Смертельная верность - Татьяна Ефремова

Пока я раздумывала, обижаться мне за Ларку или согласиться с такой точкой зрения, первый этап закончился. Объявили небольшой перерыв. Секретарь подсчитывала набранные собаками баллы и выписывала их в итоговую таблицу, пришпиленную на информационный стенд. Участники отпустили собак побегать. Первое время мне было немного не по себе от того, что несколько десятков крупных собак носятся просто так, ничем не сдерживаемые по открытой поляне. Я даже за Димкин рукав ухватилась по привычке. Он глянул на меня вопросительно, но рукав не отобрал. Только по руке похлопал успокаивающе. Через пару минут я и сама поняла, что бояться нечего. Собаки не проявляли к присутствующим совершенно никакой агрессии, носились друг за другом, грызли палки, приносили хозяевам раздобытые где-то под кустами пустые пластиковые бутылки, звали поиграть. А может, было не страшно потому, что никто из присутствующих собак откровенно не боялся? Все ходили по площадке, смотрели результаты, обсуждали работу собак и какие-то житейские мелочи. Трепали по голове подбежавшего на минуту питомца. Почему же, когда я встречаю собаку на улице, мне становится не по себе? Вот не была бы я знакома со Светланой и ее Гектором, допустим. Встретила бы их на улице. Наверняка задрожала бы внутри противно какая-то жилка. Захотелось бы пройти поскорее мимо такого «страшного» зверя. А здесь этот же самый зверь валяется сейчас пузом кверху на куче листьев, жмурится совсем по-человечьи от солнца и никаких других чувств, кроме умиления, не вызывает. Почему же на городских улицах я собак боюсь до дрожи, а здесь — нет? Может, все дело в общем настрое? В том, что для присутствующих здесь собаки — друзья и любимцы, а для прохожих на улице — источник опасности? А опасности-то никакой и нет. Только наши страхи, бережно в себе самих взращенные. А как же Джоник? Для хозяйки он был другом и любимцем. А пожилая женщина, спасавшая от него внука, сейчас в больнице.

Очнулась я от раздумий, когда увидела совсем близко от себя овчарочью морду. Громадный лохматый зверюга подбежал к нам и замер, пристально вглядываясь. Димыч присел на корточки и потрепал его за шею. Воображение тут же нарисовало красочную картину моментального отгрызания нахальной руки видневшимися в пасти крепкими зубами. Но никакого кровопролития не произошло. Пес отряхнулся, будто только что вышел из воды, гавкнул приветливо и убежал прочь. Я перевела дух и посмотрела на Димку с восхищением.

— Их просто не надо бояться, — пояснил он мне. Нормальные собаки ни с того ни с сего не нападают.

— А Джоник?

— Джоник был ненормальный.

Как у него все просто. Еще бы понять, чем внешне отличаются нормальные и ненормальные собаки.

Перерыв закончился. Объявили второй этап соревнований. На площадку вынесли здоровенный деревянный щит с рекламой спонсора — производителя сухих кормов. За ним спрятались участники «двойки». Потом, по сигналу главного судьи, один из них показался из-за укрытия и побежал, увлекая за собой спущенную собаку. Второй в это время устремился к оставшемуся беззащитным хозяину…

— Вот ни фига ж себе! — Димыч повернул ко мне изумленное лицо. — Вот это я удачно зашел! И ведь никто, падлы, мне об этом не рассказал.

— О чем? — опешила я.

— Да о том, что оба фигуранта какое-то время за щитом этим вдвоем находятся. И почти никто их не видит. А потом один, значит, убегает, а второй оказывается мертвым. И собачку, значит, купить сильно хотелось…

Глава 6

Осень — коварное время года. Погода, а с ней и настроение, меняется несколько раз на дню. Только вчера светило нежаркое октябрьское солнце, золотило листья под ногами, настраивало на лирический лад. Жизнь казалась не такой уж скверной. Хотелось свежезаваренного чаю с мятой и помечтать. О том, как пройдет осень, наступит зима, обязательно снежная, наметет сугробы по колено, укутает в белые шарфы деревья. Как встанем мы на лыжи и побежим между этими сугробами, подставляя лицо крупным неторопливым снежинкам. А потом придет Новый год, и мы загадаем под елкой желания, и они обязательно исполнятся. А потом еще много чего хорошего случится. Когда придет зима.

Сегодня с самого утра зарядил нудный холодный дождь, и все сразу стало серым. И небо, и деревья, враз оголившиеся, и дома, и лужи на асфальте. Ветер рвал из рук зонтик, одежда и волосы пропитались сыростью, ноги промокли. О будущем думалось с неприязнью. Предстоящая зима уже не радовала, а скорее пугала. Морозами, ранними сумерками, воющей за окном тоскливой вьюгой. Из окна на кухне будет тянуть холодом, и правое плечо у меня будет постоянно мерзнуть, потому что стул мой на кухне стоит к окну правым боком. Вдобавок еще простуды, примятая под шапкой прическа и посленовогоднее безденежье.

