Смертельная верность - Татьяна Ефремова

— Скучает по хозяину, — объяснил Коля его поведение. — Ко мне пока не привык. Переживает. Он Юрку очень любил.

— Собака, излишне ориентированная на хозяина? — блеснул знаниями Димыч.

Коля молча кивнул и посмотрел на Захарова с интересом.

— А что делать будешь, если он к тебе так и не привыкнет?

— Привыкнет, — тихо сказал Коля. — Ему просто время нужно. Сейчас ему не до меня, у него весь мир рухнул. Вот как будто стоял дом много лет, в нем было тепло и спокойно, было куда возвращаться. А потом этот дом вдруг разрушился. И тебя обломками придавило. В такой ситуации надо сначала выжить, из-под завалов выбраться. А потом уже думать, как дальше жить, новый дом строить. Вот и он сейчас так, под завалами. Ему пока не до меня. Он вообще ничего не хочет: ни есть, ни гулять. Я его на площадку привожу, ему здесь раньше нравилось, а теперь с места не сдвинешь. Ляжет и лежит. Говорят, заставлять надо, на снаряды гнать даже силой — для овчарки работа прежде всего. А я думаю, ему отойти надо сначала. У него горе.

Коля говорил все это с виноватым видом, будто оправдываясь, поминутно оглядывался на лежащего пса, потирал ладонь правой руки большим пальцем левой. Нервничал? Боялся, что спросят, как у него оказалась собака убитого напарника? Или просто стеснялся незнакомых людей?

— Коля, что за приятель приходил к тебе в начале сентября? — прервал его Димыч. — Сюда, на занятия.

— Игорь, что ли? Да не приятель он. В одной секции когда-то занимались. Я потом бросил, а он остался. Мастера спорта закрыл даже. Мы не виделись лет десять.

— Десять лет не виделись, а тут вдруг объявился? Соскучился, что ли?

— Да нет. Он не ко мне пришел. Он просто пришел посмотреть, что это такое, работа фигуранта. Говорит, хотел устроиться, подработать немного. А меня тут случайно увидел, узнал. Вот и подошел в перерыве.

— Подработать хотел? Фигуранты хорошо зарабатывают?

— Да нет, — засмеялся Коля. — Больших денег на этом не заработаешь. Это со стороны кажется, что раз работа опасная, то и платить должны хорошо. А здесь деньги небольшие, все на энтузиазме. В фигуранты идут те, кто собак любит, или кому адреналина не хватает.

— А этот Игорь…

— Сиротин, — подсказал Коля.

— Ага, Сиротин Игорь. Он что же, раздумал в фигуранты идти? Или ты его отговорил?

— Я отговаривал, конечно. Он же собак боится, ему не надо на такую работу. Но он и сам передумал потом. Пришел несколько раз, посмотрел, и передумал. Хотел на соревнования прийти, но накануне позвонил, сказал, что уезжает куда-то, вроде.

— Не пришел?

— Нет, я его не видел. Говорю же, мы и не приятели, так, занимались когда-то вместе.

Коля вдруг замер на полуслове и уставился на что-то, позади нас. Мы, не сговариваясь, оглянулись.

Райс, лежавший до этого в нескольких метрах от нас, брел, понурив голову к ближайшему буму. Подошел, внимательно обнюхал наклонную доску с прибитыми поперечными брусками и шагнул на нее дрожащей лапой.

— Смотрите! — восторженно прошептал Коля. — Я же говорил, что оживет постепенно. Ты мой хороший!

Коля сорвался с места, не попрощавшись. Он вообще, кажется, про нас забыл. Носился кругами возле бума. Подбадривал идущего мелкими неуверенными шагами Райса.

Обратно сквозь кусты мы уже не полезли, прошли, как все нормальные люди, по тропинке.

— Неужели ты думаешь, что вот этот вот восторженный пацан мог застрелить напарника? — нарушила я затянувшееся молчание.

— Восторженность делу не помеха, — буркнул Димыч неохотно. — Я на всех думаю. У меня работа такая. Кравчука вот теперь вычеркиваем из списка подозреваемых, а остальных будем отрабатывать потихоньку. И Рыбкин, как бы он ни был лично тебе симпатичен, подозреваемый номер один.

— Почему это?

— Мотив есть.

— Райс? Ты что, всерьез думаешь, что можно убить человека из-за собаки?

— Да ты посмотри на него! — взорвался Димыч. — Он же на собаке этой просто помешанный. Маньяк кинологический. Вбил себе в голову, что ему нужен этот Райс, и несколько лет пытался его добыть законными способами. А когда потерял надежду решить дело миром, пришил несговорчивого Кузнецова и всего делов.

— Ты так говоришь, как будто уверен, что это Коля убил Кузнецова, — заорала я в ответ.

