Девушка, которая взрывала воздушные замки (Luftslottet som sprangdes) - Стиг Ларссон

– То есть вы хотите сказать, что персонал больницы понимал, что вам хотелось есть, и приносил еду, чтобы вы не голодали?

– Это было в тот период, когда я воевала с подлецом из-за психотропных средств.

– Значит, для отказа от еды имелась совершенно рациональная причина?

– Да.

– Следовательно, это не было вызвано тем, что вам не хотелось есть?

– Не было. Я часто чувствовала себя голодной.

– Можно ли утверждать, что между вами и доктором Телеборьяном возник конфликт?

– Да, можно.

– Вы попали в клинику Святого Стефана, потому что полили отца бензином и подожгли.

– Да.

– Почему вы это сделали?

– Потому что он избивал мою мать.

– Вы это кому-нибудь объясняли?

– Да.

– Кому же?

– Я все рассказала полицейским, которые меня допрашивали, социальной комиссии, комитету по делам детей и молодежи, врачам, пастору и подлецу.

– Под подлецом вы имеете в виду?..

– Вот его.

Она указала на доктора Петера Телеборьяна.

– Почему вы называете его подлецом?

– Когда я только попала в клинику Святого Стефана, я пыталась объяснить ему, что произошло.

– И что сказал доктор Телеборьян?

– Он не захотел меня слушать. Он утверждал, что я фантазирую, и в наказание велел привязывать меня к кровати, пока я не прекращу фантазировать. А потом он пытался пичкать меня психотропными средствами.

– Это чушь, – сказал Петер Телеборьян.

– И поэтому вы с ним не разговариваете?

– Я не сказала ему ни слова с той ночи, когда мне исполнилось тринадцать. Тогда я тоже лежала связанной. Это был мой подарок самой себе на день рождения.

Анника Джаннини снова обратилась к Телеборьяну:

– Доктор Телеборьян, похоже, что причиной отказа моей подзащитной от еды было то, что она не соглашалась принимать психотропные средства, которые вы ей давали.

– Возможно, что она это воспринимает именно так.

– А как это воспринимаете вы?

– У меня имелась чрезвычайно сложная пациентка. Я утверждаю, что ее поведение свидетельствовало о наличии угрозы по отношению к самой себе, но, возможно, это вопрос толкования. Зато она буйствовала и демонстрировала психотическое поведение. Нет никакого сомнения в том, что она представляла опасность для окружающих. Она ведь попала к нам в больницу из-за того, что пыталась убить отца.

– К этому мы еще вернемся. Вы отвечали за ее лечение в течение двух лет. При этом триста восемьдесят один день вы продержали ее связанной ремнями. Не может ли быть, что вы использовали ремни в качестве наказания, когда моя подзащитная отказывалась вам подчиняться?

– Это чистейший нонсенс.

– Неужели? Я вижу, что, согласно журналу пациентки, ее в основном привязывали ремнями в первый год, на который приходится триста двадцать случаев из трехсот восьмидесяти одного. Почему ее перестали связывать?

– Пациентка развивалась и становилась более гармоничной.

– А не в том ли дело, что другие сотрудники больницы сочли ваши меры излишне жестокими?

– Что вы имеете в виду?

– Разве персонал не подавал жалоб, в частности, на насильственное кормление Лисбет Саландер?

– Вполне естественно, что ситуацию можно оценивать по-разному. Тут нет ничего необычного. Но кормить ее насильно было затруднительно, поскольку она оказывала яростное сопротивление…

– Поскольку отказывалась принимать психотропные средства, делавшие ее тупой и пассивной. Она ела без проблем, когда ее не накачивали наркотиками. Разве лечение не пошло бы успешнее, не начни вы сразу применять насильственные меры?

– Прошу прощения за прямоту, фру Джаннини. Но я все-таки врач. Я подозреваю, что моя медицинская компетентность несколько выше вашей. Уж предоставьте мне решать, какие медицинские меры следует применять.

– Вы правы, доктор Телеборьян, я не врач. Однако я здесь не полностью некомпетентна. Наряду со званием адвоката у меня имеется законченное психологическое образование, полученное в Стокгольмском университете. В моей профессии эти знания необходимы.

В зале суда воцарилась полная тишина. Экстрём с Телеборьяном растерянно уставились на Аннику Джаннини, а она неумолимо продолжала:

– Разве не правда, что ваши методы лечения моей подзащитной привели потом к сильным противоречиям между вами и вашим руководителем, тогдашним главным врачом Юханнесом Кальдином?

– Нет… это неправда.

