Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С рассветом среди изумительных кряжей в вышине воздвигся город Тонг-Тонг-Таррап: на ледяных ступенях играли отблески, и в поднебесье теснились крохотные домики. Джонс уже поднялся на крутую гору: густые туманы медленно утекали прочь и, расступаясь, открывали взгляду все более и более поразительные виды. Еще до того, как белесое марево растаяло бесследно, где-то совсем рядом, где Джонс ожидал увидеть голый камень, послышался гулкий стук копыт по дерну. Путник вышел на плато, где живут кентавры. И сей же миг разглядел в дымке пять великолепных исполинов: вот же они, дети мифа! Если бы Джонс останавливался всякий раз, увидев очередное чудо, он не добрался бы так далеко: не мешкая он зашагал через плато и прошел совсем рядом с кентаврами. Не в обычае кентавров обращать внимание на людей: они били копытами и громко перекликались друг с другом на греческом, а чужаку не сказали ни словечка. Однако ж все они повернулись и уставились ему вслед, а когда он пересек плато и двинулся дальше, все пятеро легким галопом поскакали за ним до границы своих зеленых владений, ведь выше этого горного травянистого плато нет ничего, кроме безжизненных скал; дерн под копытами кентавров – это последняя зелень, которую только видит путник, поднимаясь к Тонг-Тонг-Таррапу. Джонс вышел в заснеженные поля: они точно плащ на плечах горы, а над ними возвышается голая вершина; Джонс поднимался все выше. Кентавры провожали его недоуменными взглядами.
Теперь даже мифические твари остались далеко позади, равно как и нездешние демонические деревья; взгляд различал вокруг одни только снега да четко очерченную скалу над ними – скалу, на которой высился Тонг-Тонг-Таррап. Весь день Джонс карабкался вверх и вверх, а к вечеру поднялся выше линии снегов и вскорости добрался до лестницы, вырубленной в камне: тут-то его и приметил седоватый старец – долговязый привратник Тонг-Тонг-Таррапа, который сидел на пороге и бормотал себе под нос, пересказывая удивительные воспоминания, и напрасно ожидал от чужака баша в подарок.
По всей видимости, Джонс, едва добравшись до крепостных врат, несмотря на всю свою усталость, тут же потребовал комнату с видом на Край Света. Но прежде чем проводить гостя в номер, долговязый привратник, этот седоватый старец, не получив вожделенного баша, запросил с чужака историю, дабы присовокупить ее к своим воспоминаниям. Вот эта история, вся как есть, если долговязый привратник мне не солгал и если память его не подводит. Когда же история была рассказана, седоватый старец поднялся и, музыкально позвякивая своими ключами, заковылял наверх сквозь анфиладу дверей и по бессчетным лестницам, и проводил гостя к самому верхнему дому, к высочайшей из крыш мира, и подвел к окну гостиной. Там усталый путник опустился в кресло и выглянул в окно над отвесным Краем Света. Окно было закрыто; за мерцающими стеклами пылали и танцевали сумерки Края Света, подобно фонарикам светляков и подобно морю; они текли и струились мимо и полнились дивными лунами. Но путешественник на дивные луны даже не взглянул. Ведь из пропасти, цепляясь корнями за далекие созвездия, стройными рядами взметнулись шток-розы, а среди них подрагивал и колыхался зеленый садик – как подрагивают отражения на воде; еще выше на волнах сумерек покачивался цветущий вереск, его наплывало все больше и больше, пока все сумерки не полиловели; а в самом сердце сумерек, далеко внизу, парил зеленый садик. И сад, и вереск повсюду вокруг него словно бы скользили, трепеща, по волнам песни. Ибо сумерки полнились песней, что лилась и звенела вдоль кромки Мира, и зеленый садик и вереск переливались и мерцали вместе с нею, между тем как песня нарастала и затухала: а пела ее старушка там, внизу, в садике. Над Краем Света пролетел шмель. Песня плескалась у берегов Мира, под нее танцевали