Большой круг - Мэгги Шипстед

имеет в виду, что, несмотря ни на какие искренние обещания мира, ни на какие кусочки, которые потом соберут и склеят, мертвые не вернутся. Вернуться в прежний мир нельзя, единственная возможность – создать новый. Но создавать его, вероятно, нудно и утомительно.

* * *

Небо ясное, и они копают, эксгумируя бескровное серебристое тело самолета из снежного холма. Они уже откопали одно крыло и почти весь хвост. Внутри тоже полно снега. Руки расцарапаны и под варежками, но надо продолжать. Эдди, тыча палаточным шестом, внимательно осмотрел расщелину и разметил безопасную тропу. По его мнению, впереди самолета твердый лед. Они лихорадочно копают, надеясь, что погода продержится.

* * *

Облака смыкаются, расступаются, опять смыкаются. Они копают целый день, останавливаться нельзя, иначе потная одежда заледенеет до хруста. Откопав корпус самолета, они освобождают от снега и его внутренности, потом кое-как выпрямляют лопасть пропеллера, кое-как склепывают лыжу.

Наконец остается только стряхнуть последний снег с капотов и со страхом ждать, пока прогреются двигатели. Больше всего хочется спать, но запросто может грянуть еще одна снежная буря и погубить все плоды их труда.

Пропеллеры слабо крутятся, останавливаются. Мэриен копается в редукторе. Топливопроводы кашляют; рыча, оживают двигатели; пропеллеры вращаются, да, вращаются. Наконец пора дать газу и оторвать лыжи ото льда. Дергает болью уставшая рука. Снег все быстрее мечется за окнами кабины. Их трясет, мотает, и она молится, чтобы не вписаться в большие заструги или расщелины. Какое-то время самолет идет ровно, затем поднимается. Удерживавший их пятачок льда и скрытая под ним расщелина стремительно исчезают, их уже не отличить от общей белизны. Эдди производит наблюдения, показывает ей на карте, где они стояли. Пустое место, как и все остальное. Когда полет убаюкивает ее, адреналин выдыхается. На нее давит сон. Голова опускается, вскидывается.

Трансантарктические горы прорывают белую шкуру континента: пирамидальные вершины, черные изрезанные хребты, голубые поля изломанного льда. Мэриен держит тринадцать тысяч футов, лавируя между перевалами. Она хочет надеть кислородную маску, надеясь, что та ее разбудит, но клапан замерз. Перелетая Атлантику, Чарлз Линдберг не спал более пятидесяти часов, напоминает она себе. Но – возражает жалость к себе – ему не надо было сначала выкапывать самолет из снега.

Уровень топлива падает слишком быстро. Она осматривается и видит радужные брызги, веером разлетающиеся за крылом. В полусне она не заметила, когда это началось, теперь остается только надеяться, что течь не усилится. О том, чтобы приладиться починить, не может быть и речи. Наверное, один из проводов отсоединился во время жесткой посадки или какой-то топливный шланг треснул на морозе.

Они приближаются к леднику Акселя Хейберга. За ним, внизу, слой облаков простирается до самого горизонта. Тревога ее бодрит. Эдди передает корректировку курса, они обмениваются многозначительными взглядами. Что тут скажешь? Ледник под облаком больше девяти тысяч футов тянется с гор к шельфовому леднику Росса – плавающему ледяному одеялу размером с Испанию. Им виден только низкий покров серости.

Теперь лучше всего залететь за лед. Они летят дальше, топливо вымывается до нуля, сейчас самолет должен быть над водой. По сигналу Эдди Мэриен падает в облако. Ниже, еще ниже, сквозь слепую белизну. Наконец снизу стремительно надвигается тьма, и они оказываются в чистом воздухе, прямо над черной водой, подернутой туманом там, где полынья. Неподалеку крупный столовый айсберг, почти касающийся нижней части облака. Мэриен разворачивает самолет, и вот уже кромка шельфового ледника, отвесная голубая стена, поднимающаяся из моря. Эдди точно вычислил цель.

Здесь Роальд Амундсен поставил базу Фрамхейм, отсюда отправился на лыжах к Южному полюсу. Здесь утопленные в снегу базы Ричарда Бэрда, Литл Америка с первой по четвертую – подземные лабиринты жилья, лабораторий, мастерских с припрятанным топливом и припасами. Мэриен писала участникам экспедиций, Эдди составил примерную карту баз. Они гадали, что может быть видно из-под снега, что нужно искать.

