Дилогия об изгоняющем дьявола - Уильям Питер Блэтти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иногда голоса сами помогали мне и предлагали другие способы записи. Один из этих способов — использование диода. Другой же заключался в том, что мне надо было найти в радиоприемнике полосу “белого шума” и подсоединить его к магнитофону. Последний прием я так и не применил, ибо боялся, что случайно запишу и голоса реальных людей. Микрофон лучше всего срабатывал в тихой пустой комнате со звукоизоляцией. Но в конце концов я решил использовать диод, потому что он исключал возможность записи случайных звуков.
Голоса критиковали порой даже техническую сторону моих опытов. Иногда я путался и нажимал не те кнопки, и тогда голос тут же констатировал: “Ты сам не знаешь, что делаешь”. (Этот голос звучал особенно устало. В тот вечеру меня буквально все падало из рук и я постоянно ошибался.) Подобные высказывания укрепили меня во мнении, что я имею дело с крайне индивидуальными и не похожими друг на друга особами, и к тому ж довольно простодушными. Они напоминали мне обыкновенных людей. Частенько желали “спокойной ночи” после бесконечной записи, когда я забывался. Я тут же вспоминал, что действительно устал и пора идти спать. По разным поводам они говорили мне “спасибо и благодарю вас”. А вот еще один важный момент. Как-то я поинтересовался, не следует ли мне опубликовать результаты исследований, на что все они явственно ответили: “Отрицательно”. Это меня тоже удивило.
Где-то в середине 1982 года я решил отправить письмо Колину Смиту, тому самому человеку, который написал предисловие к книге “Прорыв”. Мне почему-то показалось, что ему можно доверять. В письме я задал несколько вопросов, и он не только сразу же ответил мне, но и посоветовал прочесть свою книгу (она называется “Продолжайте говорить”). Правда, он был несколько сдержан, но это и понятно, потому что такие проблемы, особенно в лондонской прессе, принято считать сенсационными. Некоторые прохиндеи так далеко зашли, что стали утверждать, будто могут разговаривать с Джоном Кеннеди, или с Фрейдом, или кем-либо еще особенно известным. Смит поведал мне кое-что из ряда вон выходящее. Несколько невропатологов из Эдинбурга, приехавших в Кондон на медицинскую конференцию, разыскали Смита и прокрутили ему записи, сделанные ими в присутствии коматозных пациентов или же несчастных, которые по разным причинам не могли разговаривать. На пленках зазвучали голоса этих больных.
Вскоре после этого я прихватил в больницу свой портативный “Сони”. Было часа два или три ночи, и я сразу направился в психиатрическое отделение, в палату для тяжелобольных, где и записал пленку возле одного пациента, кататоника, страдающего амнезией. Он уже многие годы находился в больнице. Личность этого человека так и не установили. Полиция подобрала его в районе М-стрит в 1970 году: он бродил по улицам и ничего не помнил. С тех пор пациент не произнес ни слова. Хотя, может быть, его просто никто не слышал. Я спросил его, кто он такой и слышит ли меня, а потом включил магнитофон. Я записал целую кассету, а потом вернулся домой и прослушал ее. Результат оказался весьма странным. За все полчаса я обнаружил только пару участков пленки, где появился голос. Обычно запись напичкана голосами, хотя частенько они, разумеется, едва различимы. Здесь же — за исключением двух участков, о которых я упомянул,— пленка осталась чистой, и пустота эта сама по себе казалась необычной. Но что меня еще более поразило — я бы даже сказал испугало,— так это сами голоса. Оба раза звучал мужской голос, и я уверен, что он принадлежал именно этому пациенту-кататонику. Сначала голос произнес: “Я начинаю вспоминать”. А потом я услышал, скорее всего, имя и фамилию пациента, то есть ответ на мой вопрос, а звучало это примерно так: “Джеймс Венамин”, как мне помнится. От этого голоса меня почему-то бросило в дрожь, и я не отважился повторить свой эксперимент.
В конце года произошло важное, решающее событие. Поначалу я еще сомневался в том, что же именно мне удается слышать. Но все развивалось гораздо стремительней, чем я предполагал. Свой магнитофон я поменял на другой, высшего класса. В него была вмонтирована электронная подстройка скорости. Еще там имелся полосовой фильтр, который автоматически выбрасывал любые звуки, выходящие за рамки диапазона человеческого голоса.
Так вот, в субботу симпатичный молодой человек из магазина радиоаппаратуры явился с этим чудом ко мне домой, сам установил его и подключил к сети. Когда техникуме заканчивал работу, у меня вдруг мелькнула мысль: ведь у молодых людей слух, как известно, гораздо лучше, чем у стариков, а у этого юноши, учитывая профессию, он должен быть просто исключительным. Поэтому я поставил одну из пленок, где звуки раздавались довольно громко, и, вручив ему наушники, попросил прослушать запись. После этого я поинтересовался, что же ему удалось разобрать, и он незамедлительно ответил: “Там кто-то разговаривает”. Это меня удивило. “А кто — мужчина или женщина ?” — спросил я. Он не колебался: “Мужчина”.— “А что он говорит?” — “Не знаю, запись очень замедленная”. Новый сюрприз! Я уже привык к тому, что голоса произносили фразы очень быстро. “Вы хотите сказать, ускоренная”,— поправил его я. “Да нет же, наоборот, замедленная, по крайней мере мне так кажется”. Он перемотал пленку к отмеченному месту и, надев наушники, руками немного добавил скорость. Потом снял наушники и кивнул. “Конечно же, скорость очень маленькая, вот, послушайте сами. — Он протянул мне наушники.— Я вам сейчас продемонстрирую”. Я надел наушники, а он руками начал увеличивать скорость записи. И тогда я услышал четкий мужской голос, объявивший: “Положительно. Вы. меня слышите?”
Этот несложный опыт знаменовал новый этап в моей работе. Теперь я часто получал записи с отчетливыми голосами, и значение слов менялось при переключении скорости. “Кэйси” — “Верь в это” явилась одной из первых таких записей. Ее смог бы услышать даже тот тугоухий молодой врач.
Три такие пленки я послал своему приятелю в
