Вчера-позавчера - Шмуэль-Йосеф Агнон

Ицхак и Шифра не замечали ни тех, кто пришел к ним на хупу, и ни тех, кто пришел поглядеть на них; Ицхак думал только о Шифре, а Шифра думала только об Ицхаке, так что не оставалось у них в сердце места для всех остальных. И когда принесли ему телеграмму со свадебными поздравлениями от Рабиновича, свернул он ее, и засунул в карман, и не прочел ее до конца. Дошло дело до того, что он забыл фамилию Сони. Когда пошел он постричься перед хупой и вынужден был подождать немного, дал ему парикмахер номер «Хапоэль Хацаир», и увидел он там статью о Хемдате и Яэль. Там шла речь о том, что Хемдат влюблен в Яэль Хают, а Яэль Хают увлекается другими молодыми людьми. Отложил Ицхак газету и не почувствовал никакой жалости к Хемдату – так виновник торжества отбрасывает от себя все беды в мире, переполненный радостью.

Шифра и Ицхак не замечали ни тех, что пришли на их хупу, и ни тех, что пришли поглазеть и поглумиться. Больше того, они не замечали даже горя несчастной Ривки, переживавшей, что на хупе ее дочери нет ни веселья и ни почета, и восклицающей в глубине души: что это, за что сделал мне Всевышний такое? Но, напоследок, сжалился Всевышний над ней и послал ей веселье и почет на глазах всех ее соседей и соседок.

Каким образом? В это самое время прибыл в Иерусалим большой раввин из Венгрии, божий человек, святой, гений и праведник, и как велик был его гений, так велика была доброта его сердца и праведность. Услышал он об этой свадьбе и вспомнил, что как-то раз в юности попал он в дом реб Моше-Амрама, когда сватали ему его дочь, и вспомнил все угощение, которым угощал его реб Моше-Амрам. Подобно другим праведным хасидам, прямодушным и бесхитростным, которые помнят добро и не помнят зла, помнил этот праведник доброту реб Моше-Амрама. Сказал он своему помощнику: пойду и воздам его дочери добром за добро. Надел субботнее платье и отправился к реб Файшу. А кто увидит этого праведника, идущего по улице, – как не пойдет с ним? Тут же присоединились к нему знатоки Торы и деловые люди, и принесли с собой хлеб, и вино, и мясо, и рыбу, и разные деликатесы. Устроили большую трапезу, и раввин произнес семь благословений. Наполнился весь дом радостью и весельем. И пришли все соседи и соседки, мужчины, и женщины, и дети разделить радость жениха и невесты, так что не мог дом вместить всех пришедших.

Часть двенадцатая

О болезнях

1

Праздник прошел, и ушло все веселье. Лихорадка свирепствует вовсю. Нет дома, в котором не было бы больного. К лихорадке присоединяется инфлюэнца. А к этим двум тяжелым болезням, привычным в Иерусалиме, присоединяется воспаление мозговой оболочки, она же – менингит, известный под именем «упрямая болезнь». Больные из бедноты, в особенности больные из ашкеназской общины, буквально гниют заживо.

Одни врачи говорят, что болезни приходят из-за плохой воды, потому что к тому времени высохли колодцы и осталась только грязная вода. Другие врачи говорят, что грязь и отбросы в городе приводят к болезням. А есть среди врачей такие, что говорят, будто талит и штраймл приносят с собой эпидемию. Лежит больной в больнице на больничной койке, а в субботу идет этот больной в синагогу и заражает других. К этому нужно добавить миквы. Есть миквы, которые наполняют мутной водой и меняют воду не чаще чем раз в два месяца, а в миквах для женщин, которые обязаны наполнять только дождевой водой, меняют воду три раза в год. Вдобавок ко всему этому – бедность: живут люди в тесноте, и питаются селедкой и копченой рыбой, которой исполнилось уже два и три года, и пьют дурную воду, а отхожие места стоят у них на дворах и отравляют воздух.

Страх все растет и растет. Один врач говорит: «Положение опасное». А коллега его добавляет: «Ужасное и страшное». Слова эти наводят ужас даже на здоровых. И каждый, у кого только есть возможность, готов взять свою семью и бежать из города, да только некуда бежать, ведь и из других мест поступают плохие новости. Спешат врачи от больного к больному, прописывают лекарства и берут плату, а если вызывают их ночью, берут двойную и тройную плату.

