Звезда цесаревны. Борьба у престола - Надежда Ивановна Мердер

строгую тайну, соблюдаемую верховниками, уже сделалось известно, что верховники что‑то затеяли к перемене государственного строя. Распространению этих слухов способствовал Ягужинский, конечно, имевший сведения от своего тестя — канцлера. И духовенство, и генералитет, и шляхетство — все боялись, что при дележе самодержавной власти они будут обделены, и при этом чувствовали себя совершенно беспомощными, во власти Верховного тайного совета. По приказанию фельдмаршалов внутренние покои заняли караул лейб-регимента и рота кавалергардов. Вокруг дворца тесным кольцом стояли преображенцы и семёновцы. Собравшиеся во дворце чувствовали себя под стражей. В то же время среди верховников происходили некоторые разногласия. Князь Дмитрий Михайлович настаивал на том, чтобы всем собравшимся объявить вкратце кондиции и сообщить о дальнейшем их развитии, согласно выработанному им проекту, Голицын имел в виду особенно шляхетство.

— Нельзя скрывать это дело, — говорил он, — пусть шляхетство видит, что не о своей выгоде заботимся мы. Скрывая, мы умножим дурные и тревожные слухи. Мы наживём себе врагов вместо того, чтобы найти союзников.

Против этого возражал Василий Лукич. Он указывал на то, что шляхетство может сразу представить свои требования и не согласиться на предложенные.

— Теперь не время обсуждать все подробности, — закончил он. — Будет время, когда мы уже заручимся согласием государыни обсудить всё вместе со шляхетством. Раз будет согласие государыни, никто не посмеет спорить с нами.

Это мнение одержало верх.

Фельдмаршалы решительно объявили, что они ручаются за полное спокойствие Москвы.

Князь Шастунов, расставив во внутренних покоях посты, из любопытства прошёлся по залам. Издали он увидел французского резидента Маньяна в шитом золотом камзоле и рядом с ним тёмную фигуру Бриссака. Бриссак приветствовал его любезной улыбкой. Около них стоял генерал Кейт[22], Яков Вадимович, как его звали, шотландец по происхождению. Навстречу князю попался капитан Сумароков. Он дружески пожал руку Арсению Кирилловичу. Но по его лицу Шастунов заметил, что он чем‑то расстроен. Сумароков был действительно расстроен. Он был обижен тем, что командование караулом лейб-регимента в такой ответственный день было поручено не ему, а младшему чином Шастунову. В этом Сумароков не без основания видел некоторые признаки недоверия. Он сопоставил с этим пренебрежительно — недоверчивое отношение верховников лейб-регимента. А ведь он был адъютантом Ягужинского. Шастунов тоже был немного удивлён этим.

Тяжёлой поступью через залу проходил высокий генерал в сопровождении молодого гвардейского капитана.

— Это князь Юсупов,[23] подполковник Преображенского полка, Григорий Дмитриевич, — торопливо произнёс Сумароков.

Бледное, решительное выражение лица князя Юсупова с чёрными, небольшими острыми глазами, слегка выдающимися скулами поразило Шастунова. Он с невольным любопытством следил за этой высокой фигурой. Князь Юсупов своей тяжёлой походкой прямо шёл в залу, где совещались верховники. За ним последовал и адъютант. К удивлению Шастунова, перед князем Юсуповым часовые, поставленные у дверей, брали на караул, и он беспрепятственно прошёл во внутренние покои.

— Все, все за них, — со сдержанной злобой произнёс Сумароков, следя глазами за уходящим Юсуповым.

— Разве дурно то, что они делают? — произнёс князь, в упор смотря на Сумарокова.

На лице Сумарокова появилась судорожная улыбка. Он махнул рукой и торопливо отошёл прочь. Тревожное настроение в зале росло.

Наконец верховники вышли к собравшимся. Глубокое молчание встретило их появление.

Князь Шастунов вышел в переднюю залу, согласно полученным им раньше инструкциям. Он остановился у большого входа, через который ему велено было никого не пропускать. Это был единственный вход, широкий и свободный, через который могли бы войти солдаты, и этот вход на всякий случай было приказано особенно охранять Шастунову. Очевидно, верховники не чувствовали себя очень спокойными. Они ожидали, быть может, какой‑нибудь попытки со стороны цесаревны Елизаветы или их других врагов, как князь Черкасский или фельдмаршал князь Трубецкой. Но всё было тихо.

Шастунов сел в кресло, чувствуя себя страшно усталым. Он столько испытал за эти сутки, что просто голова шла кругом. Он незаметно задремал. Прошло около получаса, как его разбудили громкие крики, доносившиеся из внутренних зал:

— Виват императрица Анна Иоанновна!

Он вскочил с места.

Крики затихли, их заменили оживлённые голоса, движение, шум шагов. Присутствующие расходились с оживлёнными разговорами, обмениваясь впечатлениями.

Князь Шастунов заметил, что все были разочарованы и недовольны. И они имели основание быть недовольными. Повторилось то же, что было ночью. Почти в тех же выражениях, как и ночью, только перед большим количеством «чинов», Дмитрий Михайлович объявил о «поручении» престола герцогине Курляндской и просил на то согласия собрания. Собравшиеся выразили его криками:

— Виват императрица Анна Иоанновна!

Но о том, о чём они смутно знали и что надеялись услышать, — о новых условиях правления, — не было сказано ни одного слова…

XI

В душе Шастунова было одно желание — поскорее вырваться и лететь к Лопухиной. Дворцовые залы опустели. Все собравшиеся уже разъехались. Семёновский и Преображенский полки отпущены домой, отпущена была и рота кавалергардов под начальством капрала Чаплыгина, потом последовал приказ идти домой и наряду лейб-регимента, но остаться прапорщику Макшееву и Шастунову.

Уже стемнело, зажгли огни, а они всё ждали. Макшеев и Шастунов не знали, чем убить время, и оба не понимали, зачем задержали их. По их мнению, им нечего было делать. Но скоро их скука сменилась любопытством. Уже со двора вернули уезжавшего бригадира Палибина, заведовавшего почтами, что очень заинтересовало молодых людей. Палибин прошёл в залу, где заседали верховники. Затем оттуда послышались нетерпеливые звонки и показался Василий Петрович, громко требовавший курьеров. Дежурившие в соседней зале, по приказанию совета, как обычно, курьеры бросились на его зов. Степанов с пачкой пакетов в руке торопливо говорил:

— Это в Коллегию иностранных дел — ответ немедля, это — по полкам, это — по заставам…

Он совал пакеты в руки курьерам.

— Духом, не медлить ни минуты.

— Ой, что‑то будет, — со вздохом произнёс Макшеев. — Когда‑то Бог приведёт выспаться!

Шастунов улыбнулся.

Сын богатейшего тульского дворянина Макшеев вёл безалаберный образ жизни: карты, лошади, женщины наполняли его существование. Был он смел, честен и благороден, но слыл в офицерской компании забубённой головушкой. Вторую неделю Шастунов был в полку и почти каждый день слышал, как Макшеев говорил:

— Когда‑то Бог приведёт выспаться!

Но, видно, мечта юного прапорщика отходила всё дальше.

Заседание кончилось. Молодые офицеры вскочили с места и вытянулись, когда показались фигуры фельдмаршалов, а за ними и остальные члены Верховного тайного совета, усталые, взволнованные и торжествующие.

Фельдмаршал Василий Владимирович остановился около офицеров и своим отрывистым,