Блудное художество - Далия Трускиновская

Обер-полицмейстер быстро поменял местами пистолеты - разряженный в петлю, заряженный в руку. И, перебежав широкую сельскую улицу, прижался к забору возле калитки.

Во дворе вроде никто не галдел - шум доносился со стороны огорода. Архаров заглянул и увидел Михея, склонившегося над поверженным мужиком в грязной рубахе распояской - тем, что пытался вывести в ворота коня.

– В меня целил, ваша милость, в него попал! - доложил Михей. - Не жилец…

– В него и целил. Больно им нужны живые свидетели… Пошли, - приказал Архаров. - Ну-ка, веди! На огороде, что ли, воюют?

– Кабы не на берегу…

И точно, «черт» и раненый в руку Семен Елизарьев пробивались огородами к берегу, где, очевидно, рассчитывали найти лодку.

И справа, и слева были архаровцы. А со стороны берега как будто никто не стрелял. Это не показалось им странным - по той простой причине, что человек, спасающий свою жизнь, помышляет лишь о главном и не ищет объяснения досадным мелочам.

А тишина объяснялясь просто - Устин стоял там, куда поставили, врага перед собой не видел и зря переводить порох не собирался. К тому же он еще не выучился заряжать пистолет - точнее, на столе, под присмотром Тимофея, он это исправно проделывал, но без стола и без Тимофея - не рискнул бы. Пули имели скверную привычку, как будто признав Устина в лицо, выскакивать из ствола и закатываться непонятно куда.

И вдруг враг появился.

Устина спасло чудо - «черт» его, стоящего неподвижно и тихо, попросту не заметил. Иначе быть бы крови - в левой руке у «черта» был длинный стилет, в правой - пистолет, который он держал за дуло, чтобы при нужде бить рукояткой.

Невероятная прыгучесть «черта», о которой Устин, конечно же, знал, оказалась совсем неожиданной - убийца слетел откуда-то сверху, почти бесшумно приземлился и побежал по траве, стараясь быстрее пересечь открытое место.

До моста было близко - с полсотни саженей, и возле него торчал из воды нос небольшой рыбацкой лодки, привязанной к колу.

«Черт» обернулся, выкрикнул что-то, Устину непонятное, побежал к мосту. Тут только Устин понял, что может упустить неприятеля. Он поднял правую руку, подпер ее левой и в миг выстрела, понятное дело, зажмурился.

Толку от этого выстрела было лишь - что его услышали архаровцы и поняли, куда подевался «черт».

А тот уже был почти у самой лодки.

Устин, размахивая пистолетом, побежал к нему, крича:

– Стой! Стой, висельник!

Он смутно представлял себе, что будет делать с разряженным пистолетом против опытного уьийцы, но и бездействовать не мог.

Эта нечаянная наглость и спасла ему жизнь - «черт» вообразить бы не мог, что человек в подряснике, несущийся к нему, размахивая пистолетом, на самом деле безоружен. И опять Устин не понял, что случилось чудо.

Он просто бежал к преступнику, готовый исполнять архаровский приказ.

Поняв, что с лодкой ему за считаные мгновения не управиться, «черт» взбежал на мост. Устин отстал от него всего на два шага.

– Петров, держись! - услышал он за спиной. - Имай его, Петров!

Архаровцы бежали на подмогу.

Казалось, эти злосчастные два шага будут между ними вечно. Однако «черт» споткнулся на разъежавшихся досках, и тут же Устин, не боясь стилета, повис у него на плечах.

Но его хватка была слабовата, «черт» - изворотлив, и Устин сам не понял, как вышло, что он шлепнулся с моста в реку.

Ему удалось не допустить «черта» к лодке, удалось задержать его на несколько важных мгновений - но тут чудеса и кончились. Потому что плавал он, как топор.

Устин почувствовал, что идет ко дну.

– Господи, Господи, - беззвучно выкликал он, выталкивая изо рта воду. И лупил руками, что было силенок.

Именно сейчас он менее всего хотел умирать.

Казалось бы, свалился он возле самого моста и должен был бы до него дотянуться - а все какого-то вершка недоставало.

Меж тем Левушка, ловко скача по расходящимся доскам, использовал драгоценные мгновения - и догнал, и даже обогнал «черта», проскочив вперед и заступив ему путь.

«Черт» был при шпаге. Отбросив пистолет, он выхватил клинок из ножен и напал на Левушку с мастерством и яростью, которые оказались бы роковыми для кого иного - да только не для преображенца Тучкова.

Они бились бешено, стремительно, и Левушка едва не пропустил опасный выпад - острие шпаги коснулось его груди, пробило рубаху, оставило царапину.

– Держись, Тучков! - кричал Сергей Ушаков, целясь издалека. Перед ним была спина отступающего перед Левушкиным натиском «черта», но спина эта постоянно меняла положение, а «черт» отступал подозрительно быстро.

