Девушка, которая взрывала воздушные замки (Luftslottet som sprangdes) - Стиг Ларссон

Они на ночь не оставляют квартиру пустой из соображений безопасности. Естественно. И Сандберг отсыпается после ночного дежурства.

Юнас Сандберг был в одних трусах и выглядел заспанным. Он потянулся к лежавшему на тумбочке табельному оружию, но Моника Фигуэрола наклонилась вперед и смахнула пистолет на пол, подальше от владельца.

– Юнас Сандберг, вы задержаны по подозрению в причастности к убийствам Гуннара Бьёрка и Александра Залаченко, а также за участие в покушении на убийство Микаэля Блумквиста и Эрики Бергер. Наденьте брюки.

Замахнувшись, Юнас Сандберг попытался ударить Монику Фигуэролу кулаком, но та парировала удар чуть ли не рефлекторным движением.

– Шутить изволите? – спросила она.

Ухватив его за руку, Моника с такой силой вывернула ему запястье, что Сандберг попятился и осел на пол. Она перевернула его на живот, придавила коленом крестец и лично надела на него наручники. С момента начала работы в ГПУ/Без ей впервые довелось по долгу службы воспользоваться наручниками.

Передав Сандберга одному из полицейских, Моника Фигуэрола двинулась дальше и в конце концов открыла последнюю дверь в самой глубине квартиры. Согласно полученным в бюро жилищного планирования чертежам, там находилась маленькая каморка с окном во двор. Застыв на пороге, Моника глядела на самое исхудавшее огородное пугало, какое ей когда-либо доводилось видеть. Она ни секунды не сомневалась, что перед ней смертельно больной человек.

– Фредрик Клинтон, вы арестованы за участие в убийствах, покушениях на убийства и целый ряд других преступлений, – сказала она. – Лежите, не шевелясь. Мы вызвали машину «скорой помощи», чтобы доставить вас на Кунгсхольмен.

Кристер Мальм расположился непосредственно против выхода на Артиллеригатан. В отличие от Хенри Кортеса, он со своей цифровой камерой «Никон» обращаться умел. Он использовал короткий телеобъектив, и снимки получились профессионального уровня.

Они запечатлели, как членов «Секции» одного за другим выводили из парадной и помещали в полицейские машины и как «скорая помощь» забирала Фредрика Клинтона. Последний даже взглянул в объектив камеры, и именно в этот миг Кристер нажал на кнопку. В глазах Клинтона читались тревога и отчаяние.

Позднее этот снимок получил премию как лучшая фотография года.

Глава 27

Пятница, 15 июля

В 12.30 судья Иверсен постучал по столу молотком и объявил, что судебное разбирательство возобновляется. Он не мог не отметить, что за столом Анники Джаннини внезапно появился третий человек – Хольгер Пальмгрен, сидящий в инвалидном кресле.

– Здравствуйте, Хольгер, – сказал судья Иверсен. – Давненько я не видел вас в зале суда.

– Добрый день, судья Иверсен. Некоторые дела столь сложны, что юниорам требуется некоторая помощь.

– Я думал, что вы прекратили адвокатскую практику.

– Я болел. Но адвокат Джаннини пригласила меня в качестве помощника по этому делу.

– Ясно.

Анника Джаннини откашлялась.

– Следует добавить, что Хольгер Пальмгрен многие годы представлял интересы Лисбет Саландер.

– Я не намерен заострять на этом вопросе внимание, – сказал судья Иверсен.

Он кивком показал Аннике Джаннини, что можно начинать. Она встала. Ей всегда не нравилась странная шведская привычка вести судебное разбирательство в неофициальном тоне, интимным кружком сидя у стола, словно это чуть ли не званый ужин. Она чувствовала себя гораздо более уверенно, если могла говорить стоя.

– Полагаю, мы можем начать с заключительных комментариев утреннего заседания. Господин Телеборьян, почему вы последовательно отвергаете все высказывания Лисбет Саландер?

– Потому что они, несомненно, далеки от истины, – ответил Петер Телеборьян.

Он чувствовал себя спокойно и расслабленно. Анника Джаннини кивнула и обратилась к судье Иверсену.

– Господин судья, Петер Телеборьян утверждает, что Лисбет Саландер лжет и фантазирует. Сейчас защита продемонстрирует, что каждое слово автобиографии Лисбет Саландер правда. Мы представим доказательства – в виде письменной документации, видеозаписей и свидетельских показаний. Мы дошли в данном судебном разбирательстве до того момента, когда прокурор изложил основные положения, на которых строится обвинение. Мы его выслушали и теперь знаем, что именно инкриминируют Лисбет Саландер.

