Кто стоял за спиной Сталина? - Александр Островский

История одного конфликта

На новое место И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов были отправлены 11 марта 1914 г. В этот день Я. М. Свердлов сообщил в письме: «Меня переводят на 200 верст севернее за Полярный круг. Отправляют надзирателей двоих с нами — со мной и Иосифом Джугашвили… Через один-два дня будет новый станок, где будем жить, — Курейка»{1}.

«В марте 1914 г., — вспоминал Иван Михайлович Тарасеев, — из станка Костино в Курейку привезли ссыльных И. В. Сталина и Я. М. Свердлова. Привезли на двух лошадях надзиратель Лалетин и возчик. Возчик в Курейке знал только Тарасеевых, а поэтому заехал на квартиру к Тарасееву Алексею Яковлевичу»{2}.

А вот свидетельство А. С. Тарасеева: «Помню, в марте товарищ Сталин с товарищем Свердловым приехали на лошадях в Курейку. Попросились к нам на квартиру. Мы пустили их обоих»{3}.

По утверждению Александра Тарасеева, «домов в Курейке было восемь, не считая старой покосившейся и заброшенной избы Якова Тарасеева». Их хозяевами были братья Алексей и Семен Яковлевичи Тарасеевы (совладельцы), Федор Тарасеев и Афанасий Калашников (совладельцы), Павел [Яковлевич] Тарасеев, Михаил Андреевич Тарасеев, Петр [Степанович], Степан и Филипп Салтыковы и семья Перепрыгиных{4}. По другим данным, почти полностью совпадающим с приведенными выше, у Михаила Тарасеева отчество было Александрович и владельцем одного из домов был не Степан, а Иван Филиппович Салтыков{5}. В этих 8 домах жило 67 человек: 38 мужчин и 29 женщин. В среднем на один дом приходилось 8–9 человек{6}.

Наиболее близко И. В. Джугашвили сошелся с Федором Андреевичем Тарасеевым, который в 1912 г. привлекался к ответственности по 3 ч. 103 ст. Уголовного уложения. По этой же статье в 1912 г. проходил и Федор Михайлович Тарасеев. Однако 10 апреля 1913 г. Красноярский окружной суд на основании 4 п. XVIII отд. высочайшего указа 21 февраля 1913 г. об амнистии оправдал Ф. А. Тарасеева, а 15 июля 1913 г. и Ф. М. Тарасеева{7}.

Чтобы не лишиться ежемесячного пособия, И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов наладили получение денег через Алексея Яковлевича Тарасеева{8}.

Оказавшись на глухом станке, где нетрудно было потерять даже счет времени, И. В. Джугашвили отправил 16 марта заявление на имя начальника Главного тюремного управления с просьбой вернуть ему часы, изъятые у него 24 апреля 1913 г. во время пребывания его в Доме предварительного заключения{9}.

20 марта 1914 г. И. В. Джугашвили через Г. И. Петровского обратился с письмом к Р. В. Малиновскому:

«Товарищ Петровский! Прошу передать Роману. Побеспокоил Вас потому, что адреса Романа не знаю. Василий.

От Василия. 20 марта 1914 г. Енисейская губерния.

Месяцев пять тому назад я получил от одного товарища из Питера предложение приехать — переселиться в Питер. Он родом грузин, и ты его знаешь. Он писал, что предложение исходит не от него лично и что, если согласен переселиться, деньги на дорогу будут. Я ему написал ответ еще месяца четыре назад, но от него нет никакого ответа до сих пор. Не можешь ли ты в двух словах разъяснить мне это недоразумение.

Месяца три назад я получил от Кости открытку, где он писал: „Брат, пока продам лошадь, запросил 100 руб.“ Из этой открытки я ничего не понял и никаких 100 руб. не видел. Да, по другому адресу тов. Андрей получил их, но я думаю, что они принадлежат ему и только ему. С тех пор я не получил от Кости ни одного письма.

Не получал также ничего уже четыре месяца от сестры Нади.

Короче, целая куча недоразумений. Все это я объяснил так: были, очевидно, разговоры о моем переселении на службу в Питер. Но разговоры разговорами остались, и выбор Кости остановился на другом, на Андрее, потому и послали сто <…>. Верно ли я говорю, брат? Я прошу тебя, друг, дать мне прямой и точный ответ. Очень прошу не отвечать мне молчанием, как делал ты до сих пор. Ты знаешь мой адрес. Ясный ответ нужен не только потому, что многое зависит от него, но и потому, что я люблю ясность, как и ты, надеюсь, во всем любишь ясность. Пришли заказным. Привет твоим друзьям. Привет Стефании, поцелуй ребят»{10}.

