Летная погода - Сергей Абрамов

Глава одиннадцатая

Максим Каринцев, освободившийся наконец от дел, радостно помчался в Дом моделей к Марине Цветковой. Здесь его знали и без вопросов пропустили в зал художников-модельеров.

— Явление первое: те же и Максим Каринцев, — отметила Марина без особого удивления. — Что означает сие вторжение без звонка и без оправданий? Целую неделю к тебе не могла дозвониться: сказали, что ты живешь в институте и не подходишь ни на какие звонки.

— Разве тебе не объяснили? Я же просил.

— Твои мальчики не очень внимательны. Хорошо, что я догадлива и не сошла с ума.

— Сегодня первый день свободы, — несколько смущенно пояснил Максим. — Начальный опыт удался. Общая радость.

— Водородную бомбу открыл?

— Кое-что другое. Будем радоваться вместе.

— Как?

— Поехали на бега. Хочу посмотреть на лошадок.

Марина нерешительно взглянула на лежащий перед ней карандашный набросок платья.

— У меня эскиз еще не закончен. Лучше порадуемся у меня дома. После бегов. В ресторане не задерживайся. Поужинаем вместе. Кстати, милиция два раза допрашивала меня о твоей карточке.

— Не понимаю. О какой карточке?

— Которую нашли в кармане убитого конюха.

Максим непонимающе заморгал глазами.

— Какого конюха? И почему убитого?

— Понятия не имею, — пожала плечами Марина. — Сначала меня допрашивал один следователь, потом приехал другой. И оба спрашивали об одном и том же. У какого-то конюха с бегов, кем-то убитого, почему-то нашли в кармане твою фотокарточку.

Максим понял:

— Должно быть, у Ефима, который программы мне размечал. Я ее и подарил ему вместе с четвертной с выигрыша. А где он убит? В конюшне?

— Не знаю.

— Лошадь убила?

— Нет, кажется. Судя по разговору со следователем, человек. Его-то и разыскивают.

— А тебя почему допрашивали?

— Потому что я с тобой знакома. Твоя ведь карточка.

— Все узнаю у Зойки. Она, конечно, в курсе, — сказал Максим.

На ипподром Максим прибыл уже в разгар состязаний. Оживление на трибунах достигло своего апогея, в холле центральной трибуны шла обычная суета, в ресторанном зале то и дело освобождались и занимались столики. На противоположном табло за кругом показывались уже немалые выдачи, в ложах и на открытых площадках толкались завсегдатаи. Максим приметил знакомые фигуры известных журналистов, художников, актеров. Зою он нашел в кассе.

— Давно не виделись, Максим, — обрадовалась она, — поспеши: немногие, но знающие разыгрывают шестую. Не упусти. Есть смысл рискнуть. Крупно играют.

— Кого?

— Лебядкина на Ласточке. Шанс есть.

— Пропущу. Меня вот что интересует. Что с Колосковым?

— Ничего. Похоронили.

— Я же ни черта не знаю. Что произошло?

— А что с людьми происходит, когда их убивают? Помер.

— На ипподроме убили?

— Нет. Где-то в лесу.

— За что? И кому это понадобилось?

— Не знаю. Милиция ищет. Мне твою карточку показывали, что у него в кармане нашли. Я назвала тебя. Не подвела?

— Не говори глупостей. Я ее сам ему подарил. Здесь кто-нибудь что-нибудь знает?

— Не информирована. Спроси у Плешина. Он свободен сегодня. Посмотри в членской.

Максим прошел по трибунам, заглянул в конюшни. Плешина он нашел в тренотделении. В это время Володька как раз привел Огонька с тренпробежки в конюшню.

— Я ничего не знаю, товарищи, — сказал Максим. — Когда я отсутствовал, к вам беда пришла. Ефима убили. Кто? Где?

— Ножом в спину. В лесу каком-то. А кто — неизвестно, — проговорил Володька. — Говорят, до сих пор ищут.

— Я со следователем встречался, — прибавил Плешин. — Человек умный, опытный, знающий. Он все о знакомствах Ефима спрашивал. А какие у того знакомства? Программки разметить или о лошадях поговорить. Я тут одно вспомнил, только, дурак, следователю не сказал. В последнее время Ефим боялся кого-то. Запираться стал на ночь. Двойной замок заказал. Я и внимания не обращал: чудит, мол, старик что-то. А он не раз, как зайдешь к нему вечером, вроде бы испуганно спрашивал: не ходил ли, мол, кто-то у двери или под окнами? Значит, был такой, кто мог на Ефима озлобиться.

Ничего больше от друзей Максим не узнал. Вернулся к Зое удрученный, почти с физической болью в сердце.

— Разметить программку? — предложила она.

