Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Александр Дюма

– Ничего. Вы скажете мне об этом, вот и все. Лебель подал королю кофе, тот медленно, смакуя, отпил глоток Лакей, известный в истории, вышел. Спустя четверть часа он опять явился.

– Ну что, Лебель? – спросил король.

– Сир! Герцог де ла Вогийон проводил его высочество до коридора, держа его под руку.

– Что дальше?

– Было непохоже, что он готов заплакать, скорее напротив его маленькие глазки приняли игривое выражение.

– Хорошо. А потом?

– Он вынул из кармана ключ, протянул его высочеству, тот отпер дверь и ступил в коридор.

– Что было дальше?

– Герцог вложил подсвечник его высочеству в руку и сказал тихо, однако так, что я сумел разобрать: «Ваше высочество! Супружеское ложе находится в конце галереи, от которой я только что вручил вам ключ. Король желает, чтобы вы были в комнате через двадцать минут». – «Почему через двадцать минут? – спросил принц. – Мне довольно двадцати секунд». «Ваше высочество! – отвечал де ла Вогийон – На этом кончается моя власть. Мне нечему больше вас научить, однако позволю себе дать вам последний совет хорошенько рассмотрите обе стены галереи, и я обещаю вашему высочеству, что ему не придется скучать эти двадцать минут».

– Недурно.

– После этого, сир, де ла Вогийон отвесил низкий поклон, по-прежнему выразительно поглядывая на его высочество, казалось, он и сам был бы не прочь заглянуть в коридор. Затем он удалился.

– Ну, а его высочество вошел, я полагаю?

– Да, сир. Взгляните: видите свет в галерее? Он там ходит уже около четверти часа.

– Ну вот, огонек исчезает, – проговорил король после того, как несколько минут смотрел в окно. – Мне в свое время тоже дали двадцать минут, но я помню, что через пять минут я уже был у жены. Неужели о его высочестве скажут то же, что говорили об отпрыске Расина: «Ничтожный сын великого отца!»?

Глава 32.

БРАЧНАЯ НОЧЬ ЕГО ВЫСОЧЕСТВА ДОФИНА

Дофин отворил дверь комнаты ее высочества, вернее, ее передней.

Облачившись в длинный белый пеньюар, эрцгерцогиня ожидала в золоченой кровати, едва осевшей под ее хрупким и нежным тельцем. Если бы можно было прочесть ее расположение духа по лицу, то сквозь легкую дымку скрывавшей ее лицо печали стало бы ясно, что вместо кроткого ожидания супруга девушка испытывает ужас: как все нервные натуры, она предчувствовала надвигавшуюся угрозу и боялась своих предчувствии гораздо больше, чем если бы ей пришлось встретиться с настоящей опасностью.

У постели сидела г-жа де Ноай.

Другие дамы находились в глубине комнаты, готовые удалиться по первому знаку фрейлины.

Согласно требованиям этикета, фрейлина невозмутимо ожидала прихода его высочества дофина.

Но на этот раз всем требованиям этикета и церемониала суждено было подчиниться неблагоприятным обстоятельствам. Оказалось, что придворные, которые должны были ввести его высочество дофина в комнату невесты, не знали, что его высочество по распоряжению короля Людовика XV пойдет новым коридором, поэтому они ожидали в другой приемной.

Передняя, куда только что вошел дофин, была пуста. Дверь, ведущая в спальню, была приотворена, и его высочество мог видеть и слышать все, что там происходило.

Он подождал, взглянул украдкой через щель и пугливо прислушался.

Послышался чистый, мелодичный, но немного дрожавший от волнения голос ее высочества:

– Откуда войдет его высочество?

– Через эту дверь, сударыня, – отвечала герцогиня де Ноай.

Она показала дверь, противоположную той, за которой стоял дофин.

– Что за шум доносится из окна? – продолжала принцесса. – Можно подумать, что это гудит море.

– Это гул бесчисленных зрителей, они вышли прогуляться при свете иллюминации и ждут праздничного фейерверка.

– Иллюминация? – грустно улыбнувшись, переспросила принцесса, – Она будет нелишней сегодня: вечернее небо мрачно, вы видели, герцогиня?

Дофин потерял терпение, легонько толкнул дверь, просунул голову и спросил, можно ли ему войти.

Герцогиня вскрикнула, потому что не сразу узнала принца.

Ее высочество, находившаяся под впечатлением испытанных одно за другим сильных волнений, впала в то нервическое состояние, когда все может напугать; она вцепилась герцогине в руку.

– Это я, сударыня, – проговорил дофин, – не бойтесь.

– А почему через эту дверь? – спросила герцогиня де Ноай.