— Я пытаюсь тебе объяснить, почему его можно рассматривать в качестве подозреваемого. Мотив есть, это первое. Какое-то время они с Кузнецовым находились за щитом, где их толком никто не видел. И вдобавок, Рыбкин еще стрельбой занимался. А Кузнецова застрелили, если помнишь, из спортивного пистолета.

— Или из импортного малокалиберного, — напомнила я из чистого упрямства. Не нравился мне тон, которым Димыч о Коле рассуждал. А вот Коля как раз нравился. Поэтому хотелось спорить с Захаровскими доводами просто из принципа.

— Или из импортного, — согласился он. — Но скорее всего, это был спортивный пистолет.

— Ты сам себе противоречишь. — Я остановилась и повернулась к Димычу. — Сначала говоришь, что Коля оставался с Кузнецовым какое-то время за щитом. Потом вспоминаешь, что он спортсмен-стрелок. А разве для того, чтобы застрелить человека в упор (а именно так и пришлось бы стрелять Коле там, за щитом), обязательно быть спортсменом? Попасть в рядом сидящего человека можно и без специальной подготовки.

— Ну да, — Димыч картинно почесал затылок, но тут же нашелся: — Я не говорю, что надо быть спортсменом, чтобы попасть. Я в том смысле упомянул, что Рыбкину, как спортсмену проще было стрелять именно из спортивного пистолета. Он с ними знаком хорошо. Да и достать спортивное оружие ему, наверняка, легче. И к тому же, в такой костюм, что был на Рыбкине, спрятать пистолет с глушителем вполне можно. Туда хоть ручной пулемет можно спрятать.

— А почему именно с глушителем?

— Потому что выстрела никто не слышал. Значит, стреляли из оружия с глушителем. Тогда звук совсем тихий получается, его вполне можно было не услышать из-за собачьего лая и всяких там посторонних шумов.

— Там кроме собачьего лая еще и из стартового пистолета стреляли, — напомнила я.

Димыч посмотрел на меня подозрительно, потом кивнул.

— Точно, было. Значит, могли и без глушителя стрелять, если подгадать время. Но тогда Рыбкин не мог никого застрелить — он как раз из стартового палил в это время, да собаку на себе таскал. Но в любом случае, хоть Рыбкин убил, хоть кто другой, убийца наш — тип очень хладнокровный и выдержанный. Стрелять в таких условиях — это крепкие нервы надо иметь. И причину серьезную. Интересно, кроме Коли Рыбкина, у кого из стрелков-спортсменов могли быть счеты с Кузнецовым? И главное, где он спортсменам-то дорогу перешел? Сиротин этот еще зачем-то тут крутился. Раз на тренировки приходил, значит и Кузнецов его видел. А Сиротин, как я понял, особо и не скрывался. Какие у него могут быть причины Кузнецова убивать, если они даже не знакомы?

Глава 8

Я — человек мягкий. Это только на вид я грозная, как туча. А в душе я очень трепетная. Поэтому, когда сталкиваюсь с ультимативными заявлениями, сразу теряюсь. Мучительно подбираю слова и теряю драгоценное время. Димыч, например, давно подметил эту мою особенность и теперь не церемонится. Но это Димыч — он вообще очень наблюдательный, работа такая.

Утро началось как раз с ультиматума. Хмурый ребенок, вместо того, чтобы спешно собираться в садик, явился ко мне на кухню в естественном виде — в трусах и майке — и потребовал завести собаку. Овчарку, разумеется. В противном случае пообещал не умываться, не ходить в садик, школу тоже игнорировать и в результате остаться неучем и лоботрясом. Так и сказал, уперев руки в боки и отставив одну ногу: «Останусь неучем и лоботрясом. Тогда посмотришь». Это все Ларкино влияние. Вчера вечером она позвонила мне рассказать, что Лиза ее драгоценная перестала лежать на боку с грустным видом, и вообще жизнь налаживается. Я в это время развешивала мокрое белье, поэтому к телефону подошел сын. И минут пятнадцать они мило беседовали, как оказалось о собаках вообще и овчарках в частности. Ларка, надо сказать, может разговаривать с кем угодно, независимо от возраста, образования и мировоззрения. Так что и шестилетний пацан ей в качестве собеседника сгодился. Да еще тема такая, интересная для обоих. В общем, в результате разговора ребенок окончательно утвердился в желании стать собаковладельцем, о чем и заявил мне наутро, все тщательно обдумав.

— Мы собаку не прокормим, — попыталась отвертеться я.

— Ничего, будем экономить. Я могу ему свою кашу отдавать. А сам буду питаться в садике.

— То есть, в садик все же пойдешь?

— Придется, если будет собака.

— Это называется шантаж, — сообщила я отпрыску, но он только пожал плечами. — Давай, вечером обсудим?

Он кивнул важно и ушел чистить зубы. Временную передышку я себе обеспечила. За день можно будет обдумать еще разок все доводы против появления в нашем доме собаки. Заодно и Лариску отругать за то, что ведет подрывную деятельность.