Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

присел ястреб-тетеревятник. Всех тогда изумило, что его мясо оказалось нежней и вкуснее куриного, не говоря о том, что самого мяса было не меньше, чем в хорошей курице. Правда, несравненно труднее, чем курицу, было ощипывать пух и перо.

И еще одно не забывалось – последние километры до Чехана ружье несла уже Лена. У Михаила появилась боль в сердце, и Вера дала ему валидол. Он впервые в жизни принял это лекарство и обнаружил, что там почти сплошная глюкоза. Поэтому по пути к поселку он с удовольствием рассосал во рту таблетки три или четыре.

В общем, тот Саянский поход заставил их по-новому взглянуть на многое. Пришлось переоценить умение и кажущиеся вполне привычными отношения друг с другом. Каждый показал, чего он стоит и в чем относительно слаб. Однако в итоге серьезной девальвации подверглась только репутация Вадима. Его даже не пригласили следующей весной в майский поход, появиться же без зова он не рискнул, хотя, безусловно, знал, когда и по какой реке они на сей раз отправятся.

Как всегда, собралось много народу за счет тех, кто только в майские дни присоединялись к ядру компании, не в силах противостоять зову весны и освободившейся ото льда воды, даже если они уже не ходили в дальние походы.

На одной из первых стоянок вспомнили, что адмирала теперь у них больше нет, и поэтому надо выбрать другого. Михаил уже забыл, кому пришло в голову назвать кандидатуру их с Леной уже одиннадцатилетней дочери Ани. Ни она, ни родители не возразили, и ее единогласно выбрали, представляя, как покривится физиономия бывшего мэтра, когда он узнает, кого нашли взамен ему. А что узнает, ни у кого сомнений не было. Но удивительней всего оказалось то, что Аня, к которой с шутейной серьезностью по разным делам обращались взрослые, выносила вполне разумные и уместные решения. Вот тогда-то Михаил и понял, что, по крайней мере, в простых обстоятельствах бесхитростный ребенок, открытыми глазами смотрящий на окружающий мир и людей, способен предлагать целесообразные действия не хуже старших, если определенно представляет себе ответственность за свои слова.

Глава 4

Михаил глядел на Реку и еще некоторое время думал об Ане. Теперь ее сыну было больше, чем ей самой при получении «адмиральского» звания. Они с Леной брали свою дочь в походы с двух с половиной лет, и Аня сама с увлечением ходила с ними до тех пор, пока родители не разошлись. А потом она совершила всего два похода с Леной и ее новым мужем в другой компании и больше не ходила. А зря. Правда, родителям выпало счастье застать менее расстроенную, разграбленную и нарушенную природу, но и следующим поколениям еще оставалось где ходить без расстройства по поводу губительного действия цивилизации. Цивилизации, позволяющей до поры все более комфортно жить в городах и все ненадежней везде на Земле. Наверно, большинству населения планеты следовало бы побывать в туристских походах, чтобы понять, что собой представляет Природа и что в сравнении с ней представляем собою мы. Но даже собственная дочь Михаила, которой он с малых лет привил навыки походной жизни и даже как будто любовь к самодеятельным, а не переносным – в автомобилях, самолетах, теплоходах и поездах – путешествиям, и сама больше не ходила, и своих детей не думала учить. Она жила далеко в загородном доме, поэтому дед никакого влияния на развитие туристского мышления внуков так и не оказал. Им была уготована другая гамма удовольствий: курорты, поездки за границу, в скором будущем танцульки под бесцветный и одуряющий рок, почти круглосуточное оболванивание телевизионными передачами и компьютерными играми. Виртуальная реальность с помощью Интернета уже настолько глубоко проникла в сознание юных, что уже почти на сто процентов заменила собой потребность к пребыванию в первородном естестве. Им это было интересней, чем ощущать себя частью Мироздания, гармонично связанной с ним.

Хорошо хоть сам Михаил на закате жизни снова вернулся к этому главному источнику своих сил, вдохновения и любви. Здесь естественно все осталось почти таким же первозданным, каким его застали русские землепроходцы, впрочем, так и не укоренившиеся на берегах именно этой реки. На всем ее протяжении от верховьев до устья не было не только постоянных селений, но даже гидрометеопостов.