Но лед не бывает неподвижным, его выталкивает с континента собственная накопленная масса, он вечно соскальзывает в море, отламывается, уплывает. У кромки льда, ближе, чем ожидала, головокружительно близко, Мэриен видит остатки Литл Америки-IV: полукруглые крыши бараков, поставленных в 1947 году в рамках операции ВМС, в которой участвовали четыре тысячи семьсот человек, тринадцать кораблей и семнадцать самолетов. И она нацеливается на вышки и мачты в нескольких милях на северо-востоке: Литл Америка-III.

* * *

Странно – тепло. Они так удивились, когда ожил генератор, что в ужасе отскочили, а затем рассмеялись и, измученные, чуть не плача, повалились на пол ледяного туннеля. Эдди врубил его на пробу, почти в шутку, но команда адмирала Бэрда, вероятно, оставила в живучем агрегате керосин, поскольку он загрохотал, взревел и ворчливо принялся за работу. Суть конструкции в том, что генератор гонит теплый воздух между двумя слоями пола, поэтому лютость холода быстро ослабевает. После стоянки на плато Мэриен даже малейшую убыль холода стала воспринимать как тепло, но теперь, когда она лежит на койке после бесконечного сна, это в самом деле здорово. Ушло мучительное чувство борьбы.

Пока они крепили самолет и укрывали двигатели, гадая, где лучше копать, у Мэриен было такое ощущение, будто она испаряется, как морской туман. Она надеется, ей никогда больше не придется копать снег. Ее руки напоминают окровавленную говядину, замороженную, а затем оттаявшую. Один участник экспедиций Бэрда набросал для нее схему базы, и, руководствуясь ей, они с помощью лопаты и кирки вломились в подземное логово жилищ и ледяных туннелей, отыскали генератор, растопили снег, нашли койки и рухнули в спальных мешках.

Она просыпается в полной темноте. Медленно – все остальные чувства отступили – до нее доходит, как сильно болят руки и спина, колет пальцы и ладони, затем жажда, переполненный мочевой пузырь, слабая, еле заметная качка: шельф движется, вздымается на волнах. Мэриен зажигает керосиновую лампу. Наручные часы показывают четыре, но она не знает, дня или ночи.

– День добрый, – где-то близко говорит Эдди.

– День? А что было, когда мы легли спать?

– Видимо, вчерашний вечер.

Они в помещении, заставленном койками, заваленном припасами и снаряжением, кучами брошенной шерстяной одежды и поношенных ботинок, оставленных тридцатью тремя людьми. Книги открыты на тех же страницах, что и десять лет назад. На стенах и балках нацарапаны имена и таинственные послания. Смеются, показывая Мэриен и Эдди на ноги, пришпиленные девушки. Ничего страшного здесь не случилось, но ощущение жуткое. Это холод, из-за него все застыло, он замедляет распад. Нет воды, из-за которой могло заржаветь железо, нет прожорливых бактерий, гнили – ничего, что могло бы отсчитывать ход времени. Рухнул один ледяной туннель, чуть провисли крыши, но в целом отсюда ушли будто вчера.

Мэриен выходит на улицу и вдруг с удовольствием видит низкие облака. Они еще такие усталые, что им вряд ли по силам подготовиться к отлету.

Подземные ледяные туннели ведут к отдаленным баракам и иглу. Они находят машинное отделение, кладовку с лыжами, радиоузел. В каморке с ворванью ждет разделки груда выпотрошенных тюленьих туш. Вдоль туннелей ящики со съестными припасами и банки с керосином. В собачьем туннеле при свете лампы Мэриен сначала принимает замороженные испражнения за огромных блестящих коричневых жаб.

Из обилия прекрасно сохранившихся, намертво замороженных продуктов они готовят ветчину с початками кукурузы (урожая 1938 года, как указано на упаковке). Эдди бродит по туннелям, приносит неожиданные сокровища. Находит сигару, затем патефон, ставит Бенни Гудмена и Бинга Кросби. Музыка эхом отскакивает от балок, от голых стен, ото льда, ее слышат плавающие под водой тюлени.

* * *

Небо по-прежнему затянуто. Всякий раз, когда Мэриен вылезает проверить погодные условия, сплошные облака, иногда снег. Было бы лукавством утверждать, что она сильно расстроена. Внизу легко забыть: так не может длиться вечно, им придется сделать еще один рывок. Напоминая об этом, скрипит лед.