– Тучков, ложись! - кричал Максимка, выцеливая врага с другой стороны.

Появился на берегу и Архаров, проклинающий все на свете, начиная с кафтана.

Но было поздно. Хитрый француз, отступив каким-то неслыханным прыжком, развернулся, побежал - и оказался на берегу раньше, чем у моста оказались Макарка с пистолетом и Михей с привычным всякому мазу кистенем.

Он уже наметил себе цель - архаровский экипаж.

Левушка, полагая, что треклятый «черт» теперь уж точно поймает пулю в грудь, встал, опустив шпагу, и вдруг понял - он видел в воде что-то странное, только в пылу поединка не успел понять - что именно.

Он вовремя повернулся - Устин на расстоянии аршина от края моста собрался уж отдавать Богу душу.

Левушка подбежал, протянул ему руку и помог лечь грудью на мокрые доски.

– Я стрелял в него, вот те крест, стрелял, - еле выговорил Устин.

– Да мы слышали. Вылезай сам, мне недосуг, - с тем Левушка и умчался, а Устин выкарабкался и, вдруг ослабев, остался лежать на мосту.

Он мог убить злодея, мог - да Господь не дал. Может, рука дрогнула?

А злодей уж точно мог его убить.

Только теперь он понял - чудо следовало за чудом, и то, что он сейчас жив, только воды нахлебался, означало, что Господь за что-то вознаградил его и уберег для некой цели.

Он слышал крики, но они его уже не касались - мокрый насквозь Устин пытался впопыхах возблагодарить Господа, сообщить Господу, какой он недостойный грешник, и вдруг сбился с беззвучной речи, осознав, для чего он, бывший дьячок, бывший писарь, ныне - архаровец, Господу понадобился.

Где-то на Покровке ждала в домишке канцеляриста Щербачова взятая под покровительство его супругой Наташка. Предполагалось, что она там пробудет до венчания, и уже был назначен день - спешили, чтобы успеть до поста. Коли бы Устин сдуру отправился на тот свет - ей пришлось бы возвращаться к Марфе и ждать, пока отведут за руку к какому-нибудь жирному борову. Так что он не имел права гибнуть - ведь больше ей не на кого было надеяться. Вот что имел в виду Господь - а Устин Петров его понял!

Меж тем ловкий «черт» увернулся от Михеева кистеня и рубанул шпагой почти наугад. Макарка рухнул на колени и от неожиданености выстрелил в воду. А «черт» поспешил к экипажу, до которого было саженей с десяток, не более.

– Уйдет, уйдет! - закричал Архаров и кинулся к своей карете. Его обогнал Михей, Михея - Максимка-попович.

«Черт» оказался у экипажа куда раньше преследователей и скрылся за конскими крупами. Сенька, зазевавшись, смотрел на погоню с козел и дождался - потерял беглеца из вида. А прыгучий «черт», неожиданно сбоку вскочив наверх, одновременно пинком скинул его на песок и перехватил вожжи.

Архаров встал, расставив ноги, выхватил любимый пистолет, выстрелил - и промахнулся. Карета двинулась с места и отдохнувшие кони понесли ее вдоль берега, по траве, куда-то к Тушину. За ней волей-неволей побежали привязанные сзади лошади архаровцев.

– Уйдет, уйдет… - твердил на бегу Архаров. - Михей, навпереймы!

Но Михей, споткнувшись, шлепнулся. Максимка отбежал в сторону, чтобы достать «черта» выстрелом сбоку, забожал в реку, провалился по пояс в ямину, распугав уток, и все равно ничего не вышло - того прикрывал кузов экипажа, да он, злодей, ожидая стрельбы, и съежился, стараясь не торчать.

Кони пошли галопом, и пошли ходко. Расстояние между экипажем и архаровцами росло.

Вдруг из кустов вывалился Федька верхом на краденой кобыле. Сидел он охлюпкой, с большим трудом поднял упряжную скотинку в галоп, обогнал товарищей и поравнялся с задними колесами. Архаров понял его замысел - перебраться на кузов и достать «черта» сверху. Но никак не получалось - прыгнуть на экипаж сзади мехали привязанные лошади, а сбоку кобыла боялась приблизиться, ее пугали большие скрипучие колеса, и справиться с ней, привычной лишь к вожжам и оглоблям, не знающей того языка, на котором общаются всадник и конь, Федька никак не мог. Он несколько отстал, чтобы сделать еще одну попытку. И вновь не удалось.

А до околицы и широкой утоптанной дороги, на которой можно хорошо разогнать холеных обер-полицмейстерских коней, оставалось совсем немного.

– Уйдет же сволочь! - кричал Архаров и бежал, что было сил.

И тут раздался выстрел.

Архаров не понял, где прозвучал этот выстрел, и пробежал еще шагов с десяток, когда увидел, что от экипажа отделяется что-то темное, скорченное, летит вниз кувырком и остается лежать неподвижно.