Н 7 (СИ) - Ратманов Денис

— Нет, — качнул головой я. — Он из сенсориков — то есть сильных и ловких. А если заметит, что ты его избегаешь, вот тогда может заинтересоваться.

— Хорошо. А я уж увольняться собралась.

Столько всего хотелось ей рассказать! Но я молчал, потому что информация может быть опасной для самой Рины. Пусть поживет спокойно.

Думал, она обрушит на меня шквал вопросов, но нет, ее любопытство ограничилось тем, сколько нас, чем самородок отличается от одаренного и что умею я. Ответ она получила на первые два вопроса и более-менее успокоилась, притихла, положив голову мне на плечо.

Я зевнул. Растрепанные волосы Рины щекотали шею, в траве на одной ноте пел сверчок, вдалеке шелестели автомобили. По телу разлилась усталость, а в голове осталась единственная мысль: я не выдам Рину, никому о ней не расскажу. Пусть они с Микробом не знают друг о друге. Чем меньше людей в курсе, пусть даже это надежные люди, тем лучше.

Усталость взяла свое — я зевнул так, что слезы навернулись. Научил Рину прятать мысли, рассказал, как разжигать внутренний огонь, еще раз зевнул и почувствовал себя акушеркой. Вот только акушерка приняла роды — и свободна, все заботы о младенце на матери, а я чувствовал ответственность за Рину.

— Тебя проводить домой? — спросил я.

— Нет, тут рядом, — мотнула головой она, — а если вдруг какой желающий показывать, хи, так я его…

Я посмотрел на Рину пристально, больше всего на свете она сейчас хотела не быть одной, и дело тут не в уличных хулиганах. Девушка смолкла, моргнула пару раз и прошептала беспомощно:

— Проводи. Только Мика заревнует, обидится на тебя.

Зачем она борется со своими желаниями? Боится показаться слабой?

Жила Рина в десяти минутах ходьбы и всю дорогу извинялась, как ей неловко. У подъезда пятиэтажки, где она жила, я обнял Рину. Девушка казалась слабой и маленькой, я не удержался и поцеловал ее в макушку.

— Все, беги. Ко мне утром Тирликас приедет, нужно хоть немного выспаться.

Домой я возвращался трусцой, а в голове крутилось: «Я придумал тебя, придумал тебя. От нечего делать во время дождя».

Тихонько открыв дверь квартиры, я на цыпочках вошел в коридор, рассчитывая, что сейчас, в начале второго, все уже спят — а хрен там! За столом на кухне, при свете торшера сидел Погосян, излучая тягостное уныние. Посмотрев на меня, как Цезарь на Брута, он сказал:

— Не ожидал от тебя.

— Мика, отвали со своими глупостями, — отмахнулся я.

Он хлопнул ладонью по столу.

— Я ее год жду! Что тебе — баб других мало? Да они виснут на тебе, как… пиявки!

Он ждал объяснений, уверений, что я не трону Рину. Но почему я должен играть в его детские игры, оправдываться в том, в чем не могу быть виноватым? Накатила злость.

— Мика. Если ты ждешь извинений, то их не будет. Пора взрослеть, брат.

Я направился к себе. За спиной загрохотало — аж люстра качнулась. Я обернулся. Погосян перевернул стол и пинал его. Навалилась усталость. Хрен с ним, пусть хоть башку об стену разобьет — я буду спать.

Бесновался Мика недолго. Сквозь сон я слышал гневный голос Димидко, который жил в квартире под нашей, а потому проснулся и прибежал на грохот. Пусть объясняет Погосяну, раз его родители ничему не научили.

Завтра будет трудный выходной, встреча с Семеркой, которая должна рассказать мне что-то важное. Интересно, что сказал бы Тирликас, если бы узнал, что возле него инициировался еще один одаренный?

Если среди вас есть меломаны, интересно, узнаете ли некоторые цитаты. Промо победителям: https://author.today/post/410028

Глава 6

Спасательный круг

Тирликас дал выспаться: позвонил не чуть свет, а в восемь, предупредил что будет через полчаса.

По-солдатски быстро приняв душ, я вышел в кухню сварганить себе пару бутербродов с кофе и выпить аминокислоты. За столом завтракали Погосян и Микроб. Увидев меня, Мика забрал тарелку с творогом, чашку и ушел к себе, захлопнув дверь.

