Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси - Лев Черепнин

Мне думается, что произведенный нами анализ некоторых памятников идеологии горожан XIV–XV вв. позволяет еще раз подчеркнуть тот общий вывод, к которому приводит и ряд наблюдений над-процессами социально-экономического и политического характера: о большой роли русского средневекового города в истории образования централизованного государства на Руси. Из среды горожан вышли произведения, обосновывавшие идеи единства Русской земли и необходимости ее сплочения в рамках единого государства. При всей классовой направленности и ограниченности этих идей они имели для своего времени большое прогрессивное значение.

§ 14. Классовая борьба в городах

Подъем городов в XIV–XV вв. вызвал углубление классовых противоречий и усиление классовой борьбы. Городская беднота и рядовая масса горожан вела борьбу против феодалов и связанного с ними крупного купечества, владевших земельной собственностью, большими денежными средствами, обладавших политическими правами. Антифеодальные выступления горожан часто принимали форму открытых восстаний. Рассмотрение этих восстаний будет дано в связи с политической историей Руси XIV–XV вв. Сейчас же мне хочется остановиться на характеристике некоторых других мало изученных форм городских движений.

Прежде всего мне представляется полезным сказать несколько слов о тех преступлениях, которых касается Псковская Судная грамота, — памятник, отразивший социальные отношения в крупном русском средневековом городе XIV–XV вв. К числу наиболее важных преступлений, за которые рассматриваемый кодекс назначает смертную казнь, относятся измена («перевет»), поджог, «кримская татьба» (под ней некоторые исследователи понимают ограбление церковного имущества), конокрадство, повторная кража на посаде. Некоторые виды правонарушений наказываются, согласно Псковской Судной грамоте, денежным штрафом. Это — «разбой», вооруженное нападение («наход»), «грабеж», ограбление запертой кладовой, кража товара, запакованного и уложенного в санях, на возу, в лодье; хлеба, зарытого в яме.

Названные правонарушения очень часто были проявлениями разных форм классовой борьбы. То, что в соответствующих статьях Псковской грамоты в ряде случаев речь идет не просто об уголовных преступлениях (хотя, конечно, имели место и таковые), а о социальных выступлениях, по-моему, бесспорно. Я хотел сейчас обратить внимание не только на общий характер, но и на специфику этих выступлений. Бросается в глаза, что Псковская Судная грамота заостряет свое внимание в значительной степени на формах проявления социального протеста в городах. Именно в городе могло главным образом иметь место такое явление, как ограбление церкви. Специально выделяется в качестве особого вида преступлений присвоение чужой собственности на посаде. А статья Псковской Судной грамоты об охране товаров, привезенных в город или предназначенных к вывозу оттуда в санях, на возу, в лодье, возникла в связи с развитием торговых связей в стране, сопровождавшихся и ростом классовых противоречий.

По-моему, наибольший интерес представляет борьба Псковской Судной грамоты с поджогами. Если сопоставить лаконичное в этом отношении указание памятника с теми данными, которые имеются в летописях о пожарах в городах (особенно в Новгороде) и об обстоятельствах, их сопровождавших, то станет ясным, какую социальную опасность представляли для господствующего класса поджигатели.

При обращении к новгородским летописям, освещающим события первой половины XV в., сразу бросается в глаза большое количество известий, посвященных постройкам церквей. В то же время, судя по летописям, в Новгороде в первой половине XV в. часто происходили пожары, во время которых гибли целые городские концы, дотла сгорали церкви, дворы бояр и посадских людей. Большею частью причины этих пожаров не ясны. Но очевидно одно — в ряде случаев они возникали не в силу случайных обстоятельств. Конечно, не раз имели место поджоги города, причем поджоги не как уголовные преступления, а как один из путей проявления социального протеста городской бедноты против новгородского патрициата.

Громадный пожар произошел в Новгороде в 1340 г. Благодаря сильному ветру («тако бяше велик и лют пожар, с бурею и с вихром») он перекинулся с одной стороны Волхова на другую. «По воде огнь горя хожаше», и люди, искавшие спасения в воде, находили там гибель. Желая подчеркнуть все разрушительное действие пожара (и, как увидим дальше, сопровождавших его социальных движений), летописец говорит, что новгородское население уже ждало кончины мира («яко мнети уже концина…»). Из церквей и домов не успевали выносить иконы и книги, а имущество, которое владельцам удалось вынести, погибло в пламени пожара или же его «разграбили» «злии человеци».