Нет, ни о чем хорошем мне под дождем не думалось. И даже когда оказалась я в сухом и теплом офисе, мысли все равно остались унылыми. Видно, это очень хорошо читалось на моем лице, потому что даже мой начальник Валера, бывший на свою беду еще и моим хорошим знакомым, все утро поглядывал на меня вопросительно. Я делала вид, что не понимаю его взглядов, и, насупившись, смотрела неотрывно в монитор. В мониторе была картинка, а на ней — снежные сугробы и елки. Это наша офис-менеджер Надя так готовит нас морально к смене времен года. Летом выставляет на рабочих компьютерах в качестве заставки осенние виды, осенью — зимние. После новогодних каникул картинка тоже обновляется, на что-нибудь жизнерадостное, с подснежниками. Иногда Надя излишне торопится, и тогда подснежники появляются на мониторах уже в конце декабря. Тогда мы дружно вспоминаем сказку про двенадцать месяцев и мечтаем отправить Надю в лес. Чтобы она пропала там как-нибудь ненароком и не сбивала с толку коллектив.

Сегодня зимние виды на мониторе казались мне особенно зловещими. Даже мелькнула мысль спрятаться в туалете и поплакать немного над своей горькой судьбой. Но, поразмыслив, я отказалась от этой идеи. До туалета нужно было идти по холодному коридору, по дороге можно было встретить кого-то, кто спросит, почему у меня такой печальный вид, а ответить мне на это нечего. Это, кстати, было еще одной причиной, почему я отказалась от возможности прореветься в местах общего пользования. У меня не было конкретной причины для слез. Осенняя хандра не в счет, от этого нормальные люди не плачут.

Валера, почитывающий на досуге книжки по популярной психологии и пытающийся применять полученные знания на практике, в покое меня не оставлял. Кружил коршуном по кабинету, с каждым витком все больше приближаясь. При этом делал вид, что оказывается рядом случайно, по служебной надобности. Для этого он хватал со столов все подряд бумаги и делал вид, что внимательно их изучает. Находившиеся здесь же, в кабинете, девчонки-менеджеры цепенели от страха. Им казалось, что начальник выискивает повод придраться к кому-нибудь, чтобы потом этого кого-то безжалостно уволить. Почему-то все в нашем журнально-издательском коллективе были уверены, что увольнения грядут. Никакие мои заверения, что менеджеров, приносящих в фирму живые деньги и получающих в качестве вознаграждения фиксированный процент от этих сумм, увольнять не имеет смысла, в расчет не принимались. Коллектив был твердо уверен, что увольнять будут обязательно. Вопрос только, кому не повезет первому. Все-таки, кризис на дворе, должны увольнять…

Из меланхоличного оцепенения меня вывел звонок мобильника. Ларка. Я нажала кнопку и медленно-медленно поднесла телефон к уху. Поэтому поспела только к середине выпаленной взахлеб фразы:

— … Все время на правом боку. И глазки такие грустные-грустные. Что мне делать?

— С глазками? Или с боком?

— Да нет, — слегка притормозила озадаченная Ларка, — со всей Лизой. Что мне с ней делать?

— А что с Лизой?

— Ну я же тебе говорю, она грустная какая-то с утра. Лежит все время и на меня смотрит. Пристально. Вдруг она заболела?

Я попыталась представить лохматую Лизу, лежащую на правом боку и пристально наблюдающую за хозяйкой. Ничего трагичного в этом нет. Я вот тоже с утра грустная и за Валерой пристально наблюдаю. Что же мне теперь, звонить во все колокола по этому поводу? Обычная осенняя хандра. Грустно, не грустно — никому нет дела. Поднимайся и иди на работу. Это маленькой лохматой мерзавке хорошо, сделала грустный вид — и у хозяйки вселенская катастрофа. Телефонные совещания и поиск единственно правильного решения. Хорошо быть собакой!

— Хорошо быть кисою, — задумчиво сказала я в телефон, — хорошо собакою… Ты, кстати, почему не на работе?

— Я отпуск взяла, пока Лиза маленькая. Чтобы рядом с ней быть, пока она привыкает.

— Отпуск по уходу за собакой? Неплохо.

— Ты скажи лучше, что мне с ней делать? Может, ветеринара вызвать?

— Оставь ее в покое, — посоветовала я. — Ей просто грустно. Осень на дворе, меланхолия. Она думает, как жить дальше.