У Анники Джаннини вдруг пересохло во рту, и она почувствовала, что у нее дрожат руки. Она сделала глубокий вдох и выпила глоток минеральной воды. Потом крепко взялась за спинку кресла руками, чтобы они не выдавали ее волнения.

– Из представления прокурора можно сделать вывод о том, что у него имеется много суждений, но очень мало доказательств. Он считает, что Лисбет Саландер стреляла в Карла Магнуса Лундина в Сталлархольме. Он утверждает, что она отправилась в Госсебергу с целью убить своего отца. Он полагает, что моя подзащитная страдает параноидальной шизофренией и является во всех отношениях психически больной. И такое предположение базируется у него на сведениях, полученных из одного-единственного источника, а именно от доктора Петера Телеборьяна.

Анника сделала паузу, перевела дух и постаралась говорить помедленнее.

– Доказательная база такова, что иск прокурора держится исключительно на мнениях Петера Телеборьяна. Если он прав, все прекрасно: тогда моей подзащитной необходимо квалифицированное психиатрическое лечение, которого они с прокурором для нее добиваются. Пауза.

– Но если доктор Телеборьян ошибается, положение вещей сразу меняется. А если он к тому же лжет сознательно, то речь идет о том, что моя подзащитная тем самым подвергается правонарушениям – противозаконным действиям, продолжающимся уже многие годы.

Она обратилась к Экстрёму.

– В течение этого заседания мы докажем, что ваш свидетель ошибается и что вы как прокурор поддались на обман и купились на ложные выводы.

Петер Телеборьян насмешливо заулыбался, развел руками и пригласительно кивнул Аннике Джаннини. Та снова обратилась к судье Иверсену.

– Господин судья, я продемонстрирую, что так называемая судебно-психиатрическая экспертиза Петера Телеборьяна от начала до конца является блефом. Я покажу, что он намеренно лжет относительно Лисбет Саландер. Я продемонстрирую, что моя подзащитная подвергалась грубым правонарушениям. И докажу, что она столь же разумна, как любой другой из сидящих в этом зале.

– Простите, но… – начал Экстрём.

– Минутку. – Она подняла палец. – Я не мешала вам спокойно высказываться в течение двух дней. Теперь моя очередь.

Она вновь обратилась к судье Иверсену.

– Я не стала бы выдвигать перед лицом суда столь серьезных обвинений, не будь у меня веских доказательств.

– Пожалуйста, продолжайте, – сказал Иверсен. – Но я не желаю слушать неподкрепленных рассуждений о заговорах. Помните, что за высказанные в суде утверждения вас могут обвинить в посягательстве на честь и достоинство.

– Спасибо. Я буду об этом помнить.

Она обратилась к Телеборьяну, которого, похоже, по-прежнему веселила эта ситуация.

– Защита неоднократно просила дать ей возможность познакомиться с журналом Лисбет Саландер того времени, когда она в раннем подростковом возрасте находилась взаперти у вас в клинике Святого Стефана. Почему нам не предоставили этот журнал?

– Потому что, по решению суда, на него наложен гриф секретности. Решение было принято в порядке проявления заботы о Лисбет Саландер, но если вышестоящий суд отменит это решение, я, разумеется, предоставлю вам журнал.

– Спасибо. Сколько ночей в течение двух лет, проведенных в клинике Святого Стефана, она пролежала привязанной ремнями?

– Я с ходу точно сказать не могу.

– Она утверждает, что речь идет о трехстах восьмидесяти из семисот восьмидесяти шести суток, которые она провела в этой больнице.

– Я не могу сейчас точно указать количество дней, но это, конечно, преувеличение. Откуда взялась такая цифра?

– Из ее автобиографии.

– И вы полагаете, что она сейчас может точно вспомнить каждую ночь, проведенную в ремнях? Это же невозможно.

– Неужели? А сколько ночей помнится вам?

– Лисбет Саландер была очень агрессивной и склонной к насилию пациенткой, и ее, безусловно, приходилось в ряде случаев помещать в палату, свободную от раздражителей. Может, мне следует объяснить предназначение подобных палат…

– Спасибо, в этом нет необходимости. Теоретически в такой палате пациент не получает никаких чувственных впечатлений, способных вызвать беспокойство. Сколько суток тринадцатилетняя Лисбет Саландер пролежала в такой палате привязанной ремнями?

– Речь может идти… навскидку, где-то о тридцати случаях за все время ее пребывания в больнице.

– Тридцать. Это ведь лишь маленькая часть от трехсот восьмидесяти случаев, о которых она говорит.