Истоки морали: В поисках человеческого у приматов - Франс де Вааль

Ницше был прав: история каждой вещи имеет мало отношения к вещи здесь и сейчас. Я преклоняюсь перед тем, как глубоко Прайс, Гамильтон, Триверс и другие ученые исследовали эволюционную историю альтруизма, но не вижу причины превращать их открытия в догму и решать на их основании, как человек должен себя вести.

Наука утверждает: мы дышим, чтобы снабжать тело кислородом. Ничего об этом не зная, однако, я делал бы в точности то же самое, подобно миллионам других людей до меня и миллиардам животных. Знание о существовании вещества с химической формулой O2 не является стимулом к дыханию. Точно так же, когда биологи рассуждают о выгодах альтруизма, это вовсе не означает, что действующим лицам обязательно об этом знать. Большинство животных не умеет думать опережающим образом и рассуждать на уровне: «Если я сделаю это для него, то он, может быть, завтра возвратит мне должок». Не владея предвидением, они просто следуют великодушному порыву. Так же и люди. Если оставить в стороне бизнес или, к примеру, услугу незнакомому человеку, то люди редко подсчитывают заранее затраты и выгоды своего поведения, особенно если речь идет о друзьях или родных. Более того, если человек все же просчитывает свои затраты и размер ожидаемого вознаграждения, то это плохой признак: для консультантов по вопросам семьи это сигнал, что брак переживает сложные времена.

Итак, и человеческий, и животный альтруизм объединяет отсутствие каких бы то ни было далекоидущих мотивов. Мало того, иногда человеку трудно подавить в себе альтруистический импульс. Джеймс Риллинг, мой коллега по работе в Университете Эмори, при помощи экспериментов по нейровизуализации пришел к выводу, что для человека характерна «эмоциональная склонность к сотрудничеству, преодолеть которую можно только при помощи сознательного когнитивного усилия». Подумайте: это означает, что первый порыв человека — довериться и помочь; лишь во вторую очередь мы начинаем взвешивать возможность не делать этого, и для такого решения нам нужна причина. Только одна категория людей лишена этого естественного импульса, вот почему на лекциях я обычно саркастически замечаю, что «теория лакировки» прекрасно описывает сознание психопатов. Риллинг показал также, что, когда нормальный человек помогает другим, в его мозгу активируются зоны, связанные с наградой. Делать добро приятно.

Этот эффект «теплого свечения» приводит на память трогательную картину, которую мне довелось наблюдать несчетное количество раз при работе с макаками-резусами. Поведенческая схема, о которой идет речь, не альтруистична сама по себе, но очень близка к сути вскармливания и воспитания, обычного для всех млекопитающих. Каждую весну в нашем зоопарке появлялись десятки новорожденных макак. Малыши как магнитом притягивали к себе молоденьких самочек, которые всеми правдами и неправдами старались заполучить одного из них в свои маленькие лапки; ради этого они готовы были бесконечно ублажать их матерей при помощи груминга. Каждой самочке приходилось подолгу крутиться вокруг одной из мамаш, пока мать все же не выпускала малыша из рук и не позволяла сделать несколько неуверенных шагов в направлении нетерпеливой няньки. Та подхватывала его и начинала таскать по всему вольеру, переворачивала вниз головой, внимательно рассматривая гениталии, лизала мордочку, расчесывала его со всех сторон — но в конце концов неизменно засыпала, крепко прижав малыша к себе. Мы, бывало, заключали пари о том, сколько времени займет этот процесс. Пять минут, десять? На самозваную няньку нападала такая дремота, что создавалось четкое впечатление: заполучив наконец свое сокровище, молодая самка впадала то ли в транс, то ли в экстаз. Выброс окситоцина, известного как гормон любви, в кровь и мозг заставлял ее веки неумолимо опускаться. Такой сон никогда не длился долго, и вскоре нянька уже возвращала малыша матери.

Радость заботы о малыше подготавливает юную самку к самому альтруистическому действию на Земле. Забота о потомстве у млекопитающих — наиболее затратное и продолжительное вложение в благосостояние других существ, известное в природе, оно начинается с обеспечения зародыша питательными веществами и кислородом и заканчивается лишь много лет спустя. Или, как скажет большинство родителей, не заканчивается никогда. Однако, как это ни странно, в спорах об альтруизме материнская забота практически никогда не упоминается. Некоторые ученые даже не хотят признавать ее альтруизмом, поскольку эти действия не укладываются в их схему, где не обходится без жертвы. Они готовы видеть альтруизм лишь там, где действие наносит действующему ущерб, хотя бы сиюминутный. Никто не должен добровольно становиться альтруистом, тем более получать от этого удовольствие. Я называю эту идею «гипотезой травмирующего альтруизма» и считаю глубоко ошибочной. В конце концов, в определении альтруизма ничего не говорится о том, что он должен причинять страдание, говорится только о цене.

