В гору - Анна Оттовна Саксе

По эту сторону елей простираются лоскутки полей с яровыми хлебами. На некоторых участках уже все скошено и сложено в скирды, на некоторых убрано только наполовину, но есть и такие, где косьба еще не начата, а на одном хлеб еще зеленоватый, недозрелый.

Из дома, укрытого зеленью сирени и красными кленами, выходит женщина с ребенком на руках. Второй, побольше, бежит за нею, временами хватаясь за юбку матери. Подойдя к недокошенному полю, женщина опускает младенца на межу, сдвигает вместе несколько снопов, застилает их одеялом, устраивает на нем обоих детей, а сама берет косу и начинает махать. Коса, очевидно, не из острых. Женщина взмахивает широко, с натугой и часто точит косу. Большему ребенку, видимо, скоро надоела роль няни, он поднялся и подошел к матери сзади. Озола бросило в дрожь, хотелось крикнуть, чтобы мать не задела ребенка косой, но женщина уже сама заметила маленького непоседу, бросила косу и отвела мальчика обратно к одеялу. Но как только она начала косить, тот снова встал и запетлял по стерне к матери.

Одинокие косцы, лоскутки земли, разделенные межами. Столь обычная для латвийской деревни картина! Как помочь, как облегчить матерям выращивать молодое поколение?

Перед глазами Озола встала другая картина — обширное поле, густые, ровные, дружно созревшие хлеба. По полю движутся жнейки, шумная и веселая бригада убирает сжатое, быстро складывает в копны и скирды. Со стороны дома доносится неумолчный гомон играющих детей. Дети постарше помогают отцам и матерям, рассыпавшись, как муравьи, по полю, собирают упавшие колосья. Как убедить людей в том, что общая работа облегчит их жизнь, освободит от тяжести одиночества, которое давит всякий раз, когда одному надо выходить на косьбу или прокладывать на целине первую борозду?

Озол посмотрел влево и заметил оживленное движение на приемочном пункте. Вереница опорожненных подвод сворачивала на дорогу и быстро удалялась. Странно, что он, сидя у самой железной дороги, не услышал приближение поезда. Озол взглянул на рельсы, уходившие вдаль, но на них не было ни одного вагона… Куда же люди ссыпают зерно?

Охваченный недоумением, он встал и быстрым шагом направился на пункт. Уже издали он увидел, что крестьяне подъезжают к широкой дощатой платформе, сооруженной у рельсов, развязывают мешки и высыпают зерно прямо под открытым небом. Как на фронте, он инстинктивно сунул руку в карман и притронулся к револьверу. Спохватившись, отдернул вспотевшую руку. Он хотел бежать туда, где так легкомысленно ссыпают на землю плоды летних трудов, но сдерживал себя, боясь, что не совладает с рукой, то и дело тянувшейся в карман за револьвером.

Разыскав приемщика, Озол хотел спокойно спросить, что это означает, кто разрешил высыпать зерно на платформу, но некоторое время не мог произнести ни слова. Рот раскрывался, но голос застревал в груди.

— Как вы смеете!.. по какому праву!.. Почему вы ссыпаете под открытым небом! — наконец удалось ему выговорить.

— А что я могу поделать? — оправдывался приемщик. — Разгрузка вагонов задержится на двадцать четыре часа. Дополнительных составов нет. Как мне быть? Крестьяне чуть не взбунтовались. Говорят, повезут зерно домой, а мы можем за ним потом приезжать. Я не имею права не принять. Скажите сами, что бы вы сделали на моем месте? — последняя фраза звучала, почти как просьба о совете.

— Что бы я сделал? — не сразу нашелся Озол. — Спрашиваете, что я бы сделал? Об этом я бы подумал весной, а не теперь. И если бы вы спросили меня об этом весной, то я посоветовал бы вам в течение лета построить самый простой навес. Для этого досок я бы нашел.

— Обо всем без вас подумали, — начал сердиться приемщик. — Видите, вон склад пустует? Я за него все лето воевал, чуть ли не килограмм бумаги исписал.

Озол оглянулся и удивился, почему раньше не заметил склада. То была обширная постройка, вплотную примыкавшая к железнодорожной ветке. Случайно уцелевший склад обильно зарос молодой крапивой и лебедой.

— Что это за склад? — поинтересовался Озол.

— Бывшего «Конзума». Теперь передан кооперативу. Я написал правлению несколько отношений с просьбой передать нам помещение на осенний сезон, поскольку они сами пока им не пользуются. Напрасно. Писал в уезд, просил их ходатайствовать в центре. Тоже ничего не вышло, — рассказывал приемщик.

— Да, писать вы горазды, — усмехнулся Озол. — Это удобно — сидеть за столом и писать.

— А что бы вы сделали? — закричал приемщик, рассердившись. — На голову стали бы? На руках ходили бы?

— Нет, я думал бы головой, а не другим местом! — вспылил Озол. — И придумал бы что-нибудь. Вы видите, все время подвозят зерно, будут подвозить завтра и послезавтра. Если вагоны задержатся, куда вы денете весь хлеб? На землю? Скажите, где можно найти руководителей кооператива?

— Там, в местечке, — показал кто-то рукой.

До местечка было примерно около километра. Озол прошел несколько шагов, но у него заболел раненый бок. Это уже ясно — за первыми болями последуют резкие колики, от которых захватывает дыхание. Он вернулся к своим и попросил Рикура перегрузить мешки на телегу Акментыня и на порожней подводе подвезти его до правления кооператива.

Озол не мог устоять на месте, пока Рикур перегружал свои мешки на телегу Акментыня. Он расхаживал взад и вперед; как удары бича, его задевали едкие замечания и насмешки, которые раздавались со всех сторон.

Пока перегружали мешки, полил дождь. Теперь предметом насмешек стал процент влажности.

К счастью, дождь быстро прошел, но с запада, на синеву над лесом, выплывали новые тучи, и нельзя было знать, в какую сторону они пойдут. Такова латвийская осень — то солнце весело и приветливо улыбается, то, словно играя в прятки, кутается в тучи, и неожиданно на землю обрушивается ливень.

Озол наткнулся на старого Пакална, который перевязывал свою подводу.

— Хлеб на землю ссыпать не стану, — заявил Пакалн сердито. — Всю свою жизнь я берег каждое зерно и теперь не приму на себя греха. Пусть на меня в суд подают за несдачу. Тогда я спрошу, кто такие порядки установил: правительство или кто другой?

— Терпение, терпение, Пакалн, — сказал Озол. — Я еще поборюсь.

— Вызовет небесную колесницу, — бросил кто-то, услышав слова Озола.

— На конвейере увезет, — поддержал другой.

— Потерпи, Пакалн. — Озол притворился, что не