Что же это за «злии человеци», которые, пользуясь пожаром, завладели чужим добром? Летописец осуждает их очень сурово. Он обвиняет их в отсутствии страха божия, в неверии в воскресение мертвых и в то, что грешники в день страшного суда получат возмездие за свои преступления против закона божия («иже бога не боятся, ни чають въскресениа мертвым, ни суда божиа, ни възданиа по делом»). «Злии человеци» не только забирали «товар» «у своей братии у крестьян» и побивали тех, кто не хотел отдавать им свое имущество, но и грабили церкви. Летописец считает последнее деяние особенно вопиющим, ибо обязанностью каждого христианина, даже не желающего соблюдать собственный дом, является охрана церковного добра («всякому христианину, хотя бы и свои дом повергая», надлежит «церкьвии постерещи»).

Летописец перечисляет преступные дела «грабителей». Они заперлись в церкви 40 мучеников, похитили там весь «товар», кому бы он ни принадлежал, не дали вынести оттуда иконы и книги, убили двух сторожей. Когда же «злии человеци» выбежали из церкви, всю находящуюся там святыню объяло пламя. Разграблена была и церковь Богородицы на торгу. Молва гласила, что там был убит поп, пытавшийся не дать на расхищение «товар»[1565].

Что можно сказать о людях, так активно действовавших во время пожара 1340 г. и, по-видимому, причастных к поджогу города? Обыкновенные ли это грабители? Нет, это мало вероятно! Летописец характеризует их не просто в качестве уголовных преступников. Он считает, что они были носителями определенной антицерковной идеологии. Они отрицали основные догматы православной церкви (учение о воскресении мертвых, о страшном суде), у них было какое-то свое представление о боге. Словом, перед нами какое-то радикальное крыло еретиков. Их выступление против господствующей церкви было в то же время и выступлением против феодального строя.

Характерная деталь: эти люди захватывают в церквах «товар», однако икон и других святынь не трогают, но запирают церковные двери, чтобы нельзя было их спасти! На первый взгляд здесь есть что-то противоречивое. Но это противоречие можно распутать. «Грабеж» «товара», вероятно, представлял собой своеобразный раздел имущества богачей между неимущими на началах социального равенства. А активное противодействие выносу из горящих церквей икон и других предметов православного культа было, по-видимому, не чем иным, как выражением иконоборческих настроений. Все вышеизложенное свидетельствует о том, что новгородский пожар 1340 г. сопровождался крупным антифеодальным движением городского плебса, проходившим под лозунгами крайнего идеологического течения еретического характера.

Имеются основания думать, что аналогичное движение повторилось в Новгороде в 1342 г. И в этом году в городе был пожар, уничтоживший ряд церквей. Опять весь город пришел в движение в поисках защиты от огня («и бе видети всь град движащеся и бегаша по неделю и боле…»). И снова летописец подчеркивает остроту вскрывшихся в это время социальных противоречий, которые вылились в столкновение классов. Оценка классовой борьбы дается летописцем в виде лапидарной формулы: «…и много пакости бысть людем и убытка от лихых людии, иже бога не боятся». Но эта формула многозначительная! За ней скрывается признание поступков «лихых людей» действиями, направленными против господствующей церкви. И не случайно летописный рассказ о новгородском пожаре 1342 г. заканчивается описанием, торжественного крестного хода, организованного архиепископом Василием по новгородским монастырям и церквам с целью избавить «всь град» от божьего гнева («дабы отвратил от нас праведный гнев свой»)[1566]. Из всего летописного контекста следует, что автор разбираемого рассказа под «праведным гневом» понимает не только пожар, но и те проявления социального протеста, выразившиеся в наступлении на господствующую церковь, которые пожар сопровождали, а может быть, и породили.

Заслуживает большого внимания летописный рассказ о пожаре в Новгороде в. 1397 г. Сгорели 22 каменных церкви и одна деревянная, «а душь погоре, — бог весть»! — с горечью замечает летописец. Многие новгородские жители, как всегда в таких случаях, утонули в Волхове. Описание пожара кончается стереотипным заявлением летописца: «Толь лют бяше пожар, с вихром огнь по воде горя хожаше». Вслед за тем летописец сообщает о построении по повелению архиепископа Иоанна в Новгороде Покровской церкви и заканчивает это известие молитвой, обращенной к богородице: «соблюди церковь свою неподвижиму… и нераздрушиму до скончаниа всего мира»; подай милость архиепископу новгородскому Иоанну «со всеми его детми, с новгородци, и с послужившими о храме своем… святем…»[1567]. Ясно, по-моему, что основная идея этой молитвы заключается в том, что должно быть, сохранено единство церкви, что во имя этого единства все новгородцы должны сплотиться вокруг своего духовного пастыря «владыки» Иоанна. Читая же текст помещенной на страницах Новгородской летописи молитвы, невольно думаешь: по-видимому, во время пожара в Новгороде в 1397 г. опять имело место движение против архиепископа как главы господствующей церкви, который берется под защиту летописцем.