Обратите внимание: биологи с легкостью объяснят вам, почему самка млекопитающего заботится о своих детенышах. Как же еще она может продлить род? Мы знаем также, как сильно женщины хотят детей. Я не хотел бы говорить о скверных вещах, но желание иногда достигает такой силы, что некоторые женщины ради этого идут на убийство, готовы вспороть живот другой женщины. Такие особы крадут младенцев из колясок. Это, конечно, патологические случаи, но они тоже иллюстрируют непреодолимое желание иметь ребенка и объясняют, почему женщина не рассматривает заботу о детях как жертву. А поскольку материнская забота не представляет особой загадки, наука предпочитает сосредоточиться на более странных схемах поведения. Наука обожает загадки и вызовы. И все же я настаиваю на том, что по крайней мере у млекопитающих именно материнская забота есть прототип всякого альтруизма, матрица для всех остальных его форм. Игнорируя этот аспект альтруизма, мы делаем хуже только себе самим. Надо сказать, что ни одна женщина-ученый из известных мне не затрудняется с ответом на вопрос, откуда берется альтруизм. Женщине было бы очень трудно не принять во внимание материнскую заботу, что иллюстрируют работы двух женщин, писавших о сотрудничестве в человеческом обществе. Американский антрополог Сара Хрди предлагает теорию «всей деревней», согласно которой командный дух начинается с совместной заботы о детях; ее проявляют не только матери, но вообще все взрослые члены сообщества. Так же и американский философ Патриция Чёрчленд, хорошо знакомая с нейробиологией, говорит о том, что человеческая мораль вырастает из готовности к заботе о потомстве[36*]. Нервные цепочки, регулирующие телесные функции организма, устроены таким образом, чтобы учитывать и нужды малышей, детеныши вое-принимаются примерно как дополнительная конечность. Наши дети — часть нас самих, поэтому мы защищаем и лелеем их не задумываясь, так же, как собственное тело. Тот же нейронный механизм обеспечивает основу и для остальных отношений, связанных с заботой.

Это объясняет наблюдаемые различия между полами, которые начинают проявляться уже в начале жизни. Сразу после рождения девочки обнаруживают способность дольше смотреть на лица людей, чем мальчики; те, в свою очередь, способны дольше смотреть на механические игрушки. Позже девочки больше склонны к общению, чем мальчики, они лучше воспринимают эмоциональное состояние окружающих, легче готовы чувствовать тональность голоса, сильнее раскаиваются, обидев кого-нибудь, и скорее умеют поставить себя на место другого человека. Мы узнали также, что окситоцин, впрыснутый в ноздри как мужчины, так и женщины, повышает у человека уровень эмпатии — даже под искусственным воздействием материнского гормона (а окситоцин напрямую связан с деторождением и вскармливанием). В наших собственных исследованиях мы выяснили, что самки шимпанзе чаще, чем самцы, утешают расстроенных сородичей. Они подходят к жертвам агрессии, нежно обнимают их и ласкают до тех пор, пока те не успокоятся и не перестанут кричать. Женский пол по природе своей более заботлив.

Итак, материнская забота слишком очевидна, чтобы привлечь внимание теоретиков альтруизма, и при этом именно она приносит максимальное удовлетворение; это подводит меня к гипотезе «бесскорбного альтруизма». Вообще, природа всегда увязывает необходимые вещи с удовольствием. Поскольку есть необходимо, запах пищи вызывает у нас, как у собаки Павлова, невольное слюноотделение, а трапеза становится любимым занятием. Размножаться необходимо — и секс становится одновременно наваждением и мощнейшим удовольствием. А чтобы обеспечить воспитание молодняка, природа дала нам привязанности, самая сильная среди которых — привязанность между матерью и ребенком. Как и все остальные млекопитающие, мы заранее запрограммированы на это телом и сознанием. В результате мы едва замечаем, сколько усилий ежедневно требуют от нас отпрыски, и любим шутить на тему о том, как дорого нам достаются дети. Очевидно, на долю дальних родственников и чужих приходится меньше заботы, но удовлетворение никуда не девается, оно присутствует уже в «Размышлениях» римского императора II в. Марка Аврелия («Благодеяние есть деяние, согласное с природой. Так не уставай же, благодетельствуя, благодетельствовать себе»[37*].)[38]. Мы общественные животные, которые полагаются друг на друга, нуждаются друг в друге — поэтому, помогая другим и делясь с другими, получаем удовольствие.