То «заика», то «золотуха» - AnaVi

— музыку — уже веселились все: кому… лень. Именно: «лень»!.. И все остальные грехи-и-пороки вместе с кругами — по расписанию и прейскуранту. Со средней же температурой по больнице — «Геенна огненная»!.. Даже, а и тем более для ангелов, что променяли небеса на Землю или даже предали их на и за ад, «разменяв свою жизнь на существование»: как ещё и чуть ранее же сказал их уже и «бывший директор» — на этаком-таком же и их же всё «выпускном», что разве что и отсутствием алкоголя; хотя и, казалось бы, кто ещё и святую воду в грешное вино там обращал-превращал, а не наоборот; отличался от насущного же места. А остальное — прям как и по «Данону-канону»: отсутствие крыльев, нимбов и… всяческих привилегий; с наличием — лишь пота на лицах, костяных обрубков за спиной, кусков ткани на телах и… крови под ногами: терять крылья без насильственного вырывания, лишь с естественным «облетанием-ломкой» для смены, оказалось — куда хуже и больнее!.. Но и зато же — их скоро можно будет прятать: а не кичиться направо-налево и в «лица» тыкать — их «божественным же светом и мирским золотом»! И, пока она осматривается и протискивается между танцующих к бару, стараясь никого не сбить и не перебить; уже и не замечая, как и сама — мироточит-кровит: по крайней мере — пока и ступнями, наступая на костяные ошмётки и осколки стекла; своими же крыльями — пока лишь «облетая»; на сцене поют — про «Сердце». И поёт же не кто иной, как Данко, «Dante» — по псевдониму, им же, своим сердцем, людей и выведший когда-то из темноты к свету! И стоит ей только присесть на стул, как перед ней тут же оказывается Олд Фэшн, заполненный до краёв дымящейся светло-голубой блестящей жидкостью, с лёгкой руки — такого же почти, как она, только обращённого бармена-демонёнка. «Поздравляю!», «Взаимно!.. И каким же нужно быть дьявохульником, чтобы такому парню, пусть и продавшему душу, но за талант и личное одобрение-приход дьявола, пришлось выступать под псевдонимом, пока и тот же в это самое время, вдохновившийся-спиздивший, выступает с и под его же: лично-собственным именем?», «Полагаю, таким же, как и он, она и… они все же — здесь и сейчас собравшиеся!.. Лю-ди… И «не»!.. “Пираты-проститутки-меломаны… Чьё время ещё — не пришло. И чьё — уже «да»!.. Сбежавшие и променявшие свою святую-святых богадельню — на это… «место разврата» и отсутствие возможности вернуться: попросить прощения и… получить его”. И теперь лишь только — танцующие на стёклах, осколках своих сердец: с дырами в груди и… с костяными же обрубками-пеньками — на и за их спинами, что уже и сами почти осыпались; не говоря уж за их крылья и перья… окрашивая свои ноги и пол — в алый и… винный», «Что ж, это — их выбор и такая же ответственность!.. Как и «оправдания». Причины и решения… Ли-шения!». И, чокнувшись с ним, его кулачком, в воздухе, пригубила — до середины; не замечая, как в клуб входит уже и прямо-таки несвятая-несвятых; в сопровождении — такой же «свиты»; и как они быстро — рассеиваются по всему его периметру с его же всё и кивка-отмашки: пока и он же сам, «под ручку» с пышной особой «особо прилипчивой к статусу»; слишком гордынной, чтобы отвалиться самой, но и не слишком гордой, чтобы понять, что она ему нужна чисто для того, чтобы греть его же постель и «её» же, «будущей», место; проходит-поднимается на второй этаж и vip-балкон, чтобы и так же уже осмотреть «свои владения», осмотреться и подтвердить на практике нетеорию своей-его же охраны и на входе. «Вроде бы крылья должны были повредить — минимум лопатки и максимум передние рёбра…», «Что и произошло», «Но — и «с вырыванием»! А с «опадением»?.. Лишили — сердец!.. Словно бы они — не слева и в грудинах, а ровно посередине и… Крылья прирощены-приурочены — к ним! Будто бы… и «костяки» — вокруг них и лёгких: те же — «грудины» и… «рёбра»!.. Только ещё и «лично-единственные» — лишь для сердец», «Ну… Они отдали их — тому, чему и кому теперь будут служить! Это… Логично!», «А душа?..», «А что: “душа”? Раскроется — с новыми: с ещё большими и широкими… Как «второе дыхание» и… такая же «жизнь»! “Будто бы и крылья — за спиной”: так же вроде бы это звуч-ало — у нас», «Да!.. Наверное, ты прав», «Конечно же, я: “прав”! Как и в том, что тебе — уже хватит», «Один — бокал-стакан!.. И то — наполовину… полон», «Ну хоть и не “пуст”, верно? И вообще… Ты пить сюда пришла?.. Или танцевать!». «“Танцевать”, конечно, она сюда пришла!..». Ворвалась в их диалог — троица из: «тёмненькой» демоницы, «рыжего» демона и… «тёмного» же ангела! «Даже и не знаю, кто из вас троих — больше выглядит ироничней и… «сюрреалистичней»: тёмненькая «тёмная» или тёмненький… «светлый» — среди «падших»!.. «Конопатый» — не в счёт», «Эй!..», «Вот тебе и “Преступление и наказание” — в разрезе «дедки и… лопатки»! Получил «картошкой» — по еб?..», «Много мы понимаем — в дружбе и влюблённости; но и так мало — в любви!..», «Это ты — моему отцу скажи!», «О-па!.. Босс — в здании. Код красный! Повторяю — ещё раз… Флаг и флагшток!..», «Смахись, пока ещё что-нибудь «красное» — у тебя не нашёл!.. Например — его щёки. А там — и не только же их и в твоей же всё з!..», «Бежим!», «И как ты его терпишь?..», «Я могу — …», «Во-о-от!.. А это — тебе твой же ангелочек и расскажет-нашепчет: если сможет говорить — после «На счёт “три”»; и когда я же скажу: «три»… «Три»!». И дух на одну же треть несвятой и одновременно святой троицы — тут же пропадает, пока девушка тихо смеётся себе же под нос и в пол, следя за тем, как крайние и последние окровавленные её серые перья падают — с остатков и останков крыльев на пол: где — с частичками их и кожи; а где — и нет. Даже и не представляя: как было бы больно им обоим терять по перу, частичке сердец, если уж и не душ — за каждую секунду, проведённую не вместе, если бы все всё и чуть раньше узнали! И тут же зная: какового же почти это — из-за неразделённой и невзаимной, беззаконной любви к нему; пусть и родственной