Явь (СИ) - Ангелина Авдеева-Рыжикова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В их последнее лето, они особенно много времени проводили вместе. Он катал ее на багажнике своего велосипеда. Того самого, красного. Они рисовали на асфальте и вместе строили песочные замки. Чаще всего он присматривал за младшим братом, а не играл с мальчишками, а когда все же он встречался со сверстниками, случались драки. По сравнению с ровесниками, он был довольно маленьким и худым мальчиком, но жаловались на него постоянно, словно бы он не ребенок, а зверь, выросший лесу. Варя этим словам не верит до сих пор. Да и как в такое поверишь, когда она помнит, как он носил ей конфеты, мирно наблюдал, как она и его младший брат играют в догонялки. Он учил ее играть в карты и рассказывал детские шутки целыми сборниками.
Сердце пронзает укол от чего-то давно забытого, непонятного и почему-то вызывающего тревогу. «Нет! Прекрати! Хватит!» — пищит что-то детское и испуганное внутри. Варя слегка трясет головой и все становится на свои места. Она очень мутно и путанно помнит свое детство, да и не стоит его ворошить, все это давно забыто, а может его и вовсе не было. Теперь он другой человек, и она тоже. Все это уже совсем неважно.
Путь в магазин не столь долгий, но Варвара передвигается медленно, размеренно прогулочным непринужденным шагом. Конечно, Татьяна Родионовна просила быть расторопнее ради горячего хлеба, и ее можно понять. Горячий хлеб — одно из самых приятных удовольствий, которое может себе позволить человек, живущий в глуши. Тем не менее, удовольствие от столь редких вылазок за стены дома тоже важны. Затянутое синеватыми тучами солнце и влажный застойный воздух перед дождем делает все цвета вокруг контрастнее, а звуки чуть приглушеннее. Совсем недавняя застойная сухая жара переменилась до неузнаваемости всего за пару часов.
Мимо Варвары на большой скорости пролетает старый Москвич, и ее накрывает волной густой пыли с колеи так, что волосы разлетаются в разные стороны, и пока она их поправляет на место, пыль усаживается обратно на дорогу, ожидая следующего полета от какой-нибудь старой безобразной машины. Постепенно серая грязная пелена рассеивается и открывает вид на старые перекрашенные ста слоями краски деревянные дома, а так же неизменно красный и белый кирпич, серые шиферные и ржавые металлические крыши.
Поворот за поворотом возникают и исчезают старые воспоминания: здесь у старого забора и склоном под кручу, она разбилась на своем первом и последнем велосипеде, а здесь, около большой рыжей трубы, пролегающей через ров, она пускала воздушного змея вместе с двоюродной сестрой и братом. Они были старше нее и бегали быстрее, в попытке их догнать она споткнулась о камень и разбила колени. А здесь, на этой площадке, она ждала маму и… это она вспоминать не хочет. Поежившись, она поджимает руки под себя посильнее, скрестив их на груди.
Еще через пару улиц, посреди опустевшей, заросшей полынью и чертополохом местности, которую избегает каждая живая душа в этой деревне, устроилась старая большая церковь. Когда-то, бесконечно давно, она была центром для местных верующих. Она цвела, купалась в солнечных лучах и пахла ладаном, разнося этот запах далеко за пределы поселка. Сейчас, все ее бревна, доски и торчащие гвозди черны от сырости. Окна выбиты, изувечены, а вход завален. Как про нерадивого родственника, в Старинском дети только и делают, что травят страшные байки об этой церкви. Почему же ее не снесут? Как большинство ветхих построек, напоминающих о счастливом прошлом и навеивающих тяжелую тоску об упущенном. Загадка. Даже старые пьяницы не смеют подходить к ней близко, не стащили ни единого бревна, и в самую стужу даже бродячая собака в нее не зайдет. Тем временем, падающий деревянный купол все больше становится решетом, возможно хотя бы время победит его.
Можно было бы пойти по центральной дороге, широкому, пускай и давно растрескавшемуся, асфальту, но Варя предпочитает сдвинуться в сторону узких и извилистых троп через заросшие кустами репейника развалины. Эти забытые богом места заставляют думать ее о том, что все в этой жизни не вечно, и все проходит, увядает и перестает быть важным, даже Старинский, каким бы вечным он не казался.
Вагончик неожиданно пугает своим видом из-за кустов на горизонте. Тот, кто придумал сделать это магазином, наверное, был гением. И никто на самом деле доподлинно не знает настоящее название вагончика, зарегистрированное на документах, и черт с ним, не нужно ему никакое название. Каким словом еще можно назвать разваленный, выгоревшей под палящим солнцем, имеющий совершенно потерянный вид среди густой зелени, заржавелый ящик. Даже здесь, люди стремятся облагородить свое существование. Прямо перед вагончиком простираются яблоневые деревья, смородиновые кусты и протоптанная тропинка, ведущая к лавочке, что всегда занята неспешными пьющими зеваками.
На людной дороге приходится здороваться буквально с каждым встречным. Ты их не знаешь, но они всегда знают тебя. Этот ритуал смущает, но быстро входит в привычку. Бывало, после Старинского приезжаешь в город и давай на улице привычке «приветы» раздавать прохожим.
Внутри вагончик лучше, чем снаружи, но места в нем всегда катастрофически мало. Плотно расположенные витрины позволяют войти внутрь не больше, чем паре человек, от этого образуется заметная очередь снаружи. Несмотря на атмосферу запустения и заброшенности деревни, полки в столь маленьком магазине забиты до отказа. Кроме единственной полки с хлебом — его здесь полностью разбирают еще до десяти часов утра. Само убранство сильно смахивает на кухню. Самодельные деревянные стеллажи, обклеенные изрезанной и запятнанной клеенкой, просятся в отставку, и все же добросовестно служат этому месту. Самое непостижимое в вагончике, это подсобка. При невероятно малых размерах, не сменяемая желтая штора представляет собой дверь в «волшебный шкаф». Никто не знает какого она размера, и как она вообще умещается в столь узком пространстве. Но в ней хранятся огромные запасы колбас, шпрот, сладостей и даже канцелярских товаров. Дело тут точно в незримом расширении. Уха касается тонкое жужжание крепких прозрачных крыльев и тут же умолкает, присев на пачку с подсохшими овсяными печеньями. Прямо посреди низкого потолка, очевидно вместо шикарной люстры, здесь висит покачиваясь липкая лента для мух. Мух здесь бывает так много, и они так хитры, что порой никакая ловушка их не берет, и приходится закрывать магазин на несколько часов для вытравки дихлофосом. Вот и сейчас, одна из самых ловких сумела полакомиться и оторваться с места,
