Достоевский - Леонид Гроссман

Иногда он был мрачен и раздражителен. Молчал по целым вечерам. Подавал на прощание безжизненно-вялую, сухую и холодную руку.

Но бывали и внезапные подъемы. Неожиданные чтения стихов. «Пророк» Пушкина и «Пророк» Лермонтова.

«— Пушкина я выше всех ставлю. У Пушкина это почти надземное, — говорил он, — но в лермонтовском «Пророке» есть то, чего нет у Пушкина. Желчи много у Лермонтова, его пророк — с бичом и ядом. Там есть они!

И он прочел с желчью и с ядом:

Провозглашать я стал любвиИ правды чистые ученья, —В меня все ближние моиБросали бешено каменья…»

Только однажды скромная корректорша решилась заговорить с Достоевским о его творчестве.

«— Всю ночь сегодня читала ваши «Записки из подполья»… И не могу освободиться от впечатления… Какой это ужас — душа человека! Но и какая страшная правда!..

Федор Михайлович улыбнулся ясной, открытой улыбкой.

— Аполлон Григорьев {Исправляю ошибку. В тексте назван Краевский.} говорил мне тогда, что это мой настоящий chef d'oeuvre и чтобы я всегда писал в этом роде. Но я с ним не согласен. Слишком уж мрачно. Es ist schon ein ueberwundener Standpunkt {Это уже преодоленная точка зрения.}. Я могу написать теперь более светлое, примиряющее. Я пишу теперь одну вещь…»

В ряду важнейших сотрудников «Гражданина» был К. П. Победоносцев, в то время член государственного совета и преподаватель законоведения великим князьям. Это был один из самых мрачных представителей правительственной реакции на закате царизма. Он отвергал освобождение крестьян, суд присяжных, новые земские и городские учреждения, светскую школу (которую мечтал заменить церковноприходской).

Он высоко ценил автора «Преступления и наказания» и активно помогал Достоевскому составлять журнальные выпуски, стремясь идейно воздействовать на него. Из их переписки видно, что будущий обер-прокурор синода чрезвычайно зорко следил за публицистической деятельностью Достоевского, сообщал ему материалы для «Дневника писателя», давал обстоятельную оценку выпускам его издания.

Но это высокое покровительство не может упрочить положения Достоевского в «Гражданине». Еще в момент назначения его редактором этого еженедельника III отделение отказалось «принять на себя ответственность за будущую деятельность этого лица». На журнал Мещерского посыпались градом административные взыскания за нарушения цензурного устава. В июне 1873 года цензурный комитет привлекает Достоевского к судебной ответственности, а суд приговаривает его к штрафу и аресту на военной гауптвахте. 11 марта 1874 года министр внутренних дел обвинил «Гражданина» «в суждениях, клонящихся к возбуждению вражды против одной из частей населения империи», и объявил 12 марта первое предостережение журналу в лице издателя-редактора Федора Достоевского.

Это означало фактическое устранение руководителя «политического журнала-газеты» от его обязанностей под угрозой закрытия издания. Так это и понял Достоевский. 19 марта он подает в главное управление по делам печати прошение об освобождении его от редактирования «Гражданина» по расстроенному здоровью.

В апреле 1874 года Достоевского посетил Некрасов с неожиданным предложением дать на следующий год в «Отечественные записки» роман и обещал заплатить по 250 рублей с листа, что значительно превышало обычный гонорар романиста (150 рублей).

Передовой журнал, выходивший под редакцией Некрасова, Салтыкова и Михайловского, считал желательным напечатать у себя новое произведение одного из сильнейших русских писателей, быть может, одновременно надеясь приблизить его к прогрессивной литературе и отвести на будущее время от «Русского вестника» и «Гражданина».

Но Достоевский придавал большое значение своей верности взятому направлению.

— Я не могу дать вам, Николай Алексеевич, положительного ответа по двум причинам, — отвечал Достоевский, — во-первых, я должен списаться с «Русским вестником» и спросить, нуждаются ли они в моем произведении. Если у них на будущий год материал имеется, то я свободен и могу обещать вам роман. Я давнишний сотрудник «Русского вестника», Катков всегда с добрым вниманием относился к моим просьбам, и будет неделикатно с моей стороны уйти от них, не предложив им своего труда. Это может быть выяснено в одну-две недели.

Достоевский совершил поездку в Москву и узнал от Каткова, что материал на будущий год в «Русском вестнике» имеется («Анна Каренина») и редакция не располагает средствами на приобретение нового романа. Но вопрос об участии Достоевского в органе революционных демократов и после того остается открытым. Достоевский продолжает медлить с ответом Некрасову и только через полгода, в октябре 1874 года, сообщает ему, наконец, о своем согласии {Это опровергает сообщение корректора «Гражданина» В. В. Починковской о том, что сам Достоевский тайно предлагал через ее посредство свой новый роман отдельным сотрудникам «Отечественных записок», якобы прося узнать у них, согласятся ли редакторы журнала на его участие в нем. Достоевский, как известно, всегда открыто и прямо предлагал редакторам свои произведения (его письмо к Каткову с предложением «Преступления и наказания» см. выше).}.

С первой книжки «Отечественных записок» 1875 года журнал публикует роман Достоевского «Подросток» с подзаголовком «Записки юноши».

По приезде в Петербург Достоевские снимают квартиру из четырех комнат на Серпуховской, близ Технологического института и обзаводятся в кредит необходимой мебелью. Открывается возможность общаться с людьми, приглашать к себе друзей, вести философские диспуты, без которых не мог жить Достоевский.

Материальные дела семейства были чрезвычайно тяжелы. Все имущество, оставленное перед отъездом за границу на хранение «верным людям», пропало. Вся хозяйственная утварь и посуда, стекло и фарфор, шубы и одежда, ценная библиотека, собранная Федором Михайловичем в 60-е годы, — все это было увезено, расхищено, потеряно навсегда. Три дома Сниткиных на Песках в результате неумелого управления перешли к ловким дельцам, которые вскоре завладели ими полностью (с большими флигелями и громадным участком земли). На долю Анны Григорьевны, ее матери и брата ничего не досталось. Семье Достоевских приходилось начинать сначала свое хозяйственное обзаведение.

К тому же вскоре объявились кредиторы со своими неумолимыми взысканиями. Это могло бы привести Достоевского к полному разорению, если бы не деловые способности, ум и энергия его жены.