История целибата - Элизабет Эбботт

Преподавание в начальной школе в Санкт-Петербурге оплачивалось лучше, чем в других местах России, и богатая культурная жизнь города – концерты, балеты и лекции – составляла дополнительное искушение для стремящихся к знаниям молодых людей. С другой стороны, условия преподавания в школах были далеки от идеальных. Уроки проводились на съемных преподавательских квартирах, темных и тесных, неприспособленных и шумных, разбросанных по городу, что препятствовало развитию дружеских отношений между учителями. Их часто мерзшие, голодные, безнадежно нищие и нередко глубоко оскорбленные ученики были разделены на три класса, ответственность за которые нес один учитель. Чтобы облегчить страдания детей, учителям приходилось рыться в своих тощих кошельках и после уроков подкармливать учеников, покупать им что-нибудь из одежды или временно делиться жильем. А когда учителя осмеливались жаловаться, в основном это было вызвано серьезной переработкой и нервным истощением.

Но этим требования их нанимателей не ограничивались. Учителя должны были представлять справки о политической благонадежности, а в некоторых районах (но не в Санкт-Петербурге) преподавательницы должны были также представлять медицинское подтверждение девственности. В Москве учительниц, но не учителей, обязывали строго соблюдать что-то вроде комендантского часа и после одиннадцати часов вечера не показываться на улицах. Очевидно, от учительниц требовалось не только не выходить замуж – большую роль в их моральном облике должны были играть добродетель и невинность.

Напуганные учительницы осмеливались протестовать только коллективно, через женское движение и общества взаимопомощи учителей. Результаты проведенного в 1903 г. опроса свидетельствуют об их противоречивых взглядах на проблему целибата как предварительное условие для того, чтобы стать учительницей. Многие испытывали к этому условию глубокое отвращение, но соблюдали его из-за отсутствия иных возможностей. Как выразил это один либеральный законодатель:

Такое положение тяжким грузом лежит на городских учительницах, и потому оно является почти тем же самым, что состояние крепостного права. В большинстве своем учительницы – это бедные девушки, нуждающиеся в куске хлеба насущного; городская администрация предоставляет им шанс работать и не умереть с голода, но при условии, которое калечит их природу: приговаривая к вечному целибату[812].

Тридцать пять учительниц сказали, что их побуждает оставаться незамужними и соблюдать целибат финансовая незащищенность; двадцать девять боялись потерять работу; семеро слишком уставали от преподавательских обязанностей, чтобы еще вести и личную жизнь; семь учительниц работали слишком много, что мешало им встречаться со своими потенциальными мужьями.

Меньшая часть преподавательниц с готовностью воспринимали наложенный на них целибат. Двое из них ни в каком случае не хотели выходить замуж, а одна избегала замужества из-за боязни связаться с неподходящим мужчиной, что, как она заметила, происходит слишком часто. Некоторые полагали, что преподавание само по себе было достаточной эмоциональной наградой: «ИМ НЕ НУЖНА СЕМЬЯ. Они обрели свои семьи среди тех, кого Господь назвал Его учениками»[813]. Другие утверждали, что преподавание давало им независимость и как профессия вполне их удовлетворяло, не ограничивая брачными или семейными связями, и потому они защищали как свое состояние целибата, так и право отвергать брак.

Однако подавляющее большинство учительниц хотели любить, выходить замуж и воспитывать семьи, полагая, что замужние женщины преподают лучше, чем одинокие. Один оставшийся неизвестным автор с этим соглашался:

Думские весталки! Как печально и жалостно это звучит… Какая интеллигентная женщина откажется от своего права быть матерью? Какая образованная молодая женщина, узнав душу ребенка, откажется от права вырастить собственных детей и дать родине полезных граждан?![814]

Некоторые осуждали многочисленные физические и эмоциональные проблемы, вызванные тем, что по закону они были обязаны соблюдать целибат: «Целибат на все оказывает пагубное влияние – на здоровье и на характер: он вызывает эгоизм, раздражительность, нервозность и формальное отношение к детям», – заявила одна женщина[815]. Чтобы избежать этого, некоторые самостоятельные учительницы втайне заводили романы или выходили замуж, но пытались это делать скрытно. Если же их отношения с мужчинами становились достоянием гласности, учительниц без дальнейших разговоров увольняли с работы.