– Юханнеса Кальдина уже несколько лет как нет в живых, и он не может свидетельствовать на данном процессе. Но у нас в суде присутствует человек, неоднократно встречавшийся с главным врачом Кальдином, – мой помощник Хольгер Пальмгрен.

Она обратилась к нему:

– Вы могли бы рассказать, как это получилось?

Хольгер Пальмгрен откашлялся. Он по-прежнему страдал от последствий инсульта, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы говорить разборчиво.

– Меня назначили наставником Лисбет, когда ее отец нанес столь тяжкий вред здоровью матери, что та стала инвалидом и больше не смогла заниматься дочерью. Она получила неизлечимые повреждения головного мозга, и у нее неоднократно делались кровоизлияния в мозг.

– Вы говорите об Александре Залаченко?

Прокурор Экстрём с пристальным вниманием наклонился вперед.

– Совершенно верно, – ответил Пальмгрен.

Экстрём кашлянул.

– Попрошу отметить, что мы касаемся темы, подлежащей строжайшей секретности.

– То, что Александр Залаченко в течение ряда лет жестоко избивал мать Лисбет Саландер, едва ли является тайной, – сказала Анника Джаннини.

Петер Телеборьян поднял руку.

– Дело обстоит не совсем так просто, как его представляет фру Джаннини.

– Что вы хотите сказать?

– Нет сомнения в том, что Лисбет Саландер стала свидетелем семейной трагедии, приведшей в девяносто первом году к причинению тяжкого вреда здоровью. Однако нет никаких документов, подтверждающих, что такое положение дел продолжалось в течение многих лет, как утверждает фру Джаннини. Это мог быть единичный случай или вышедшая из-под контроля ссора. По правде говоря, отсутствуют даже документы, подтверждающие, что мать Саландер избил именно господин Залаченко. Мы располагаем сведениями, что она занималась проституцией, и избить ее вполне могли другие лица.

Анника Джаннини посмотрела на Петера Телеборьяна с изумлением и даже, казалось, на краткий миг лишилась дара речи. Потом ее взгляд вновь стал сосредоточенным.

– Вы не могли бы развить эту мысль? – попросила она.

– Я хочу сказать, что на самом деле у нас имеются только утверждения Лисбет Саландер.

– И?

– Во-первых, сестер было двое. Сестра Лисбет, Камилла Саландер, таких утверждений никогда не высказывала. Она отрицала, что подобное имело место. Во-вторых, если бы действительно произошло избиение таких масштабов, как заявляет ваша подзащитная, оно бы, естественно, нашло отражение в отчетах социальных комиссий и тому подобном.

– Можем ли мы ознакомиться с каким-нибудь допросом Камиллы Саландер?

– С допросом?

– Имеются ли у вас какие-либо документы, показывающие, что Камиллу Саландер вообще спрашивали о происшедшем у них дома?

При упоминании имени сестры Лисбет Саландер вдруг заерзала и покосилась на Аннику Джаннини.

– Я предполагаю, что социальная служба проводила расследование…

– Вы только что заявили, что Камилла Саландер никогда не утверждала того, что Александр Залаченко избивал их мать, и, напротив, это отрицала. Это категоричное высказывание. Откуда у вас такие сведения?

Петер Телеборьян вдруг на несколько секунд замолчал. Анника Джаннини заметила, как изменилось выражение его глаз, когда он понял, что совершил ошибку. Он понимал, куда она метит, но уклониться от ответа было невозможно.

– Насколько я помню, это выяснилось из материалов полицейского расследования, – в конце концов выдавил он.

– Насколько вы помните… А я вот изо всех сил искала полицейское расследование по поводу событий на Лундагатан, когда Александр Залаченко получил тяжелые ожоги. Единственным доступным документом оказался немногословный отчет, написанный полицией на месте происшествия.

– Возможно…

– Поэтому мне хотелось бы знать, как получилось, что вы читали материалы полицейского расследования, недоступные для защиты?

– На это вопрос я ответить не могу, – сказал Телеборьян. – Мне дали с ними ознакомиться, когда я в девяносто первом году проводил судебно-психиатрическую экспертизу Лисбет Саландер после покушения на жизнь отца.

– А прокурор Экстрём знакомился с этим отчетом?

Экстрём заерзал и схватился за бородку. Он уже понял, что недооценил Аннику Джаннини. Вместе с тем врать ему было незачем.

– Да, знакомился.

– Почему же этот материал оказался недоступным для защиты?

– Я счел, что он не представляет для суда интереса.

– Будьте добры, расскажите мне, как к вам попали эти документы. Когда я обратилась в полицию, мне сообщили, что такого отчета не существует.