Кирилл и Мефодий - СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB

Последней идеей он поделился с папой, тот разволновался и благословил намерения архиепископа. У Иоанна VIII была причина проявить доброту и щедрость. Хорошая весть пришла вместе с моравским епископом: глава посольства Семизиси передал папе просьбу своего правителя, который хотел быть вассалом Рима, а не немецких королей, Папа Иоанн VIII согласился с большой радостью: в его подчинение переходило сильное государство, способное помочь в борьбе против сарацин, налеты которых стали кровоточащей раной. Из духовного правителя он постепенно превращался в светского дипломата, в воина и проклинал всех князьков, царьков, графов и маркграфов, расплодившихся на землях вчера еще единых, могущественных государств. На кого можно было теперь опереться? Он не надеялся даже на франков! Карл Лысый все еще никак не мог решиться прийти к нему на помощь, будучи напуган церковными раздорами в королевстве. Чтобы усилить свое влияние во франкских землях, папа с согласия Карла Лысого рукоположил примасом Галлии и Германии Анзегиза Зенского, но ничего этим не добился, кроме гнева Гинкмара Реймского. Иоанн VIII мысленно сравнивал себя с орлом в клетке: он силен, храбр, мог бы справиться с любым врагом, но прутья клетки мешают ему. Разобщенность и несговорчивость правителей были его клеткой. Сквозь прутья он видел, как против него плетется заговор, но не мог этому противодействовать: не на кого было опереться, кроме брата Себастьяна. А в последнее время и тот стал чего-то побаиваться...

Свои тревоги папа Иоанн VIII хранил в тайне, продолжая высоко держать седую голову и отдавать распоряжения как человек, который исполняет волю небесного судии. Оправдав Мефодия, он, однако, не отстранил Вихинга. Напротив, рукоположил его епископом Нитры, оставив в Моравии осведомителем, хотя и не всегда верил ему. Присутствие Вихинга будет держать Мефодия под постоянной угрозой, заставит соблюдать папские наказы. В письме князю, которое вез с собой архиепископ, святой отец одобрял его прежнюю деятельность, утверждал, что «Мефодий чист, правоверен и делает апостольское дело». Он разрешил княжескому дому слушать святую литургию — по желанию — либо на славянском, либо на латыни и дал Святополку полное право самому решать на месте все церковные споры. Во избежание недоразумений и ложных толкований его отношения к деятельности Мефодия папа распорядился дать копию своего письма и Мефодию, и Вихингу. Для Святополка подготовили также специальную буллу, в которой говорилось, что в руки Мефодия отданы богом и апостольским престолом все славянские страны: «Тот, кого, он проклянет, будет проклят, а кого благословит — благословлен». Папа имел в виду и земли болгар, продолжая считать их своими, несмотря на присутствие там византийских священников.

Мефодий хорошо понимал намерения палы, и поэтому крепло его желание поехать в Константинополь через Болгарию. Ведь теперь он имел право быть также и архиепископом Болгарии. Мефодий мысленно уже ехал по этой стране, раскинувшейся по обе стороны Хема. Где-то там было и его прежнее маленькое княжество, в котором Константин и Климент посеяли первые семена новой азбуки. Если Иоанн жив. Мефодий, может, увидит новый очаг знаний, зажженный Константином... На сей раз в Велеграде посольство встретили со всеми необходимыми для такого случая почестями. Князь Святополк принял его в день прибытия. Святополку сообщили решение папы и вручили письмо и буллу. Святополк не имел оснований быть недовольным. Приняв его в вассалы, папа тем самым признавал полную свободу и независимость Моравии и ее место в семействе самых сильных государств. Эта новость была отмечена как подобает: продолжительными празднествами, церковными песнопениями и богослужениями. Целую неделю голоса священников наполняли церкви благословениями папе и князю Святополку. Передача князю полного права самому решать все церковные споры была признанием силы и мудрости Святополка. Наблюдая за проявлениями княжеской радости. Мефодий стал побаиваться за будущее своей миссии. Отныне князь становился судьей — он так вырос в собственных глазах, так загордился, что было неловко смотреть на него со стороны. Когда Семизиси подчеркнул заслуги архиепископа в решении вопроса о вассальной зависимости, Мефодий увидел, как лицо Святополка потемнело. Вихинг, заметив холодок в глазах князя, воспрянул духом. Его место у князя не потеряно. Еще не кончились торжества, а до ушей Мефодия дошла сплетня, что, мол, папа дал Вихингу отдельное письмо, в котором велел изгнать учеников Мефодия из Моравии, его самого лишить поста архиепископа, а новую азбуку запретить и уничтожить. Зная правду. Мефодий не обратил особенного внимания на эту клевету. Он начал усиленно готовиться к путешествию через болгарские земли, но злоязычная молва ползла среди людей и изо дня в день все больше смущала и тревожила их. Тогда архиепископ решил попросить своего противника прочитать народу письмо папы. Вихинг не соизволил выполнить просьбу, но подтвердил наличие особого письма.