— Как твоя нога? — спросил я у Микроба.

— Чуть тянет, но как будто и не было ничего. Только синяк остался.

Он несколько раз присел — показал, что все в порядке, потом закатил штанину. Н-да, кожа вокруг сустава была синяя.

— Выглядит не очень. Так бывает при вывихах, — соврал я, прикрывая Рину. — Хорошо, что Дарина умеет их вправлять.

Микроб помаршировал на месте, поприседал.

— Вот, как новенький! Поберегусь день, завтра схожу в санчасть к Рине, провериться. — Он смолк, подумал немного и спросил шепотом: — А что вчера случилось? Почему ты за Риной рванул?

— Это Лизы касается. Нужно было кое-что выяснить, — соврал я.

— Только не говори, что собрался с ней мириться. Я свою курицу просто ненавижу! — В его голосе заклокотала злость.

— Нет, ты что!

— Погосян тут все стены оббегал, приревновал.

— Ну и дурак. Хоть ты объясни ему, что Рина его не любит и не полюбит, и нечего нам выносить мозг, а то — не посмотри на нее, на массаж не сходи. А если пойдешь, он под дверью караулит, вдруг что случится прямо там, на столе. Идиотизм.

— Вот такой он, Мика, — вздохнул Микроб, обернулся на дверь и прошептал: — Горячий кавказский парень. Понять и простить.

Пиликнуло сообщение — Лев Витаутович написал, что приехал. Я встал.

— Труба зовет. Поехал я.

— Куда?

— В больницу к знакомой, попала в аварию, — почти не солгал я. — Погосяну так и скажи.

Я вышел из квартиры, вызвал лифт, но он был занят: кто-то грузил мебель и держал его внизу, потому я сбежал по лестнице, сел в Тирликаса, стоящую напротив подъезда.

— Доброе утро. Есть новости? — спросил я.

Лев Витаутович завел мотор, машина тронулась, и только тогда он ответил:

— Сам увидишь.

— Вы по обыкновению велеречивы.

Тирликас ответил своей вараньей улыбкой.

— Лев Витаутович, — обратился я, и он скосил глаза, показывая, что, мол, слышу, продолжай. — Я про самородков. Становится ли их больше от года к году?

Он кивнул.

— В каждом году прибавляется примерно десять процентов.

— То есть в этом году аномального всплеска не наблюдалось? — уточнил я.

— Нет. А чего спрашиваешь?

— Да так… пытаюсь понять, почему мы с Ми… Хотеевым появились не просто в одном городе, а в одной команде.

— Я тоже хотел бы это понять.

— Получается, что со временем или процент стабилизируется, или переродятся все люди.

— Было бы неплохо.

Машина остановилась на светофоре, и Лев Витаутович приложился к бутылке с водой, протянул ее мне.

— Сделай глоток, забыл небось воду.

Да, я забыл, но пить не стал.

Но каково же было мое удивление, когда мы приехали на территорию Первой городской больницы, больше похожую на огромный парк, добрались до двухэтажной травматологии, и в коридоре я обнаружил кулер с водой, свежие выглаженные халаты на вешалке и бахилы. Помимо этого, тут имелся ресепшен, была белая плитка под мрамор, идеально ровные стены с картинами и навесной потолок. Облачившись, мы подошли к медсестре за ресепшеном, и Тирликас сказал:

— Мы к Юлии Брайшиц, у нас договоренность с завотделением.

Усталая женщина с оплывшим, будто свеча, лицом кивнула и кивком указала налево.

— Гнойная хирургия там.

Только мы шагнули двери, как она распахнулась, и выскочила сотрудница в зеленом медицинском костюме, с пухлым пакетом. Мы выпустили ее и переступили порог отделения.

Слово «гнойная» заставило думать, что внутри будет сладковатый запах гниения, однако в отделении пахло озоном и немного — хлоркой.

Кабинеты начальства были прямо возле выхода. Поймав недоуменный взгляд процедурной медсестры, несущей капельницу в палату, Тирликас постучал в дверь с табличкой: «Кисиль И. А.».

— Иван Абрамович! Это Тирликас.

— Сейчас, иду, — ответили скрипучим голосом.

Я рассчитывал увидеть мелкого носатого еврея, однако от этой национальности у заведующего было только отчество: вышел мужчина под два метра ростом, на вид — добродушный белый мишка. Они с Тирликасом пожали друг другу руки.