— Зачем? Я лошадей лучше тебя знаю.

— Я с зоотехником советовалась, на кого он сегодня рассчитывает.

— Не буду играть. Расстроило меня это убийство. Бессмысленное и обидное. Такого мастера потерять!

— Найдут другого, — зевнула Зоя. — Погоди, не уходи. Почему пропадал так долго? Как успехи?

— Успехи есть, но не для информации.

— А для банкета?

Максим вздернул брови: рано еще о банкетах думать. И есть ли у него такое право на славословие в свою честь. Нечестно даже подумать об этом. Но ответил рассеянно и нехотя:

— Слишком много народу придет. Не банкет, а бал.

— А если просто суарэ интим? Для меня и Маринки.

— Для троих можно.

— Плюс Динни, — осторожная нотка просьбы озвучила реплику Зои.

Максим поморщился:

— Я почти не знаю Хэммета. Шапочное знакомство.

— Для меня близкое.

— Тогда где-нибудь в ресторане. Лучше за городом. И в обеденное время, когда народу поменьше. Скажем, в Архангельском. Организуй. Ты это умеешь. И не спеши. Дотяни хоть до воскресенья.

Максим и Марина ждали машину у Дома моделей. Зоя звонила, что они приедут с европейской точностью к четырнадцати ноль-ноль.

— Я не спросила ее, какая у них машина, — сказала Марина. — А если это будет машина Хэммета?

— Какая разница, — пожал плечами Максим, — поедем на той, какая прибудет. Два места в каждой современной машине найдутся.

— Я бы не поехала на твоем месте на посольской машине. Не боишься осложнений?

— Поехать на посольской машине еще не означает, что я продал Пентагону свое открытие.

— Но повод для сплетен бесспорный.

— А я плевал на все сплетни. Пусть сплетничают, если нравится…

Зоя с американцем приехали на такси. Хэммет вышел из машины, поздоровался и сказал не без намека:

— Я нарочно заказал такси, чтобы не стеснять вас машиной с дипломатическим номером. Зоя с водителем, а мы втроем потеснимся, потерпим. Как говорит русская поговорка, в тесноте, но не в обиде.

— Да не в обиде, — поправил Максим. — Речевая замена союза «но».

— Я до сих пор не знаю русской грамматики, — с извинительной ноткой произнес Хэммет.

Когда стояли на разворот, Зоя, обернувшись к сидевшим сзади, сказала:

— Едем в Архангельское. Столик уже заказан. Будет медвежатина, Кстати, предупреждаю: ни Максиму, ни Динни платить не придется. Динни гость, Максим герой дня, а мы с Мариной хозяева. Все решено, возражения не принимаются.

— Решено так решено, — усмехнулся Максим, — возражаю лишь против «героя дня». Термин неопределенный, незаслуженный и лишенный всякого смысла.

— Имеется в виду неоткровенная информация о неких успехах в физике.

— Поздравляю, — обаятельно улыбнулся Хэммет, протягивая руку.

— Нет, уж увольте, — отмахнулся Максим. — По физике у меня была тройка, даже до трех с плюсом не дотянулся. Поздравлять не с чем.

— Ну что ж, — подарил Хэммет собеседникам еще одну из своих улыбок, — поговорим тогда о дружбе народов. Место для застольной беседы уже совсем близко.

Он язвит или дурачится, подумал Максим. А впрочем, о чем же им говорить о Хэмметом? О международных событиях? Но у обоих, вероятно, совсем различная оценка этих событий. О науке? Едва ли такой разговор годится для ресторанной беседы. О литературе? Наверное, Хэммет опять будет восторгаться Достоевским и Чеховым, как он это уже сделал на их первой встрече на каком-то научном банкете. Причем оказалось, что Чехова он знает только по «Трем сестрам», а с прозой его, как он сам признался, «увы, незнаком». Зато он тотчас же упомянул Замятина и Булгакова, чем сразу привлек внимание своих русских собеседников. Нет, тут Максим повторяться не будет. Но ведь надо же говорить о чем-то с этим обрусевшим американцем. Стоп, Максим! Определение неточное. Хэммет американец не обрусевший, а просто хорошо говорящий по-русски, как дельно подготовленный советолог. Об этом он рассуждать не будет: специально выдрессирован для обаяния и привлечения русских сердец. Интересно, что же он напишет, вернувшись в Штаты, подумал Максим, уже направляясь вместе со спутниками через ресторанный зал на веранду, где их ожидал специально выбранный Зоей в тенистом уголке накрытый столик. Здесь было уютно, не по-ресторанному тихо: оркестр начинал свою работу только вечером.

Хэммет огляделся кругом — на кустовую поросль, на расходящиеся лесные лужайки, на оранжевый от солнца песок дорожек.