Капкан для Александра Сергеевича Пушкина - Иван Игнатьевич Никитчук

соперника, то ли бравый кавалергард струсил, получив мой вызов. Странный способ отвечать на вызов женитьбой, – Пушкин впервые за время разговора громко рассмеялся.

Наталье Николаевне не понравилось обвинение Дантеса в трусости, и она решила в этом разубедить мужа.

– Скажи, как давно ты отправил вызов? – спросила она мужа.

– В тот же день, как получил «диплом». А почему ты об этом спрашиваешь?

– Да? Так вот, барон еще до твоего вызова решил просить руки Коко. Он мне об этом сам говорил.

Как же она теперь жалеет, что еще в тот день не сказала об этом мужу!

– Ты с ним встречалась?

Спокойствие Пушкина передалось и Наталье Николаевне, и она стала в подробностях рассказывать мужу, что Дантес искал ее встречи, чтобы предупредить ее, что гнусные интриганы порочат ее имя перед императором и что император заподозрил в этом его, Дантеса, и гнев императора обратился против него.

– Теперь ты все знаешь и можешь спасти нас, – с надеждой в голосе заключила Наташа.

– И все же, когда ты виделась с ним? – голос Пушкина по-прежнему был спокоен.

– Ну… – на мгновение она задумалась. – Это было… да, на следующий день, когда ты свой новый роман читал у Вяземского. Как видишь, раньше твоего вызова… Я много раз говорила тебе, что барон влюблен в Коко, а ты не верил. И вот теперь все открылось.

Все, что рассказала ему жена, буквально взбесило Пушкина. Лицо его перекосилось от злобы.

– Эх, женка, женка!.. Не понимаешь ты, в какую дьявольскую ловушку мы попадаем… – Большего он не смог сказать, не мог дышать…

– Что с тобой происходит, Александр? – спросила Натали испуганным голосом. Неужели на него так подействовала новость о возможной свадьбе Коко?..

Пушкин молчал. Он теперь все понял, все нити заговора стали понятными для него. Обнажились и гнусности царя. Царь и в самом деле устранял своего соперника, распоряжаясь по своему усмотрению честью его жены. И в этом император нашел издевательский ход неожиданного поворота в судьбе кавалергарда…

Натали решила и дальше продолжить свои откровения. Ах, как жаль, что она не сделала этого раньше, не рассказала мужу о тех разговорах старого Геккерена. Тогда она боялась гнева Александра. Теперь она расскажет все!

– Раньше, помнишь, ты часто спрашивал меня, о чем со мной беседует барон Геккерен? Мне стыдно, но я скажу: он говорил о любви своего сына ко мне, молил сжалиться над ним и подарить ему хотя бы каплю внимания…

Она снова разрыдалась, и слезы, слезы обиды мешали ей говорить. Теперь ее слова были очень похожи на правду. И чем больше она их произносила, тем больше отзывалось горечью любящее сердце поэта.

Она снова заговорила о предстоящей женитьбе барона, после которой все убедятся в ее безразличии к его судьбе.

– О какой женитьбе ты говоришь? – воскликнул в гневе Пушкин. – Зачем ему сдалась Екатерина? Не надо себя обманывать и меня! Никогда он на ней не женится!

– Ошибаешься, милый! Он не посмеет ослушаться императора…

– Не волнуйся, они договорятся!.. Но я этому положу конец!..

Она не слушала мужа… Ей не хотелось возвращаться больше к дуэли. Она надеялась на Жуковского, на тетушку… Но уступить Екатерине?!.. Нет, она этого не переживет…

Пушкин снова обнял жену.

– Теперь все наладится, – сказал он ласковым голосом, – все будет хорошо, моя косоглазая мадонна…

Натали улыбнулась… Ах, как давно он так не называл ее…

На следующий день, утром Жуковский снова посетил Екатерину Ивановну. Но толку от нее оказалось мало: ни на один вопрос она ответить не могла.

– Милый мой Василий Андреевич, ну что ты ко мне с этими вопросами? Я и сама ничего толком не ведаю и не знаю. Поезжай, голубчик, к Геккерену, вот у него все и выпытаешь… Поезжай, милый…

Делать нечего, надо ехать, хотя он и предвидел, что в голландском посольстве ничего хорошего его не ждет. И Василий Андреевич поехал: надо спасать не только репутацию жены Пушкина, но и жизнь самого Пушкина… А сколько раз он спасал своего друга от всяких его сумасбродств, в которых зачастую, кроме Пушкина, и виноват никто не был?!.

Геккерен благодарил Жуковского за хлопоты, а тот все сожалел о своем визите к выжившей из ума бабы… И вдруг в разговоре барона он уловил спасательную ниточку. В это время барон говорил, что вызов Пушкина был тем более удивительным, что он последовал после того, как его сын твердо принял решение просить руки у его свояченицы.

– У какой именно свояченицы? К Александре Николаевне Гончаровой? – спросил Жуковский, застигнутый почти врасплох сообщением о сватовстве.

– Ваше предположение не верно, ваше превосходительств! – с улыбкой ответил Геккерен. – Он будет просить руки фрейлины императрицы Екатерины Гончаровой, – не без гордости подчеркнул он.

Барон какое-то время молчал, стараясь угадать, какое впечатление на гостя произвели его слова. Но на лице хитрого Жуковского ничего не отразилось.

– Ваше превосходительство, больше я вам ничего сообщить не могу, перед вами все карты открыты. Но мы теперь не можем об этом говорить, не рискуя своей честью. Это не позволяет вызов на дуэль. Мы вынуждены наши планы о женитьбе держать в тайне. Они могут быть вытащены из-под спуда только после отказа Пушкина от этой злополучной дуэли, либо…

– Продолжайте, продолжайте, барон, – с явной заинтересованностью попросил Жуковский. – Я слушаю вас с огромным вниманием…

– Это совершенно понятно… либо после злополучной дуэли… Здесь есть одна особенность, ваше превосходительство, в случае отзыва вызова на дуэль господин Пушкин ни в коем случае не должен мотивировать его предстоящим сватовством… Я думаю, что вы согласитесь, что это было бы оскорблением нашей чести. Судьба моя и моего сына, уважаемый Василий Андреевич, в ваших руках, и надеюсь на ваш опыт и ваше благородство…

«Надо Пушкину открыть глаза, и все устроится», – думал Жуковский, направляясь на Мойку.

– Принимай свата, друг мой, – сказал Василий Андреевич, едва переступил порог кабинета поэта. – Тебе бы только стреляться, а вот у меня более приятное предложение, предлагаю ладить свадебный пир.

Жуковский пересказал все, что узнал у барона, и доложил о его предложении к перемирию.

– Надо звать невесту, Александр Сергеевич, – сказал Василий Андреевич и осекся. Взглянув на Пушкина, он испугался его вида.

– Эх ты, Василий Андреевич, добрая душа, много тебе ведомо, да не все… Так вот, я добавлю к твоим знаниям. Дантес воспылал к Екатерине любовью только после приказа самого царя…

Жуковский в испуге замахал руками.

– Что ты, что ты?.. Прошу тебя, не кощунствуй!.. Считай, что я ничего не слышал.

Эти слова снова привели Пушкина в бешенство.

– Ты мне