Поцелуй теней - Лорел Гамильтон

Я спрятала лицо в ладони, оперлась локтями на колени.

– О Боже, если Гриффин мог продать их Дженкинсу, таблоидам, то он мог продать их куда угодно. – Я подняла голову, как пловец, выныривающий из глубины. Вдруг стало трудно вдохнуть. – В Европе есть журналы, которые готовы были бы напечатать все фотографии. Мне все равно, что я там голая, но это было личное – только Гриффин и я. Если бы я хотела опубликовать фотографии, я бы их продала "Плейбою" много лет назад. Бог и Богиня, как Гриффин мог?

И тут у меня мелькнула ужасная мысль. Я повернулась к Холоду.

– Скажи, ты же отобрал камеру и пленку у того репортера, которого сегодня чуть не задушил?

Он не отвел глаза, но ему очень хотелось это сделать.

– Прости меня, Мередит. О камере я должен был подумать в первую очередь, но я позволил гневу затмить свой разум. Я готов на что угодно, чтобы исправить эту свою ошибку.

– Холод, они же напечатают фотографии, это ты понимаешь? Фотографии нас с тобой и – черт побери! – вместе с Китто в одной кровати. Их тиснут во всех таблоидах, и те, что с обнаженкой, попадут в Европу.

Мне хотелось ругаться или орать, но я не могла придумать таких слов, от которых мне стало бы легче.

– Гриффин скоро узнает, что сделает с ним за это королева, – сказал Дойл. – И ему еще повезет, если королева не убьет его.

Я кивнула, стараясь дышать ровно, заставляя себя сосредоточиться на вдохах и выдохах. Добивалась спокойствия, но сегодня оно все время ускользало. Я кивнула:

– Он постарается как можно сильнее навредить, пока его не поймают... – Мне пришлось сделать три быстрых вдоха, и голос стал звучать хоть и сдавленно, но не истерично. – Я думаю, он давно уже сбежал.

– Мы его найдем, – сказал Холод. – Не так уж мир велик.

Эти слова вызвали у меня смех, но он тут же сменился слезами. Я рухнула на пол, между рассыпанными страницами "Пост-диспетч". Больно ударилась об пол – у меня еще все тело болело после бурной ночи. Боль помогла мне осознать, что все еще не так плохо. Да, ужасно, но у меня все еще есть право на мужчин при Дворе. Меня приняли обратно в мир фейри. Королева дала свое слово – и использовала свою власть, – чтобы оградить меня от бед. Могло быть хуже; по крайней мере я пыталась себя в этом убедить.

Я смогла подчинить себе дыхание, но не гнев.

– Я не хотела ему вреда вчера вечером, но сейчас...

Выхватив таблоид у Холода, я заставила себя заглянуть внутрь. Не частичная обнаженность наших тел резанула меня по сердцу – а счастье на наших лицах, в положении наших тел. Мы были влюблены, и это было видно. Но если он мог так со мной поступить, значит, он меня никогда не любил. Вожделел, желал, хотел мною владеть – может быть, но любовь... любовь на такое не способна.

Я подбросила страницы в воздух и смотрела, как они медленно опускаются к полу.

– За это я хочу его смерти. Только не говорите об этом королеве. Через несколько дней я, может быть, передумаю, и не хочу, чтобы она сразу сделала что-нибудь непоправимое.

Мой голос был холоден от злости – той злости, что поселяется в сердце и уже никогда не уходит. Горячая ярость овладевает всем твоим существом, и она – ближайший родственник жаркой страсти, но холодная ярость – это родная сестра ненависти. Я ненавидела Гриффина за то, что он сделал, но не настолько ненавидела.

– Я не хочу, чтобы она прислала мне в корзине его голову или сердце. Не хочу.

– Она, быть может, и без того решила его убить.

– Пусть так, но тогда его кровь на ней, а не на мне. Я не буду просить его смерти. Пусть она сама это сделает.

Холод присел рядом со мной, глядя на меня глазами цвета серой бури. Взял меня за руку. Его руки были теплы на ощупь, значит, у меня руки похолодели. Может быть, я была расстроена и потрясена сильнее, чем я думала.

– Я уверен, что наша королева уже решила его судьбу, – сказал он.

– Нет, – ответила я и встала, оторвавшись от его рук, от его глаз. Я обняла себя руками, потому что не доверяла им; и я начинала сомневаться и во всех других. – Нет, если она поймает его прямо сейчас, то может его убить. Но чем дольше он будет избегать поимки, тем изобретательнее станет королева.

Холод, оставаясь на полу, глядел на меня.

– Я бы на его месте предпочел, чтобы меня поймали сразу, пока еще возможна быстрая смерть.

– Он будет бежать, – сказала я. – Будет бежать так далеко и так быстро, как только сможет. Будет тянуть время и надеяться на чудо, которое его спасет.

– Ты так хорошо его знаешь? – спросил Холод.

Я посмотрела на его лицо и засмеялась – несколько диким смехом.

– Думала, что знаю. Может быть, я никогда его не знала вообще. Может быть, все это было ложью.

Я глядела на Холода и думала, как хорошо, что я его не люблю, как хорошо, что это всего лишь плоть. Сейчас я верила похоти больше, чем любви.

Дойл встал, бережно взял меня за локти.

– Не позволяй Гриффину вызвать у тебя сомнения в себе, Мередит. Не позволяй ему заставить тебя сомневаться в нас.

Я посмотрела в его темное лицо:

– Почему ты решил, что я сейчас думаю об этом?

– Потому что я на твоем месте думал бы именно так.

– Нет, ты на моем месте думал бы, как его убить.

Дойл обнял меня, прижал к себе, прижал лицом к своим волосам. Я напряглась, но не отодвинулась.

– Скажи, что ты хочешь его смерти, и она наступит. Назови любую часть его тела, и я тебе ее принесу.

– Мы тебе ее принесем, – произнес Холод, вставая.

Меня чуть отпустило, и я обняла Дойла одной рукой за талию, прислонилась лицом к шелку его рубашки. Мне было слышно, как бьется его сердце – ровно и чуть поспешно.

В дверь постучали. Дойл кивнул, и Холод пошел к двери. Дойл вынул пистолет, потом сдвинул меня в сторону, не отпуская из своих объятий, так что его тело закрыло меня от двери.

– Открой, это я, Гален.

Холод выглянул в глазок, держа в руке большой сорокачетырехкалиберный с никелированными накладками.

– Там он и Рис.

Дойл кивнул и опустил пистолет, не убирая его, однако. Уровень напряжения был высок, и очень. Я думаю, мы ожидали нового нападения со стороны Кела и компании. Я, во всяком случае, ожидала, а я была параноиком только по необходимости. Стражи были параноиками по профессии.

За двумя стражами вошел Китто. Он был одет в темно-синие джинсы, бледно-желтую тенниску с маленьким аллигатором на груди и белые кроссовки. Все новенькое, отглаженное и только что распакованное.

Гален глянул на газеты, потом на меня:

– Мерри, мне очень жаль.

Дойл отпустил меня, и я смогла подойти к Галену. Я зарылась лицом ему в грудь, обняла обеими руками и застыла. С Дойлом я ощущала безопасность, с Холодом – страсть, но уют – уют мне мог дать только Гален.