Направляя это письмо, И. В. Джугашвили еще не знал, что никакого ответа от Р. В. Малиновского он уже не получит, так как ровно через месяц, 22 апреля, товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский поставит председателя Государственной Думы М. В. Родзянко в известность о том, что Р. В. Малиновский является секретным сотрудником Департамента полиции, а 8 мая последний положит на стол М. В. Родзянко заявление о сложении с себя полномочий депутата Государственной Думы{11}.

22 марта Я. М. Свердлов писал с нового места: «Нас двое. Со мною грузин Джугашвили, старый знакомый, с которым мы встречались в ссылке, другой. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни»{12}.

Этот индивидуализм заключался в том, что И. В. Джугашвили не был приучен к домашнему хозяйству и пытался переложить на своего товарища все заботы по дому. А нужно было пилить и колоть дрова, носить воду, топить печь, готовить обед, мыть посуду, подметать пол и т. д.{13}.

Есть основания полагать, что вскоре после этого письма во взаимоотношениях И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлова произошли крупные перемены. «Прожили они у нас, — писал А. С. Тарасеев, — до конца мая. Потом мы стали дом переносить, и товарищ Сталин перешел на квартиру к Перепрыгиным, а товарищ Свердлов уехал в Туруханск»{14}.

В этом свидетельстве содержится по меньшей мере две неточности.

Во-первых, имеются воспоминания Александра Михайловича Тарасеева, из которых явствует, что от А. Я. Тарасеева И. В. Джугашвили вначале перебрался к Петру Степановичу Салтыкову (по другим данным, некоторое время он жил у Филиппа Салтыкова{15}), но пробыл здесь лишь около 20 дней, после чего перешел к Перепрыгиным. «Это были сироты без отца и матери, — вспоминал Ф. А. Тарасеев, — пять братьев (Иона, Дмитрий, Александр, Иван, Егор. — А.О.) и две сестры (Наталья и Лидия. — А.О.). Самому меньшему было 12 лет»{16}.

Во-вторых, из Курейки Я. М. Свердлов уехал не весной, а осенью 1914 г.{17} Поэтому если бы его переезд от А. Я. Тарасеева действительно был связан с переносом дома на другое место или его ремонтом, то можно было бы ожидать, что Я. М. Свердлов поселится в одном из названных выше домов вместе с И. В. Джугашвили. Однако от А. Я. Тарасеева Я. М. Свердлов переселился к Ивану Филипповичу Салтыкову{18}.

Точная дата переселения И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлова от А. Я. Тарасеева неизвестна. Из воспоминаний явствует, что это произошло «к Пасхе»{19}. Имея в виду первого из них, Анфиса Степановна Тарасеева уточняла: «Так он и прожил у нас до Страстной недели»{20}. В 1914 г. Пасху отмечали 6 апреля, а Страстная неделя продолжалась с 31 марта по 5 апреля{21}. Следовательно, И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов не прожили вместе даже месяца, и то, что они, покинув дом А. Я. Тарасеева, стали жить раздельно, не имело никакого отношения к переносу этого дома на новое место.

Невольно рождается мысль: не было ли это связано с конфликтом между ними? О том, что между ними действительно что-то произошло, прямо писал в своих воспоминаниях питерский рабочий Борис Иванович Иванов, который тоже отбывал ссылку в Туруханском крае и так передавал слова Я. М. Свердлова на этот счет: «По прибытии в ссылку я поселился в его хижине, но вскоре он не стал со мною разговаривать и дал понять, чтобы я освободил его от своей персоны, и я тогда стал жить отдельно от него»{22}.

Как явствует из письма Я. М. Свердлова Л. И. Бессер 27 мая 1914 г., к этому времени он и И. В. Джугашвили жили уже раздельно{23}.

«Со мной (в Курейке) товарищ… — писал он. — Мы хорошо знаем другу друга. Притом же, что печальнее всего, в условиях ссылки, тюрьмы человек перед вами обнажается, проявляется во всех мелочах… С товарищем теперь на разных квартирах, редко и видимся»{24}.

Об остроте произошедшего конфликта мы можем судить на основании других писем Я. М. Свердлова. 27–29 июня 1914 г. он писал жене: «Со своим товарищем мы не сошлись характером и почти не видимся, не ходим друг к другу»{25}. И это на станке, где было всего 8 домов. Возвращаясь к этому же вопросу в письме к жене от 16 ноября 1914 г., Я. М. Свердлов писал: «Ты же знаешь, родная, в каких гнусных условиях я жил в Курейке. Товарищ, с которым мы были там, оказался в личном отношении таким, что мы не разговаривали и не виделись»{26}.