День подходил к концу. Скоро должны были наступить сумерки, сначала легкие, потом более густые, но пока – в середине лета – довольно долгие, прежде чем стемнеет совсем. После чая Михаил посидел у костра, поддерживая огонь для уюта и для отпугивания гнуса, – здесь это в определенной степени помогало.

По прежнему опыту Михаил знал, что в походе без любимой обречен на постоянные думы о ней. Стоило освободиться от дел, даже совсем ненадолго, как сами собой возникали мысли о Марине. Вовсе неотступными они сделались тогда, когда он забрался в палатку и удобно устроился на своем ложе – один, по своей воле один! И теперь ему некуда было деться от сознания собственной глупости. Одиночество, как ничто другое, прояснило, что / на самом деле важней всего на свете для человека, если он не псих. Правда, совершенным психом Михаил себя пока не считал. Раз уж он запретил себе рисковать сверх меры жизнью жены, одиночество в сложных походах было неизбежным. И все-таки – если положить на одну чашу весов любовь и желание оставаться с женой, пока Небеса даруют счастье и взаимность с ней, а на другую – стремление продолжать утверждаться в жизни в качестве не вышедшего в тираж путешественника домоторной эпохи, у человека здравого рассудка перевесило бы первое. Подавляющее большинство его бывших спутников и туристских знакомых давным-давно так и поступили, а он все упрямился, свято веруя, что, начни он пятиться от походов, в нем угаснет и способность творить что-то серьезное, и мужские способности радовать любимую и, в конце концов, самоуважение, согласись он отступать, отступать и отступать под напором лет. Так что, как ни растравляли его теперь мысли о Марине, они все равно не могли совсем перечеркнуть смысл его пребывания здесь.

Но сейчас, когда он вполне уютно подготовил ночлег и попытался заснуть, стало ясно, что уйти от желания представить жену такой, какой она должна быть в сознании любящего и охочего мужчины, он больше не сможет. Обычно он представлял себя с Мариной, но не только с ней. Влечение к женщинам даже при Марине выходило за пределы влечения к никогда не приедающейся близости с женой. Посторонние дамы все равно будоражили. Единственное, чему Михаил научился, так это сублимировать вожделение к ним и преломлять его в пользу Марины.

Еще при Лене его долго занимала проблема использования валентностей, остающихся незанятыми в главной любви. Тяготение к другим женщинам само по себе не являлось в его глазах грехом, поскольку такова была природа мужчин, обеспечивающая гарантированное покрытие самок во всем животном мире. Другое дело было прояснить для себя, является ли грехом то, что отдается другим партнерам из невостребованного основными. С одной стороны, а именно с внешней – это определенно была измена, нанесение ущерба самолюбию и достоинству самого дорогого существа, то есть грех по всей форме. С другой, глубинной и сущностной стороны все представлялось иначе. Если кто-то страдает от любви и страсти к тебе, а ты остаешься глух, даже если этот кто-то очень нравится тебе, но ты держишь верность из принципа, хотя можешь дать то, чего у тебя осталось в избытке, то это тоже правомерно рассматривать как грех, правда, другого рода – не поделился со страждущим и нуждающимся в тебе при полной возможности сделать это. Как можно решить такую проблему, не впадая ни в ханжество, ни в формализм, ни просто во всегда удобное самооправдание? Или, тоже, как надо поступать, чтобы благо не превращалось в пороки, а внешняя безгреховность не оборачивалась бы преступной черствостью в глазах Творца?

Михаил не знал, появились бы у него мысли о сторонних связях, если бы Лене требовалось все, чем он обладал. Но свободные валентности, не замкнутые на жену, у него всегда оставались, и поэтому вопрос не выходил из головы. Тот опыт, который он приобрел в первые годы семейной жизни с Леной, ни в теоретическом, ни в практическом плане ответить с безошибочностью и определенностью на данный вопрос не позволял.

А между тем Михаил сознавал, что любить больше, сильнее и безоглядней, чем любили его, мучительно и ущербно. Он уже давно отбросил как ложное представление о том, что любовь можно заслужить, что своей любовью можно растопить в партнере остающийся холодок, что своей любовью можно уничтожить дистанцию, сохраняющуюся между неодинаково любящими супругами даже при неограниченности физических слияний – нет, он последовательно укреплялся в убеждении, что любовь дается Небесами только такой, какой она изначально проявила себя – не больше. Ее надо было все время подпитывать сознательными действиями – это да, чтобы она не ушла совсем или не стала меньше. Но завоевывать то, чего тебе