Смех один. А те, что защищать могут, на выставках не появляются, у них шансов там никаких.

— Неужели все так плохо?

— Почти, — Давыдов был неумолим. — Бывают, конечно, исключения, но очень редко. У фанатиков породы еще встречаются собаки, которых и на выставку можно, и на соревнования. Ну, или уникумы, вроде Райса.

— Райс — это собака Кузнецова? — уточнил Димыч, заранее уже зная ответ.

— Он самый! Уникальная собака. Чудо природы.

— Петр Алексеевич! Я от вас уже не первого слышу, что Райс — уникальная собака. Объясните мне, ни разу не кинологу, в чем уникальность-то? Чем таким этот Райс от других собак отличается? Он что, очень умный? Или Кузнецов его дрессировал как-то хитро? Чем он так уж хорош, что все про него говорят с придыханием?

Давыдов посмотрел на нас долгим взглядом, будто сам впервые задумался над феноменом удивительной собаки. Потом заговорил не спеша, словно обдумывая каждое слово.

— Слишком много в этой собаке совпало. Взять хотя бы то, что он выставочный. Причем, не просто так выставляется, для галочки. Он уже все титулы собрал, какие только можно. К нему невесты со всей страны в очередь записываются.

— А невесты-то тут при чем? — опешил Димыч.

— Как это, при чем? Кобель — носитель породы. А у Райса и титулы, и рабочие дипломы — все в лучшем виде. Райс — та самая немецкая овчарка, которую выводили. Универсальная. И щенки от такого кобеля — это золотой запас породы, если хотите. Райс в международных каталогах «женихов» числится. Прибыльное дело, между прочим.

— Это как понимать? Кузнецов что, деньги брал за то, что его пес э-э-э… щеночков делал?

— А чему вы так удивляетесь? Это нормальная практика. Вязки не бесплатные. Владелец суки либо деньгами отдает, либо одного-двух щенков, как договорятся. Слышали такое понятие «алиментные щенки»? Вот это те самые щенки, которыми с владельцем кобеля за вязку рассчитываются. У него право первого выбора, и алиментные щенки, как правило, самые удачные. А особенно у Юрки, учитывая, что он щенков умел выбирать, как никто.

— Так он щенками брал?

— Когда как. И щенками, и деньгами. Он как-то хвастался, что Райс сам себя кормит, и хозяина мог бы прокормить, если бы у того запросы были поскромнее. И щенками брал. Подращивал, а потом продавал подороже. Почти все его собаки из алиментных. Райс, кстати, тоже алиментный щенок. Был у Юрки такой очень эффектный кобель, Ганс. Красавец просто. Вот от него и Райс.

— Сколько же у него собак было?

— Много, — нахмурился Давыдов. — Собаки у него долго не задерживались. Он после Ганса вообще не хотел их подолгу держать. Привыкать не хотел. И Райс у него засиделся потому, что заболел не вовремя. Какую-то кишечную инфекцию подхватил или сожрал чего на улице, не знаю. А только покупателя на этого доходягу в то время не нашлось бы, вот Юрка его и оставил. А потом уже разглядел. А так бы был у Райса сейчас другой владелец, и неизвестно еще, что из него выросло. Юрка ведь, кроме него, ни одну собаку долго не держал после того случая.