Медленно накапливавшееся недовольство забурлило и перелилось через край в 1905 г., когда Дума большинством в один голос проголосовала за сохранение запрета на брак. Властям едва удалось выиграть «битву против законов природы»[816]. Восемь лет спустя «законы природы» были восстановлены, когда почти единогласным голосованием запрет на браки был отменен. Соблюдение целибата больше не было обязательным требованием для учительниц Санкт-Петербурга.

Этот эпизод, в разных вариантах воспроизводившийся в западном мире, включая Канаду, представляет собой серьезное обвинение в принудительном целибате. Неохотно, даже с горечью, большинство преподавательниц соблюдали его только ради того, чтобы сохранить работу. Профессиональный и экономический риск был слишком велик, а новости о пойманных нарушительницах только накаляли атмосферу страха. Совсем не считая это наградой, учительницы, вынужденные с этим мириться, приписывали своему неестественному целибату ряд возникавших у них хвороб и недомоганий. С другой стороны, те немногие, кто соблюдал его добровольно и расценивал положительно как средство, предоставляющее возможность заниматься независимой и уважаемой профессией, принимали целибат как целесообразный и плодотворный образ жизни.

Такой же двойной стандарт был распространен и в канадских школах. В канадской провинции Онтарио за стажировавшимися учительницами неотступно велось наблюдение даже в пансионах, где они жили. Они должны были строго придерживаться комендантского часа, посещать церковь; власти пытались предотвращать их знакомство с «любыми новыми мужчинами» под угрозой немедленного исключения[817]. Когда стажеры обоего пола нарушили эти драконовские правила и вступили в более тесные отношения друг с другом, доктор Дэвис, директор педагогического училища Торонто, выбрал четырех женщин, замеченных в таких отношениях, вызвал их к себе в кабинет и угрозами заставил признаться. После того он на неделю отстранил их от занятий вместе с тремя изобличенными мужчинами. Четвертый мужчина был исключен из учебного заведения. Дэвис регулярно унижал стажерок замечаниями такого типа: «Ну что ж, мисс, теперь вы похожи на старую корову, которая дает ведро молока, а потом опрокидывает его, ударив копытом»[818].

В 1875 г. восемнадцатилетняя Алиса Фримен, типичная начинающая учительница, окончила педагогическое училище, и ее взяли на работу в школьный совет за 300 долларов в год, то есть в два раза меньшую зарплату, чем у ее сослуживцев-мужчин. Женщинам якобы было нужно гораздо меньше денег на свое содержание. Начальство по линии образования также полагало, что поскольку женщинам надо было и предстояло выходить замуж, учительниц, достигших тридцатилетнего возраста, нанимать нецелесообразно. Форма одежды женщин была строгая, а любой намек на аморальное поведение незамедлительно клал конец их карьере. Как и в Санкт-Петербурге, а на деле повсюду в мире, женщин постепенно, хоть и неохотно, все в большем количестве допускали к преподаванию, но, как и в XIX в., в обществе было распространено мнение о том, что суровое целомудрие было sine qua non[819] их педагогической компетенции.

Целибат во времена культурной революции Мао

[820]

В коммунистическом Китае в 1974 г. семнадцатилетнюю школьницу Анчи Мин увезли в колхоз «Ферма красного огня», в колонне из одиннадцати грузовиков. Она была в восторге, поскольку участие в выполнении такого престижного задания было честью. Но во время пребывания в колхозе эмоциональный, моральный и идеологический мир Анчи Мин перевернулся с ног на голову, когда молодого любовника ее подруги Шао Чинг казнили после того, как поймали их в момент занятия любовью.

Шао Чинг, тоже семнадцатилетняя, была настолько красива, что дух захватывало, стройна как ива и своенравна. Она копировала запрещенную литературу и делилась ею с близкой подругой – Анчи Мин. Вместо того чтобы завязывать косички коричневыми резинками, как это делали другие девочки, Шао Чинг пользовалась цветными тесемками. Она выпрашивала маленькие обрезки ткани и шила из них элегантное белье, вышивая на нем цветочки, листики и влюбленные парочки. Вывешенные на сушку предметы ее белья в пустой спальне выглядели как произведения искусства. А еще Шао Чинг поменяла одежду установленного образца: ее рубашки суживались книзу, обжимая ее осиную талию, а штаны подчеркивали длину стройных ног. У нее была полная грудь, и в теплую погоду она иногда снимала бюстгальтер. Говорили, что один обожавший ее солдат плакал, узнав, что она заболела.