Н 7 (СИ) - Ратманов Денис

— Хорошо. Через пятнадцать минут буду. Приложите к лодыжке холодное, не трогайте ногу и не пытайтесь ничего вправлять.

Я собрался ответить, что мы не идиоты, но она оборвала связь.

— Идет, — доложил я.

Погосян вернулся к Микробу, глянул на лодыжку, которая стала красной. «И разрыв сосудов», — подумал я, зевнул. Выспался, ага. Все выспались.

Пока ждали Рину, а Микроб причитал, какой же он идиот, я наконец прочитал, что о нас пишут. Предсказуемо хвалили меня и Микроба, в игре с «Торпедо» нам пророчили проигрыш — дескать у противника нашего уровень вышки, а мы играем неровно и уже сдуваемся — у игроков прошла эйфория от возвращения легендарного вратаря.

Я покосился на Микроба. Без него точно не выиграем, а победы нам нужны, чтобы попасть в вышку, все-таки седьмое, точнее шестое место в таблице — не тройка лидеров. Успеет и сможет ли он вылечиться? Все зависит от того, что повреждено, есть ли разрыв связок или только растяжение. Одно ясно: Димидко лучше пока ничего не говорить, чтобы не шокировать его стремительной положительной динамикой, если у Микроба получится себя вылечить.

Дарина прибыла раньше, с сумкой, где у нее были всякие мази и перевязочный материал. Погосян впустил ее, она переступила порог, уставилась на Микроба, побледнела. Что это с ней? Стиснула зубы, словно у нее заболела голова, даже капли пота выступили. Ее настолько шокировала опухшая нога?

Предчувствуя обморок, Погосян схватил ее под руку, но она освободила руку, прошагала к Микробу и сказала тоном строгой учительницы:

— На ровном месте! Кто бы сомневался в твоей одаренности!

Микроб вытаращился на нее испуганно. Сообразил, что она не о даре, и указал на лодыжку, которая начала синеть.

— Вот.

Дарина села прямо на пол, словно ей было тяжело. Морщась, протянула руку, коснулась лодыжки, провела по ней, закрыв глаза. Встрепенулась и начала ее ощупывать, немного двигать стопу.

— Вывих? — спросил Микроб, девушка пожала плечами.

Достала крем в таком затертом флаконе, что не разобрать надписи, принялась мазать.

— Легче становится, — улыбнулся Микроб. — Это что за мазь?

— Все-таки вывих, — сказала она безапелляционно, проигнорировав вопрос, покосилась на меня и добавила уже осторожнее: — Плюс разрыв сосудов. Ничего страшного.

Что-то в ее голосе меня насторожило, я сосредоточился на ее желаниях: больше всего на свете она не хотела, чтобы кто-то узнал правду. А это значит, с Микробом все плохо. Но зачем врать⁈

— Играть я смогу? — спросил Микроб с надеждой.

Рина снова пожала плечами и положила руку на его лодыжку будто бы случайно, задумалась. Микроб зевнул во весь рот, девушка тоже зевнула — все-таки мы ее из постели достали.

— Посмотрим. Может да, может, нет, — ответила она погладила его лодыжку.

Погосян отвернулся и ушел в свою комнату. Он хотел оказаться на месте Микроба больше, чем играть.

— Отпустило, прикиньте! — прошептал Микроб, Рина кивнула, резко двинула его стопу туда-сюда — он вскрикнул.

— Готово, — сказала она как-то неуверенно и снова захотела, чтобы я не узнал правду.

Да что ж такое? Что с Микробом? И ведь не скажет! Но ведь это опасно — скрывать тяжесть состояния и выпускать его в поле. А если ее отвести в сторонку да надавить?

— Точно ничего страшного? Может, в больницу? — уточнил я.

Рина помотала головой, дала мне мазь. Я присмотрелся к пузырьку и понял, что это не фабричное изделие, Рина сама ее сделала. Открыл, ковырнул мазь пальцем. Похоже на обычную основу для крема. Понюхал: пахнет можжевельником. Спрашивать не стал, что это за фуфломицин — все равно соврет.

— Мне пора, — проговорила она, испуганно на меня косясь, и поспешила к выходу.

— Стой! Я провожу. Тут в подъезде онанист…

Она махнула рукой.

— Я его заломаю на раз-два.

— Какой онанист, что ты лечишь! — донесся голос Погосяна, высунувшегося из комнаты.

— Спасибо, Рина, — поблагодарил Микроб, подозревающий, что происходит неладное, вот только он не мог понять, что именно происходит.