– А потому, – отвечал король Людовик XV в свою очередь цинично просовывая голову в приотворенную дверь, – потому, что герцог де ла Вогийон, как истинный иезуит, прекрасно знает латынь, математику и географию, но ничего не смыслит кое в чем другом.

При виде столь внезапно прибывшего короля ее высочество выскользнула из постели и поднялась, завернувшись в огромный пеньюар, скрывавший ее с головы до ног так же надежно, как стела древней римлянки.

– Вот теперь хорошо видно, как она худа, – прошептал Людовик XV. – Чертов Шуазель! Надо же было среди всех эрцгерцогинь выбрать именно эту!

– Ваше величество! – заговорила герцогиня де Ноай. – Прошу обратить внимание на то, что я строго соблюдала этикет, а вот его высочество…

– Я принимаю вину за нарушение на себя, – отвечал Людовик XV, – и это справедливо, потому что совершил его я. Однако, принимая во внимание важность обстоятельств, дорогая герцогиня, я надеюсь испросить у вас прощение.

– Я не понимаю, что желает этим сказать ваше величество.

– Мы выйдем отсюда вместе, и я обо всем вам расскажу. А детям пора ложиться в постель.

Принцесса отступила на шаг от кровати и еще крепче, чем в первый раз, схватила герцогиню за руку.

– Умоляю вас! – прошептала она. – Я умру со стыда.

– Сир, – обратилась герцогиня к королю, – ее высочество умоляет вас разрешить ей лечь, как простой смертной.

– Дьявольщина! И это говорите вы, госпожа любительница этикета?

– Сир, я знаю, что это противоречит законам церемониала французского двора, однако взгляните на эрцгерцогиню…

Мария-Антуанетта, бледная, оцепеневшая, едва держалась на ногах, опираясь рукой на спинку кресла. Она напоминала статую, олицетворяющую Ужас, лишь легкое постукивание зубов да струившийся по ее лицу холодный пот свидетельствовали о том, что она еще жива.

– Я не хотел бы идти наперекор желаниям ее высочества, – отвечал Людовик XV. – Принцу тоже не по душе церемониал, который обожал Людовик Четырнадцатый. Давайте выйдем, герцогиня. Кстати, в дверях есть замочные скважины, это будет еще забавнее.

Дофин услышал последние слова своего деда и покраснел.

Принцесса тоже их слышала, но ничего не поняла.

Король Людовик XV поцеловал невестку и вышел, уводя за собой герцогиню де Ноай. Он весело смеялся, но тем, кто не веселился вместе с ним, было очень тяжело слышать его смех.

Другие придворные вышли через вторую дверь.

Молодые люди остались одни.

Наступило молчание.

Юный принц подошел к Марии-Антуанетте: сердце его сильно билось, он почувствовал, как кровь застучала у него в груди, в висках, в руках. Это заговорили молодость и любовь.

Но он вспомнил, что, стоя за дверью, дед цинично заглядывает даже в семейное ложе; принц оцепенел, потому что был от природы робок и неловок.

– Вам плохо? – глядя на эрцгерцогиню спросил он. – Вы очень бледны и, кажется, дрожите.

– Я не стану от вас скрывать, что испытываю странное возбуждение, – отвечала она. – Должно быть надвигается буря: гроза обыкновенно оказывает на меня ужасное действие!

– Вы, наверное, думаете, что разразится ураган, – с улыбкой сказал дофин.

– Я в этом уверена, совершенно уверена: я вся дрожу, взгляните!

Принцесса и в самом деле дрожала будто под действием электричества.

В эту минуту, словно для того, чтобы подтвердить ее предчувствия, яростный порыв ветра, предвещавший бурю, такой мощный, что способен был всколыхнуть море и снести горы, вызвал во дворце суету, тревогу, беготню.

Ветер срывал с ветвей листья, с деревьев – ветви; с пьедесталов падали статуи; бесконечно долгий ропот ста тысяч зрителей пробежал по садам, в галереях и коридорах дворца стоял вой – все это слилось в мрачную гармонию, никогда дотоле не поражавшую человеческий слух.

Вой сменился ужасающим грохотом: то разлетались на мелкие осколки стекла и со звоном сыпались на мрамор лестниц и на карнизы.

Из оконной задвижки порыв ветра вырвал неплотно притворенный ставень, и он стал хлопать по стене подобно гигантскому крылу ночной птицы.

Повсюду, где окна были отворены, во дворце погасли свечи и комнаты потонули во мраке.

Дофин пошел было к окну, чтобы закрыть ставень, но принцесса его удержала.

– Умоляю вас, – заговорила она, – не раскрывайте окно: если свечи погаснут, я умру от страха!

Дофин остановился.

Он успел отдернуть занавеску, и через окно стали видны темные вершины деревьев в парке, раскачивавшихся и с треском ломавшихся, словно рука невидимого великана встряхивала их стволы в кромешной темноте.