Суворов - Вячеслав Лопатин

«Все мы стояли в строю, и я глаза проглядел — так хотелось видеть этого отца солдатского, и я представлял его себе еще выше нашего Багратионова. Вот и слышу, ревут "Ура!" И мы крикнули. И едет… Ах ты, Господи Боже! Из див диво: стариченцо, худенький, седенький, маленький, в синей шинели, без кавалерии, на казацкой лошади, поворачивается в седле направо, налево, а за ним генеральства гибель.

Но как он подъехал, как заговорил, так я и узнал, отчего солдаты его любят. Всё поняли мы, о чем говорил он, и так сладко и так умильно говорил он, что когда он снял шляпу, начал молиться Николаю-Чудотворцу, мы готовы были и плакать, и смеяться — подавай по десяти на одного! Уж не по приказу, а от души кричали мы "Ура!"».

Таким же показался Суворов молодому казаку, назначенному к нему ординарцем. В 1872 году ветеран (ему было не менее восьмидесяти восьми лет) вспоминал:

«Поехал я, еще и заря не занималась. Пришел я, коня привязал у ворот, а сам — во двор. Стою, дожидаюсь… Чуть стало светать, гляжу — выходит седенький старичок в куртке, в больших сапогах, без шапки. Перекрестился на восход три раза и волосы разгладил, а денщик и несет ему рюмочку. Выпил, крякнул он, да и пошел по двору. Как завидел меня, сейчас же ко мне.

— Ты, — говорит, — к кому пришел?

— К Его Сиятельству, мол, к грапу.

Вдруг как запрыгает старичок, и пошел с ножки на ножку поскакивать, знай в ладоши бьет да кричит: 'Трап, грап! Помилуй Бог, какой такой грап? Тяп да ляп, вот и вышел грап!" А сам всё подпрыгивает, подскочил ко мне, да и говорит:

— Не слухай ты их, какой там грап!

— Это Суворов…

— Да ведь он полоумный… Пускай дома сидит, а мы с тобой пойдем-ка разгуляемся. Вишь какая теплынь… Благодать!

Только уж я догадался, что это он самый и есть. Молчу, слухаю. Подвели ему коня и шапку принесли какую-то лохматую. Сел он на коня и поскакал. Я за ним.

Глядь, а в полверсте всё наше войско выстроилось: и антиллерия, и начальство. Как завидели они старика, как загудят "Ура!".

И енералы все навстречу ему повыскакивали, а он — шмыг мимо их — да и давай чесать во весь дух, всё вперед да вперед. Я за ним. Почитай, версты полторы проскакали, а тут стало место неровное — всё бугорки.

Вскочил он на горку, снял шапку, перекрестился да ладонью заслонился от солнца и давай разглядывать во все стороны. А там и крикнул меня:

— Казак, казак!

— Слухаю, мол, Ваше Сиятельство!

— Гляди-ка, — говорит, — а ведь француз-то, вот он где!

А сам показывает на ту сторону. Гляжу я — синеется что-то вдали, словно полосами, и впереди… синие, как муравьи рассыпались.

— Точно так, — говорю, — француз и есть!

— А как ты думаешь, много их там?

— Много, Ваше Сиятельство, видимо-невидимо.

— Ах, помилуй Бог, правда. Правда твоя, казачок. Гляди — вот там еще… Эге-ге! А вон еще… Гляди, гляди! Вишь ты, как притаились, думают, что мы с тобой их не найдем. Истинно, видимо-невидимо! Ну, а как ты думаешь: ведь мы их всё-таки побьем?

— Точно так, Ваше Сиятельство, беспременно побьем. В пух и дребезги разобьем!

А сам соскочил с горки, да и погнал во весь дух прямо к нашему войску. Подскакал к ним, шапкою махает да кричит: "Братцы, казак сказал, что мы француза победим. Вон вы его хоть самого спросите. Говорит, в пух и дребезги разобьем! Поздравляю с победою, царские слуги. Чудо-богатыри, идем на них!"

Господи, что тут с войсками-то поделалось. Словно все взбеленились. Как загудят: "Ура! Разобьем, отец Ляксандро Васильевич. Веди нас, справимся, не впервые с ним схватываться!"

На что уж господа, и те всполошились, саблями махают да "ура!" кричат. Суворов остановился, слышу меня кличет:

— Казак!

— Слухаю, мол, Ваше Сиятельство!

— А ну как француз-то отгрызётся?

— Нет, Ваше Сиятельство, зубы поломает.

— Ох, правда, правда… Да чего же мы стоим-то? С Богом… Со Христом, братцы, вперед. Идем на них! Помилуй, Господи!

Вскакнул он на середку к самым знаменам, махнул рукой. Ну, и пошли, и пошли! С музыкою, с песнями, словно на пир. Только француз-то не оробел: хоть бы на шаг попятился. Куда тебе, еще нам же навстречу полез. Это надо правду говорить — молодцы драться и они-то!

Ну и схватились. Владычица Пресвятая, что тут сотворилось! (Старик перекрестился.) Молод тогда я был, боя-то еще не видывал. Ну, нечего греха таить — жутко мне пришлось. Да с Суворовым труса праздновать было нельзя… Насмотрелся тогда я на него. Вот богатырь-то он был так богатырь! Ни минутки-то он на месте не постоит. Где самая резня, самый ад кромешный, тут и он! Борскает по полю, командует, кричит, подбодряет. А француз-то всё валит вперед. Повидали мы их! Поджарые, черномазые, страшилищные такие. Накренят башку на ружье, насупятся, штыки вставят да и прут, как волы!

Я и страх позабыл, только бы от Суворова не отстать. Пыль, дым… Того и гляди зазеваешься. Да, спасибо, маштак-то[46] у меня был лихой, выносливый. Суворов поскачет, и я у него за хвостом, смотрю во все очи — еще, оборони Бог, как бы не поранили его либо что!

А тут он опять как вытянет коня нагайкою и погнал на фла-нок. Француз там больно напирал, а ребятушки наши маленько приостановились и призадумались, а француз навалил да и тоже встал, как вкопанный. Стоят да ругаются. Господа и наши, и ихние из себя выходят, сами первые бросаются, да нет… Солдаты-то уставились — ни взад, ни вперед!

Наконец, вышел у них из рядов простой солдат, такой почтенный седак, махнул ружьем да как гаркнет: "Алон! Марше-е-е!"

Французы тронулись, наши заколыхались и назад, а Суворов тут как тут: "Детки, что стали? Чего на них смотреть? Вперед! Ура! Что закручинились? Бей, коли их!" А больше я не слыхал».

Когда казак очнулся, то увидел своего убитого коня. По грудам мертвых тел он сумел добраться до своих и немедленно явился к Суворову, праздновавшему со всей армией победу.

Рассказ ветерана напоминает былину про русских богатырей. Язык воспоминаний Якова Михайловича Старкова более литературный, но и у него в повествовании об одном из самых горячих эпизодов битвы звучат те же былинные мотивы:

«Уже был второй день сражения при Треббии и Тидоне с Макдональдом. Французы сосредоточили все свои силы и напор против русских. Битва была насмерть. И вот в часу одиннадцатом утра Макдональд составил колонну тысяч из пяти человек. Под прикрытием сильной, адской пальбы своих батарей она перешла реку Треббию и, опрокидывая все преграды, прямо ударила в середину нашей линии и прорвала наш фронт!

Наши невольно пятились назад, а безбожники гордо, пышно шли вперед с игрою музыки, с боем барабанным и с громким криком: "Вив республик! Вив либерте-эгалите! Вив! Вив! Авант!"[47]