Поцелуй теней - Лорел Гамильтон

Но потом ко мне вернулся голос – низкий и хриплый.

– Разоружи Сиобхан, потом убей вот это, что на полу.

– Как? – спросил он.

– Искромсай, Рис, искромсай, пока не перестанет шевелиться.

Я посмотрела на меч Розенвин у себя в руке. Единственный в своем роде, сделанный под ее руку, с драгоценными изображениями весенних цветов на рукояти. С обнаженным мечом я пошла к ближней двери.

– Куда ты? – спросил Рис.

– Кое-кому кое-что сказать.

Огромная бронзовая дверь передо мной отворилась, будто открытая рукой великана. Я прошла в нее, и она закрылась за мной. Ситхен вокруг меня пульсировал и шептал. Я шла искать Кела.

Он был гол, прикован к полу в темной комнате. Здесь же был Езекиал, наш палач, в хирургических перчатках и с флаконом Слез Бранвэйн в руке. Пытка еще не началась, следовательно, не начались и три месяца. Я не могла требовать жизни Кела.

Первой меня увидела королева, глаза ее обратились к мечу у меня в руке. С ней были Дойл и Холод – свидетели позора ее сына.

– Что произошло? – спросила королева.

Я положила меч на обнаженную грудь Кела. Он узнал его – видно было по глазам.

– Я бы принесла тебе по уху от Розенвин и Паско, но между ними даже уха не осталось.

– Что ты с ними сделала?

Эти слова она прошептала.

Я подняла левую руку, занесла над Келом.

– Нет, Мередит, не делай этого! – сказала королева.

– Они жили когда-то в одной утробе, теперь они живут в одной плоти. Мне следовало бросить их в Бездну, куда ты хотел бросить Риса и Китто? Следовало дать им падать вечно пульсирующим комом мяса?

Он смотрел на меня со страхом, но под страхом ощущалась хитрость.

– Я не знал, что они это хотят сделать. Я не посылал их.

Я встала и жестом подозвала Езекиала:

– Начинай.

Езекиал взглянул на королеву – она кивнула. Он склонился возле Кела и начал покрывать его маслом.

Я повернулась к Андаис.

– За это я требую, чтобы он пробыл здесь в одиночестве полный срок – шесть месяцев.

Андаис попыталась было возразить, но раздался голос Дойла:

– Ваше величество, пора начать обращаться с ним так, как он того заслуживает.

Она кивнула:

– Шесть месяцев. Да будет так.

– Мама, нет! Нет!

– Когда закончишь, Езекиал, запечатай дверь снаружи.

И она ушла, не обращая внимания на крики сына.

Я смотрела, как Езекиал покрывает его маслом, видела, как тело его оживает под прикосновением. Холод и Дойл стояли от меня по обе стороны. Кел все это время смотрел на меня, и по лицу его было видно, что мысли у него совсем не такие, с какими смотрит двоюродный брат на двоюродную сестру.

– Я хотел тебя просто убить, Мередит, но теперь передумал. Когда я отсюда выйду, я буду тебя иметь, трахать, пока ты от меня не понесешь. Я буду королем, даже если путь на трон лежит через твое лилейное тело.

– Если ты еще раз ко мне приблизишься, я убью тебя, Кел.

С этими словами я повернулась и вышла. Дойл и Холод, как дисциплинированные телохранители, шли по обе стороны от меня. Вдоль коридора летел за нами голос Кела. Он выкрикивал мое имя: "Мерри, Мерри!" – и с каждым разом все отчаяннее и отчаяннее.

И долго после того, как эти крики уже нельзя было расслышать, они отдавались у меня в ушах.

Глава 37

Смерть Паско означала, что королеве надо было послать со мной в Лос-Анджелес нового соглядатая. Она была несколько не уверена в себе после криков Кела, и я смогла надавить, пока мы не договорились на страже, который не был уж совсем ее лизоблюдом. Никка до дрожи боится моей тетки и потому будет ей докладывать, но именно он помог нам после того, как колючки пытались высосать меня досуха. Дойл ему доверяет, а я доверяю Дойлу. Королева говорит, что Никка – не слишком талантливый любовник, но упаковка – вполне. Отец его был из полуфей, летал на крыльях бабочки. Мать – придворная дама, чистокровная сидхе. Королева заставила его снять передо мной рубашку, показать рисунок огромных крыльев на плечах, на руках, уходящих по спине под пояс штанов. Гены попытались дать ему крылья, хотя он размером с человека. Ни один тату-художник не смог бы сделать ничего столь прекрасного, как крылья на спине у Никки. Королева готова была раздеть его полностью, чтобы я посмотрела, куда уходит эта конструкция крыльев, но я решила оставить немножко тайны. Никка все это время выглядел испуганным. Он глядел на королеву Андаис как воробей с подбитым крылом смотрит на кошку, гадая, куда придется первый укус страшных клыков. Я увела его от нее, как только вежливость это позволила. Дойл заверяет меня, что Никка – чудесный парень, когда рядом нет королевы. Хотела бы я знать, что именно она с ним сделала такое, что он так боится... а может, и не хотела бы. Чем старше я становлюсь, тем лучше понимаю, что неведение может и не быть благом, но иногда намного лучше альтернативы.

Мы улетели в Лос-Анджелес первым же доступным рейсом. Чтобы сдержать репортеров, пришлось вызвать полицию. Мои фотографии с Китто и Холодом уже обошли таблоиды. Мне говорили, что в европейских таблоидах появились обнаженные снимки, на которых ничего не завуалировано. Вопрос, на который все ищут ответа, таков: кто мой новый жених – Холод или Китто? Я отвечаю, что никто, а один сообразительный репортер спросил, не склоняюсь ли я к полиандрии. Я показала на окружающих меня красивых мужчин и спросила: "А вы бы на моем месте не склонялись?" Репортеры засмеялись, и им понравилось. Поскольку деваться нам некуда, мы стали играть в эту игру. Принцесса Мередит выбирает себе мужа. Или двух-трех.

Встречать нас в аэропорт Джереми приехал с Утером. Гигант "сердитым взглядом" проложил дорогу среди репортеров. Если у вас тринадцать футов роста, бугры мышц и двойной ряд острых бивней, то даже репортеры отодвинутся. Джереми парировал сыпавшиеся на него вопросы. Да, принцесса действительно работала в детективном агентстве Грея. Мы уже поговорили по телефону, потому что Джереми вполне ждал, что я не стану возвращаться к работе. Но детективом мне живется легче, чем принцессе фей. К тому же мне нужно кормить множество ртов. Ринго вышел из больницы и почти оправился от нападения огра в фургоне. Роан вернулся со своих морских каникул. Мне он подарил раковину – бледную, слегка опалесцирующую, как дорогой фарфор, чуть розовее обычного абелона. Для меня она значит больше любой драгоценности, потому что она столько значит для Роана. Он в качестве любовника откланялся без намеков с моей стороны, хотя я дала ему знать, что если у него от нашего секса появилась тяга к сидхе – то всегда пожалуйста. Но у него вроде бы все в порядке, тюленья шкура, очевидно, вполне исцеляет тоску по сидхе. Я рада, потому что, если честно сказать, мужчин в моей жизни сейчас хватает.