— Я ж сказал, что Рина поможет! — радостно объявил Клык, он вообще не почуял, что в воздухе запахло изменой.

Я глянул на лодыжку Микроба и обалдел: отек спал, остался лишь наливающийся синяк. И тут до меня дошло.

К этому моменту Дарина подошла двери, надела одну босоножку, вторую, резко обернулась и поспешила прочь.

— За мной не ходить, — рыкнул я и рванул за ней.

— Что происходит? — крикнул Мика вдогонку.

— А ведь не болит! Эк она мне вывих вправила, почти не больно…

Я захлопнул дверь, отсекая звуки, бросился за Риной по ступенькам, крикнув:

— Стой!

Но она и не подумала остановиться. Я выбежал в ночь, рванул за ее удаляющейся фигуркой.

— Ты ведешь себя глупо! Я все понял.

Она остановилась, как подстреленная — черный силуэт на фоне яркого фонарного света, бьющего ей в спину.

— Че орете, черти⁈ — крикнула старуха в окно первого этажа. — Пошли отсюда вон! Дайте поспать.

Хотелось послать бабку нахрен, но я был неправ, потому смолчал, поравнялся с Риной. Она смотрела в сторону, ноздри ее раздувались. Вскинув голову, она прошептала сквозь зубы:

— И что ты понял?

— Дар, — прошептал я одними губами. — Это ведь твой дар — лечить. Ты — хилер.

Она скривилась.

— Чего это я киллер?

Ах ну да, здесь не играют в ММО РПГ, в которые я резался в том мире.

— Лекарь, не киллер.

— Как ты понял? Впрочем… все, я спалилась, сушите весла?

Я мотнул головой.

— Нет…

Дарина брякнулась на колени, сложила руки на груди.

— Не говори никому, пожалуйста!

Я подхватил ее поставил на ноги, поймав недоуменный взгляд мужика, выгуливающего спаниэля на детской площадке.

— Не скажу. Просто я такой же, вот и понял.

Она округлила глаза, открыла и закрыла рот, часто-пречасто заморгала.

— И частично спалился, — признался я и направился к детской площадке. — Идем поговорим, заодно и урода этого с собакой шуганем. Не бойся, я тебя не выдам.

Пошел, блин, навал! Семерка в больнице, теперь, вот, Рина трясущаяся. Никогда ее в таком состоянии не видел. Я встряхнул ее.

— Эй, ты чего? Все ведь хорошо.

— Ага — хорошо, — проворчала она, — дед рассказывал, как это… хорошо.

Я оседлал качели, взялся за ручки, торчащие из головы пластиковой лошадки, и оттолкнулся, чтобы второй край качели опустился. Рина вспорхнула на него, мы качнулись пару раз вверх-вниз. Хозяин спаниэля зыркнул недовольно и увел собаку окроплять не гномиков в песочнице, а кусты в клумбе.

Вспомнились слова Витаутовича, что два самородка в одном месте — это странно. Теперь нас, выходит, трое.

Мы слезли с качелей, я молча показал Рине телефон, она кивнула, забрала его, положила в сумку, а ее убрала подальше. Я уселся на скамейку, Рина устроилась рядом.

— И как теперь жить? — прошептала она.

— Что ты знаешь?

— Дед рассказывал, что отказаться от дара нельзя. А если тебя выявят, то поставят на учет, заберут на обучение в закрытую воинскую часть. — Рина повела плечами. — Потом, когда выйдешь, будешь служить в Безопасности Родины, прессовать всяких уродов, вести расследования.

— Или лечить людей, — сказал я. — Все зависит от твоего дара. У тебя мирный дар, как с ним прессовать уродов?

— А у тебя какой? И если ты засветился, то почему еще здесь?

— Потому что я полезнее в футболе, чем в том закрытом заведении. Если ты будешь против, никто насильно тебя туда не потащит, просто будут присматривать, потому что, когда дар наберет силу, он может тебя убить. А там учат с ним справляться.

Мы с минуту сидели молча, наблюдали, как возле фонаря с жужжанием, будто маленькие бомбовозы, летают блестящие черные жуки. Падают в песочницу и снова взлетают к свету.

— Но ты права. Пока можешь скрывать дар — скрывай.

— Дед говорил, что Тирликас бээровец, я его боюсь, — призналась Рина. — Он может меня почуять?

Теперь ясно, почему Рина так отдалилась: ее пугал Лев Витаутович.