Искатель. 1981. Выпуск №6 - Виктор Пшеничников

Ровнин лег на тахту. Потолок низкий. Вспомнилось, как будто проскандировали хором: «Шэ — приз — кор! Если — инт — бэ! То — туп — исп! Ул — некр — тих!» Абракадабра. Но он теперь знает, что стоит за этой абракадаброй. Книги и телевизор — это уже кое-что. Честно говоря, он ожидал, что жить здесь ему будет хуже. А оказывается, жить вполне можно, даже жить можно роскошно.

Ровнин расстегнул сумку и стал не торопясь разбирать вещи. Свитер, легкая водолазка, три рубашки, нижнее белье, носки. Он вынул все это, сложил на тахту стопкой. Достал кеды и спортивный костюм. Черный пустой кейс. Летние туфли. Подумал и положил все это рядом с одеждой.

Неторопливо разбирая вещи, раскладывая на тахте мелочь, Ровнин наконец добрался до дна сумки.

Там, завернутые в куски плотной синей байки, лежали два главных предмета: личное оружие Ровнина, пистолет и короткий многозарядный автомат. Автомат этот был у него давно, служил верно, и про себя Ровнин называл его «малыш». Каждую деталь «малыша» он помнил, знал наизусть все сочленения автомата, так, будто это был некий предмет домашнего обихода, который он мог собрать и разобрать даже ночью, с закрытыми глазами. С этим автоматом он попадал уже в перекрест и в переделки, знал, как много от него зависит, и поэтому изучил вдоль и поперек, от прицела до отражателя. Автомат был пристрелян, подогнан и выверен по сердцу, руке и глазу.

Из двух свертков Ровнин достал подлиннее. Развернул байку. Тусклый, негусто, но хорошо смазанный автомат надежно темнел перед ним на куске синей ткани. Да, этот автомат в его глазах выглядел сейчас чуть ли не живым существом. Малыш, подумал Ровнин. Малыш. Малыш. Куда же его положить? Пистолет, ясное дело, вполне можно и нужно носить с собой, но автомат? Оставить в сумке? В прихожей? Нет, нельзя. Прихожая для таких вещей довольно уязвимое место. Конечно, он сегодня же врежет в дверь квартиры новый замок, но все-таки. В ванной? В туалете? В туалете. Нет. В туалете глупо. На кухне? Но где? Нет, и кухня не подходит. Остается одно: в комнате. Ровнин огляделся. Телевизор. Два кресла. Журнальный столик. Книжный шкаф. А что, вполне. Автомат идеально ляжет там. На нижней полке, как раз за Куприным и «Жизнью животных». Правда, на книжной полке нет замка, а если он положит туда автомат, замок нужен. Замок или запор. Впрочем, запор, скрытый и надежный, легко можно сделать самому, при помощи обыкновенного металлического гвоздя. Итак, решено, шкаф. Это удобно всем и даже хозяевам, которые когда-то вернутся. Аккуратно сделанный запор никому не помешает.

Ровнин не торопясь завернул автомат в тряпку. Так же не торопясь выдвинул крышку нижнего отделения в шкафу. Вытащил восемь томов Куприна и пять «Жизни животных». Положил книги на пол. Затем взял сверток с автоматом, примерил, вложил в образовавшуюся нишу. Убедившись, что автомат лежит на полке хорошо, стал не спеша заставлять его книгами. Закончив, опустил крышку, осмотрел нижнюю полку. Полка широкая, зазор перед стеклом остался, и никто не подумает, что за книгам» что-то лежит. Теперь осталось только сделать скрытый запор. И все — не подкопаешься.

Ровнин сел в кресло, взял трубку телефона. И вдруг в его голове возникла Лешкина абракадабра. Только теперь она звучала как нервные; странные, наполненные мало кому понятным смыслом стихи:

Ше приз кор, если инт бэ,То туп исп, ул некр тих,Выезды 25 VIII ул гог оживл,80 тэ, 2 че, ул мар оч ож…

Он крутанул диск. Пятьдесят-двенадцать-двенадцать. Эти стихи давно уже имели для него четкий и простой смысл. В них мучился, страдал и размышлял Лешка Евстифеев. Да, и сейчас, уже мертвый, Лешка продолжал мучиться, страдать и размышлять. И он, Ровнин, постепенно, слово за словом, разматывал эти оставшиеся ему Лешкины соображения и мысли. Вот, например, она, эта возникшая вдруг в нем первая строфа — от странного, то ли санскритского, то ли древнекитайского «Шэ приз кор», до какого-то марсианского, что ли, «ул мар оч ож». Строфа эта, как понимал теперь Ровнин, означала следующее:

«Андрюша, слышишь? Черт побери, как же понять, как выглядит этот «Шофер»? Бьюсь над этим — и ничего не могу сделать: Кажется, судя по обрывочным и не очень уверенным показаниям свидетелей (которых, уж поверь мне, я потерзал изрядно), он был приземистым и коренастым. Понимаешь, Андрюха, я все время исхожу из предпосылки, что это «интеллектуальная» группа. А «Шофер» приземистый и коренастый. Понял? Уж больно у них все четко разработано. «Рыжий», «Маленький» и «Длинный» — интеллектуалы. А «Шофер»? Не больно ли много интеллектуалов? Так вот, судя по почти неизвестному поведению этого «Шофера», может, он при них был просто тупым исполнителем? Виртуоз баранки и не более того? С этим, Андрюха, пока все. Теперь перехожу к закономерностям. Посмотри сам. Что за суммы перевозились в Южинске двадцать пятого августа? Улица Некрасова, где они взяли сто пятьдесят тысяч у проходной завода, — тихая, можно даже сказать, тишайшая. Ох, Андрюха, тут, в этом месте, по части «тишайшая» копать да копать! А теперь глянь, какими были остальные перемещения крупных сумм в этот день. Два инкассатора перевозили восемьдесят тысяч из районного Госбанка с улицы Гоголя — довольно оживленной улицы в центре. Три инкассатора перевозили двести тысяч, зарплату завода имени 26 бакинских комиссаров на улице Марата, еще более оживленной. Народу там — просто пруд пруди…»

Здесь, на «ул. мар оч ож», строфа кончалась. Первая строфа.

Все это, весь этот теперь уже ясный Ровнину смысл Лешкиной записки, весь расклад мелькнул перед, ним, когда он закончил набирать последнюю цифру — 12 из телефонного номера начальника ОУРа. Гудки, щелчок. Уверенный, отрывистый, пожалуй, даже злой голос:

— Семенцов слушает.

Мешкать с таким голосом никак нельзя.

— Иван Константинович, здравствуйте. Я к вам из Москвы, от Сергея Григорьевича.

Это была условная фраза. Ровнин вполне мог сейчас говорить с Семенцовым просто, открытым текстом. Но если уж он применил условную фразу, то и Семенцов должен ответить ему тем же. Слова же Ровнина означали: «Все в порядке, я приехал и разместился».

— Андрей Александрович? — Голос Семенцова помедлил. — Очень приятно.

Ровнин вздохнул. Фраза Семенцова означала: «Я все понял. Подтверждаю ваш приезд и готов встретиться для разговора». Во фразе начальника угрозыска Ровнину надо было проследить за порядком слов. Если бы он был нарушен, фраза не имела бы никакого скрытого смысла. Тут же Ровнин подумал: может быть, полковник недоволен, что он слишком темнит? Нет, Семенцов пока ничем не показал, что считает конспирацию Ровнина излишней.