Сброшенный корсет - Сюзан Кубелка

Эрмина наклонилась к тетушке:

— Он что, всерьез думает, что произойдет чудо только потому, что сбежал его амулет?

Тетушка всплеснула руками и рассмеялась.

— Ты поняла меня, Юлиана?

Тетушка опустила руки.

— Пардон, ты меня развеселила.

— Но почему? — обиженно вымолвила Эрмина.

— Потому что «Чудо» — это имя обезьянки, — все еще смеясь, ответила Юлиана.

— Но почему?

— Потому что это чудо, что он не стал человеком, при его интеллекте — так полагает Его Превосходительство.

— Он становится чудаковат, — сказала Эрмина убежденно, — мне это сразу бросилось в глаза, как только мы приехали.

Генерал в красной парадной форме занял угрожающую позицию прямо перед сценой.

— Неисправимая бестия!

Чудо поднял голову, оскалил зубы и принялся кататься на спине, кокетливо косясь на публику.

— Ты опять хочешь меня опозорить?

Чудо дважды весело перекувырнулся в воздухе, вызвав невероятное оживление у публики, и снова уселся у ног Олимпии, со вниманием изучая подол ее платья. Бедная барышня побледнела, как полотно, глаза ее расширились от ужаса.

Это переполнило чашу терпения генерала. Одним прыжком он вскочил на сцену, но Чудо оказался проворней, кинулся вправо и, в мгновение ока вскарабкавшись вверх по занавесу, оказался за пределами досягаемости. Генерал стоял внизу, а Чудо что-то восторженно верещал, глядя на него сверху. Что он пытался растолковать на своем обезьяньем языке, понять никто не мог, но звучало это так потешно, что многие офицеры расхохотались. Это невероятно воодушевило обезьянку. Она карабкалась все выше и выше, корча такие забавные гримасы, что дамы, хихикая, прятали свои лица за веерами, а мужчины покатывались со смеху.

— Ти-и-и-хо! — прогремел генеральский бас, и тотчас все смолкли. — Слушай, ты, паршивец! Если ты сейчас же живенько-живенько не спустишься вниз, завтра будешь поститься до самой ночи.

Обезьяна, повиснув на занавесе, внимательно слушала. Вцепившись в гобелен обеими ногами и одной рукой, она сперва с наслаждением почесала себе свободной рукой подбородок, потом принялась с большим интересом изучать свой длинный хвост.

Гордость генерала была уязвлена, он побагровел.

— Эрнё! — проревел он. — Где этот кретин? Почему Чудо разгуливает на свободе? Габор! Приведи его немедленно! С лестницей и пресс-папье с моего письменного стола!

Через несколько минут невысокий жилистый парнишка взобрался на сцену. У него были торчащие уши и удивленные карие глаза. За ним следовал Карл, который нес высокую лестницу.

— Я жду! — проревел генерал, и его густые черные брови сошлись в одну прямую линию.

— Извиняйте, Ваше Высокоблагородие, — Эрнё низко поклонился, — подлая тварь спряталась, а как я из комнаты-то выходить стал, она выскочила, ну чисто молния, через эту проклятую дверь и исчезла, будто земля ее поглотила.

— Земля поглотила?! — рассвирепел генерал. — Вон он висит наверху!

— Да, теперь висит, — задумчиво согласился Эрнё, — свисает, как мокрая тряпка.

— Не стой, как истукан, — бушевал Зольтан фон Бороши, — приставляй лестницу и на штурм, с пресс-папье в руке, гоп-гоп.

— Уже наверху, Ваше Высокоблагородие, раз надо. — Эрнё задумчиво почесал шею и неторопливо стал подниматься.

— А зачем ему пресс-папье? — прошептала Эрмина, которая очень любила животных. — Надеюсь, он не сделает обезьянке больно.

— Ну что ты, — успокоила ее Юлиана, — просто это сокровище ничего не боится. Горящую керосиновую лампу запросто берет в лапы. Единственное, от чего он шарахается, — это пресс-папье.

— А почему?

— Напоминает ему змею.

Затаив дыхание, мы следили за продвижением Эрнё к плафону. Чудо забыл о своем хвосте и с любовью смотрел на маленького человечка, который к нему подбирался. Неожиданно он вытянул свободную руку и, ласково лопоча, ущипнул Эрнё за ухо. Зал радостно загудел. Тогда Эрнё пригрозил обезьянке пресс-папье.

Оскалив в испуге зубы, Чудо стремглав спустился вниз по занавесу и с жалобными воплями соскочил на сцену.

— Поймать! — приказал генерал.

Но за Чудом было трудно угнаться. Одним махом вскочив на рояль и балансируя, как канатоходец, на ребре косо стоящей крышки, он подобрался к перепуганной фройляйн Шёнбек и, перепрыгнув через ее голову, ловко опустился на пол, чтобы тут же исчезнуть за занавесом под градом несущихся вслед проклятий. Эрнё, Карл, Габор и генерал бросились за ним. За кулисами послышался детский визг, после чего раздался громкий торжествующий крик. Его Превосходительство вновь появился на сцене с выражением триумфа на лице.

— Схватили паршивца! — прогремел над нашими головами генеральский бас. — Простите великодушно за помеху…

Но продолжить он не успел. Удача опять ему изменила. Он неловко толкнул рояль, горящая свеча сорвалась с подсвечника и упала прямо на колени бедной Олимпии. Дальше все закрутилось с бешеной скоростью. Барышня, потеряв самообладание, закричала: «На помощь! Пожар!», скинула с себя свечу, вскочила, опрокинув скамейку, споткнулась об нее и, повалившись на пол, осталась лежать, тихо постанывая.

— Она повредила руку, — вскричала Эрмина. — Взгляни, Юлиана, бедняжка не может подняться.

— Дева Мария! Какой несчастливый день!

Тетушка вскочила, вслед за ней все повскакали со своих мест и устремились к сцене, спеша на помощь пострадавшей. Тем временем Зольтан фон Бороши, принося тысячу извинений, усадил Олимпию на скамью. Она терпела боль, усилием воли сдерживая слезы. Но было видно, что задето правое предплечье, поскольку девушка поддерживала его левой рукой.

— Сиди здесь, — приказала Эрмина, а сама отправилась вслед за Юлианой. — Жди, пока я не вернусь. И не двигайся с места.

Доктор Кнайфер, местный врач, сидевший позади нас, уже осмотрел пострадавшую.

— Рука, слава Богу, не сломана, но ушиб очень сильный, — объявил он публике. — Весьма сожалею, дамы и господа, но играть, увы, сегодня она не сможет. — Он открыл свою докторскую сумку и наложил повязку.

В зале стоял невообразимый гвалт.

Генерал наклонился к Олимпии и принялся взволнованно что-то шептать. Потом громко, перекрывая шум, обратился к публике:

— Мы ищем фройляйн Прехтль, — пробасил он. — Есть в зале фройляйн Прехтль?

Но фройляйн Прехтль нигде не было видно.

— Странно, — сказала тетушка, вновь подсаживаясь ко мне, — где же она может быть? Она дублирует Олимпию. Они обе вместе разучивали оперу.

— Фройляйн Прехтль просит прощения, — воскликнул господин из задних рядов, это был старший преподаватель Майер, — она подхватила летний грипп, внезапно поднялась высокая температура, головокружение, — я сразу же отправил ее домой.