И вот огромная площадь перед дворцом заполнилась мирянами и священниками. На лестнице кафедрального собора — Вихинг и Мефодий; по обе стороны от них — ученики. Архиепископ первым прочел вслух письмо папы. Пришла очередь Вихинга, но тот медлил. Наконец, подгоняемый нетерпеливыми возгласами собравшихся, он уткнулся носом в пергамент и забросал Мефодия и его последователей скверными словами от имени папы Иоанна VIИ. Савва не выдержал, выхватил письмо из рук Вихинга и протянул Горазду. Ко всеобщему изумлению, вся хула оказалась ложью. У Вихинга была такая же копия послания папы к Святополку. В наступившем смятении никто не заметил исчезновения Вихинга, который, боясь гнева обманутых мирян, спрятался в святом алтаре.

Мефодий поднял руку; он хотел говорить. Толпа притихла. Архиепископ Моравии попросил людей вернуться в свои дома и беречь истинную веру, ибо дьявол коварен и может даже принять образ служителя святой церкви.

Всем было ясно, в чей огород брошен камень. На следующий день Мефодий написал два письма: Иоанну в Рим и Святополку, — в которых уведомляв их о деяниях Вихинга. Послав письма со своими людьми, он почти забыл о случившемся. Он готовился в путь. Вместо себя архиепископ оставил Климента, а в путешествие решил взять Наума, Савву и Константина, из молодых учеников — Марка и Лаврентия. Вихинг на свои лад подготовился к их отъезду. Его последняя клевета была такой: Мефодий-де едет потому, что василевс и патриарх Константинополя припугнули его страшной угрозой. Архиепископ обошел клевету молчанием. Его ждала дорога, ждали новые дела. Тут было не до Вихинга. Мефодий уходил к истокам своего пути, в мир своей молодости. Такое возвращение в прошлое всегда волнует.

Ученики во главе с Гораздом и Климентом долго шли рядом с повозкой, внимая советам Мефодия. Ему хотелось все предусмотреть, оставить готовые решения на все случаи, предостеречь от неприятных неожиданностей.

Когда город остался далеко позади, Мефодий встал в повозке на колени и троекратно перекрестил их.

3

С княжеской охоты в Брегале прошло немало времени. Жизнь в столице вновь завлекла Бориса в хитросплетение церковных и светских проблем. Очередной собор в Константинополе не прибавил ничего нового к болгарскому вопросу, если, конечно, не считать того, что уже никто не осмеливался вмешиваться в дела болгарской церкви и болгарского государства. Правда, своего патриарха еще не было, но архиепископ Иосиф чувствовал себя вполне независимым. Князя раздосадовало тупое упрямство папских посланцев Евгения Остийского и Павла Анконского. Слушая их, он думал о самодовольстве и ограниченности человека. Глупец не сознает своей глупости. Она неотделима от него, он размахивает ею, словно конским хвостом на боевом копье. Папские послы так и не поняли простой истины; Борис — единственный хозяин на своей земле, и если он принял их для беседы, то сделал это только по собственному желанию. Угрозы легатов звучали столь нелепо, что ему хотелось вышвырнуть их вон вместе с их спесью. Он удержался, ибо не был намерен ссориться с папой. Надо закончить начатую игру и добиться поставленной цели — своей, болгарской патриархии.

Это была единственная беседа с папскими послами. Сколько потом они ни настаивали, Борис отказывался их принять. И так продолжалось до тех пор, пока уязвленное самолюбие не заставило их покинуть Болгарию. Князь до сих пор помнит тот отъезд. Никто не вышел провожать их. Впервые была нарушена традиция — относиться к гостям с уважением и вниманием... Лил дождь, и двое всадников выглядели жалкими и перепуганными, от их индюшачьей надутости не осталось и следа. После отъезда послов Борис с гневом думал о Риме. Но, поразмыслив, решил послать Сондоке с дарами Иоанну VIII — засвидетельствовать свое почтение. Сондоке вернулся быстро и привез от папы письмо, полное надежд на будущее благоденствие Болгарии в лоне римской церкви. Для таких надежд не было реальной почвы, но они были необходимы божьему наместнику, и он тешил себя ими. Иоанн VIII обещал золотые горы, если князь укроется под его крылом. Но Борис-Михаил хорошо помнил недавние времена: папские наместники в его стране не признавали другой власти, кроме божьей. Не желает князь иметь таких опекунов. Он давно вышел на детского возраста, его рука окрепла, и он не нуждается в непрестанных советах. Фотий оказался умнее и перестал поучать его.