Не бойся быть собой - Ринат Рифович Валиуллин

class="p1">– Будешь это печатать?

– Да.

– Значит, ты не только мои капризы исполняешь?

– Ну это каприз моего друга Володи, помнишь, я тебе о нем рассказывал.

– Это который редактор?

– Да, у него там какой-то поэтический конкурс был. Выпуск сборника стихов – это был главный приз.

– Знаю я эти конкурсы красоты! Только что придумал?

– Да нет. Ты же знаешь, у меня плохо с творческим мышлением. Ручаюсь, 75 % правды.

– Ладно, у меня сейчас зачет вообще-то идет. Так что созвонимся позже.

Прошло несколько месяцев с той бури.

Город выглядел серой грудой камней, которые легли так витиевато, что люди, прогуливаясь по нему, невольно ощущали свою убогость. По их тусклым лицам было видно, что им чего-то не хватало. Одним времени, другим любви, третьим денег, остальным просто не хватало, поэтому они были счастливы. Однако последних встречались единицы.

Я встретился с Алисой у выхода из метро в центре города. Небо тосковало.

– Почему в нашем городе так мало солнца и так много угрюмых людей? – спросила она меня.

– Почему? Есть и счастливые, те, что умеют пить это солнце сквозь облака.

– А те, что не умеют?

– Просто пьют, или того хуже – микстуру.

– Надеюсь, ты не про нас?

– Нет, конечно. Но выпить хочется.

Мы решили зайти в кафе, чтобы залить погоду кофе или еще чем-нибудь.

Заняли столик в самом углу. Приглушенный свет создавал полумрак, тихо скрипел саксофон, пахло свежемолотым кофе.

– Ты позволишь, сегодня я угощу? – Улыбнулась Алиса.

– Если только любовью, – подозвал я гарсона.

– Тебе какую: со страстью, изменой, капризами, со скандалами?

– Что желаете? – вмешался в разговор официант.

– Мне покрепче, я люблю неразбавленную, – закрыл я сразу две мишени.

– Мне тоже покрепче, – засмеялась Алиса.

– Текилу или виски! – обратился я к ней.

– Два виски со льдом, – отпустила она официанта.

– Знаешь, иногда мне хочется быть вульгарной, развратной, даже пошлой. Ты изменился бы, стань я другой? – обняла Алиса своей теплой ладонью мою.

– Нет, но начал бы изменять.

– Я подозревала, что слишком честна, чтобы быть твоей женой.

Нам принесли выпивку.

– Видишь два стеклянных глаза в моем бокале? – поднял я его.

– И в моем – тоже холодный взгляд.

– Больше всего я не хочу, чтобы ты на меня когда-нибудь так смотрела.

– Тогда не изменяй.

– Тогда не становись пошлой и вульгарной.

– У нас для этого слишком мало солнца, – она сделала небольшой глоток. – И теплое море тоже не помешало бы, – положила мне голову на плечо.

– Чем займется дама у моря?

– Буду лежать на пляже, чтобы волны целовали мне ноги спокойно, ветер листал книге бумажные губы.

– Ты что, читать туда поедешь?

– Нет, я хочу, чтобы меня читали.

– Там солнце слишком назойливо.

– Не назойливей, чем мужчины.

– Рассчитываешь на роман?

– Какое море без романов? Представляешь, красное сухое заката. Беседы. Ладони. Колени.

– Чужие губы на завтрак.

– На завтрак, обед, ужин. И дивные рыбы, теплые, влажные, волнующие, малосоленые. И каждое их касание усиливает сердцебиение. У меня даже стихи родились. Хочешь почитаю? – достала она из сумочки книжку.

– С некоторых пор обожаю стихи.

– Я помню.

– Я не знал, что ты пишешь.

Алиса быстро нашла нужную страницу:

Помнишь теплые ночи

в них как в бездонной ванне

мы плавали словно рыбы

лишенные чешуи

чувствительные как поцелуи

плавленые сыры

помнишь они были маленькие

дети наши – мурашки

бегали между нами

ветреные возбужденные

углубляясь в те зоны

которые я бросила контролировать

как только тебе поверила

а как я смущалась

ты первый

кто их растрогал открыл

чувствуешь как я скучаю

я брежу прикосновениями

страх проник подсознательно

выстелился подкожно

вдруг ты больше никогда не придешь

не дотронешься

страх солнечных жировых прослоек

вдруг ты найдешь меня худой или толстой

бледной и неухоженной

вяну и сохну

мне нельзя без тебя

моя влага

мой дождь

вызывающий дрожь на поверхности моря

моя слабость мое беспокойство

я твое фортепиано

пальцы роскошные

пусть они сыграют подушечками

серенаду спокойной ночи

я усну скучающая

твоя вторая любимая кожа

– Как тебе?

– Трогательно.

Закончив читать, Алиса подняла книгу так, чтобы мне была видна обложка.

– Узнаешь? Я здесь, правда, под псевдонимом.

– А-а-а, – заскулил я. – Какой же я лопух.

– Думаешь, я тебя отпущу? Никуда ты теперь не поедешь с такой буйной фантазией, – кончился в моем стакане виски.

– В том-то и дело, что я даже сама себя не могу отпустить.

– Почему?

– Неужели ты до сих пор не понял. Ни желтая таблетка солнца, ни море витаминов, ни компрессы времени, ни примочки старых друзей, ни микстура новых знакомств уже не лечат, мне постоянно нужна инъекция тебя.

Не бойся быть собой

Серость – это не дождливое небо, это даже не мокрый асфальт, это в голове красок не хватает. Мой цветной сон разлетелся на тысячи осколков, его разбил телефонный звонок. Меня медленно открыли глаза. Варвара давно уже ушла на работу, в окне медленно светило солнце. Встал, медленно подошел к креслу, на котором отдыхали штаны, и вытащил телефон. Звонил мой старинный друг Оскар.

– Привет!

– Разбудил?

– Да нет, я уже чай пью.

– Как со временем? Хотел к тебе заехать.

– Да, конечно! А ты далеко?

– Нет, рядом. Буду минут через сорок.

Утро приехало другом. Оскар был говорлив, как Амазонка ночного унитаза. С утра не то что говорить, но даже слушать трудно. Я-то знаю, что нельзя приезжать так рано по субботам, можно сломать чью-то жизнь.

Мое тело прошло по коридору в поисках своего отражения. На этот раз я решил его не пачкать. Прошел мимо зеркала дальше, пока не уткнулся в окно на кухне. Посмотрел в него. Там деревья стряхивали с зеленых пальцев холодную воду. На детской площадке никого. Посередине, в сухом фонтане, резвились каменные дельфины, будто обрадовались долгожданной воде. Дождь ведрами выплескивал свою Божью слезу, однако без видимого сожаления. Я поставил чайник и пошел в ванную, где, не включая света, помыл лицо и почистил зубы.

В зале взял пульт, однако рука так и не поднялась включить телевизор, я поднял ее на кота, стряхнув с дивана. Недовольный, он отвалил на кухню.

– Чайник выключи, как засвистит, – бросил ему вслед. Сам сел на нагретое место и взял газету, помял глазами. Новости устарели, где-то