Неизбежный - Кристен Граната

наверное, закончил так же, как мой отец.

Если я уже не такой, как он.

Звоню Джен не так часто, как следовало бы. Прислоняюсь спиной к стене и достаю из кармана телефон, набирая номер Джен.

Из динамика доносится тоненький голосок моей племянницы.

— Привет, дядя Грэм

— Привет, Гвенни. Как твои дела?

— Все хорошо. Скучаю по тебе.

Усмехаюсь над ее шепелявостью.

— Я тоже скучаю по тебе. Ты потеряла еще один зуб?

— Да, у меня выпал верхний зуб! Тот, что побольше, который впереди.

— Он самый дорогой. Сколько тебе дала Зубная фея?

— Всего два доллара. Мама говорит, что Зубная фея мелочится. Наверное, у многих детей выпадают зубы, а у нее не хватает денег, чтобы заплатить за них. Дядя Грэм, зачем Зубной фее вообще нужны все наши зубы? Что она с ними делает?

— А что, по мнению твоей матери, она с ними делает?

— Она думает, что Зубная фея собирает их, чтобы построить себе замок. Но я считаю, это жутко. С чего бы ей хотеть жить в замке из зубов? Это не очень-то гигиенично.

Заливисто смеюсь, запрокидывая голову назад.

— Ты имеешь в виду санитарные условия. И ты права. Это не очень гигиенично. Думаю, твоя мама немного сходит с ума.

Она хихикает.

— Мамочка, дядя Грэм думает, что ты ку-ку.

— Скажи ему, что это взаимно, — говорит она, беря трубку. — Привет, братец. Мило с твоей стороны позвонить своей дорогой младшей сестре.

— Прости. Папа поручил мне важное дело, и у меня была напряженная неделя.

Джен вздыхает.

— Я бы хотела, чтобы ты нашел другую работу.

— Если бы мог найти ту, где платят лучше, я бы это сделал.

— Над каким делом сейчас работаешь?

Почесываю щетину на подбородке, неуверенный в том, как много мне следует говорить.

— Дело особой важности. Платят хорошо. Могу выслать тебе чек по почте в конце месяца.

Она молчит. Видимо, хочет сказать мне, что я не обязан посылать ей деньги, но знает, что они ей нужны. Поэтому вместо этого ничего не говорит.

— Давай пообедаем, когда закончу с этим делом, — говорю я. — Скучаю по тебе и Гвенни.

— Мы тоже скучаем, старший братик. Просто дай мне знать, как освободишься.

Когда я буду свободен.

Свободен от этой работы. Свободен от удушающей хватки отца. Я отсчитываю секунды, чтобы избавиться от всего этого. Мой взгляд скользит по Эве.

Но я не хочу избавляться от нее.

ЭВА

Я СЕГОДНЯ НЕ В НАСТРОЕНИИ КУДА-ТО ИДТИ.

Вместо этого планирую свидание с ежевечерним принятием ванны — роскошь, которую не считаю само собой разумеющейся.

За деньги счастья не купишь, но на них можно купить здоровенную ванну, в которой можно понежиться, когда жизнь становится тяжелой.

Я насыпаю половину пакетика английской соли и размешиваю ее ногой, прежде чем опуститься в горячую воду. В промежутке между планированием этого мероприятия и похмельем от текилы у меня раскалывается голова, а мышцы напряжены до предела.

Это также может быть как-то связано с моей ссорой с Дианной ранее, и еще больше от слов, которыми Грэм отругал меня.

Перешла все границы дозволенного с подругой. Признаю это и извинюсь перед ней завтра. Периодически мы ссоримся. Она задевает за живое слишком сильно, и я отстраняюсь. Мы дружим уже много лет. И проходим через подобное снова и снова.

Но Грэм не имел права вмешиваться в мои дела.

Неважно, насколько правдивы были его слова.

Я срываюсь, когда расстроена. Это защитная реакция. Но никто никогда не указывал на это. «Это же Эва», — говорят они. Люди называют меня сукой или твердолобой, и я не поправляю их. Так проще. Проще, чем объяснять им, почему все время такая злая. Проще, чем открыться и впустить их внутрь.

Никто не смеет вставать на моем пути. Никто меня не отчитывает. Но Грэм видит меня насквозь, как будто сделана из стекла, и он ставит меня на место.

Он начинает раздражать меня.

Я практикую глубокое дыхание и пытаюсь очистить разум, чтобы расслабиться. Но независимо от того, сколько раз начинаю все сначала, мои мысли продолжают возвращать меня к этим чертовым зеленым глазам и мужчине, которому они принадлежат.

В нем есть что-то такое, что привлекает мое внимание, и это нечто большее, чем выпуклые бицепсы и красивое лицо.

И пленительные нефритовые глаза, и волосы, достаточно густые, чтобы можно было их накрутить, и пухлые губы, ради которых отдала бы свою левую ногу, и…

Вы поняли смысл.

Грэм великолепен, но меня тянет к нему на более глубоком уровне.

Он не похож на людей из моего мира. Часто мне напоминают, что я тоже не такая, как эти люди. Не Дианна, как бы сильно ее ни любила. Даже мой собственный отец.

Эрик был моим человеком, но он бросил меня здесь одну.

Я знакома с Грэмом всего пару дней, но кажется, что знаю его гораздо дольше. Он видит меня так, как никто другой.

Может, мы родственные души. Эрику бы понравилась эта идея. Он всегда говорил, что все происходит не просто так. Может быть, причина, по которой на меня напали прошлой ночью, заключалась в том, чтобы привести Грэма в мою жизнь.

Не будь смешной.

Я чуть не смеюсь вслух над собой. Для Грэма я — работа. Ничего больше.

Но почему мне кажется, что это еще не все?

Я тяжело вздыхаю и отказываюсь от расслабления. Вытаскиваю пробку из слива и вылезаю из ванны. Надев спортивный костюм, позволяю волосам высохнуть естественными образом и выхожу в коридор.

— Эванджелина.

Отступаю на несколько шагов и просовываю голову в папин кабинет.

— Да?

Он улыбается, указывая на стул перед своим столом.

— Входи. Расскажи своему старику о своем дне.

Здорово. Бессмысленная светская беседа, как обычно. Я втаскиваю себя в комнату и плюхаюсь в кресло.

— Как продвигается мероприятие?

Пожимаю плечами.

— Неплохо.

Он вздыхает, снимает очки и кладет их на стол.

— Почему ты всегда усложняешь разговор?

— Почему ты делаешь акцент на такие незначительные темы для разговора?

Он откидывает голову назад.

— Я думал, это мероприятие важно для тебя.

— Благотворительность всегда важна для меня. Хочешь обсудить психическое здоровье, папа? Я вся во внимание. Пожалуйста, скажи, что ты думаешь о депрессии.

— Ты ведешь себя так, словно ты единственная, кто потерял Эрика.

— А ты, как будто его никогда не существовало.

Папа усмехается.

— Глупости.

— Правда? Оглянись вокруг. Ты убрал все его фотографии до единой. Маму я еще понимаю. Но Эрик? Он все еще твой сын, даже несмотря на то, что его больше нет. И