Попечители города и его руководители делают все, что в их силах: говорят о том, что надо снять дом для больницы, и призывают каждый понедельник и четверг поститься, и молиться, и поклониться могилам святых праведников, и задуматься о грехах своих. Что ни день, расклеивают от имени раввинов и раввинского суда призывы: «Народ Всевышнего, крепитесь и мужайтесь!», «Дочь народа моего да не молчит!», «Сыны Исраэля да не знают покоя!» И новые постановления со старыми объявлениями о бойкоте школ, называемых «школес», печатаются во множестве; и находятся жители, что прибивают к дверям амулеты и камеи; и уже поставили хупу сироте и сиротке на Масличной горе – лишь бы остановить эпидемию.

Пастыри святого народа делают свое дело, а поставщики баранины и козлятины делают свое дело. Расклеивают объявления на улицах: «Пожалейте своих детей и младенцев! Не ешьте говядину и не пейте коровье молоко, все болезни – от них!» И тот, кто привык к говядине и коровьему молоку, ест баранину и козлятину и пьет овечье и козье молоко; а баранина, и козлятина, и овечье молоко, и козье молоко поднимаются в цене изо дня в день. Дороговизна растет. На жизнь не хватает, и руки опускаются, и мрачное настроение охватывает людей. А солнце стоит в зените и забавляется во Вселенной.

«Хапоэль Хацаир», который не оставляет без своего внимания ничего в ишуве, чтобы не подвергнуть критике, писал по этому поводу: «Находятся бессердечные люди в Иерусалиме, которые говорят, что нет тут никакой эпидемии, ничего тут нет необычного; да, приходят каждый год болезни в Эрец и убивают пару-другую человек; да, и в прошлом году заболело двести человек и тридцать из них умерло; просто несколько раввинов и директоров школ подняли весь этот шум, чтобы пробудить жалость в сердцах еврейских благодетелей за пределами Эрец, дабы те прислали им денег. Однако это неверно, ведь даже школы сионистов закрыты». Но тут же «Хапоэль Хацаир» приводит свидетельство, что не все школы закрыты. «Просто директора школ обычно каждый год ездят за границу, а те, что задержались и не уехали, – хотят поехать сейчас. Так вот, их доктора велели им отправить своих учеников домой из страха перед инфекцией, а те директора, что вернулись из-за границы и не собираются уезжать в этом году еще раз, – им врачи разрешили проводить занятия в их школах».

2

Уже прошел месяц кислев, а дожди – не шли. Дождь не приходит, и земля от сухости исходит. Хозяева домов штукатурят крыши, но крыши снова и снова растрескиваются. Временами показываются облака утром, и кажется, что они несут в себе дожди, а на самом деле нет в них ни капли влаги. Как облака появляются, так и исчезают. И снова небо – чистое, и солнце – в зените, а каждый куст и каждое дерево все равно что мертвые. Точно так же – двуногие, точно так же – четвероногие. Колодцы пусты, нет в них воды, зато есть в них всякие червяки, и разные ползучие, и свернувшиеся улитки, зеленые и красноватые, от которых ужас холодит сердце. Каждая капля воды стоит матлик, и за каждый мех с водой, привезенный арабами из Эйн-Рогель, ругается с десяток женщин. Что ни день, появляется черный ворон и каркает голосом, надтреснутым как сухая глина. От его крика дрожат овцы и прячут головы в шерсть. При виде таких картин предсказывают люди, что тяжелый год придет на ненавистников евреев. А пока что те взвинчивают цены, и товары дорожают, и владельцы лавок прячут продукты, чтобы продать их потом втридорога.

Нашлись горожане, которые начали поститься и давать пожертвования, а проповедники и моралисты спешат пробудить народ к раскаянию. Иерусалим казался вымершим, пустым, и солнце кипятило пыль и грязь на его улицах. Но синагоги и бейт мидраши полны. Каждый день читают там покаянные молитвы и повторяют тринадцать символов веры, «Отец наш, царь наш» и «Спаси нас»; и трубят в шофар, и молятся о дожде; и после молитвы все вместе произносят псалмы; и по окончании полуденной молитвы встает знаток Торы и обращается к народу с назиданиями, дабы пробудить их сердца. И перечисляет грехи народа Израилева, из-за которых закрылись небеса и не шлют дождей. Каждый день приходит рабби Гронем Придет Избавление в Меа-Шеарим и обращается к народу, иногда во дворе синагоги «Спасение Яакова», а иногда со ступеней здания ешивы. И когда он появляется, за ним идет много народа – он умеет говорить и умеет пробуждать сердце и усмирять душу, так как он сведущ в грехах поколения не хуже ангелов зла. И все нарушения, и прегрешения, и преступления привычно выскакивают из его рта, как если бы сатана сдал ему на хранение свою записную книжку.

Еще и раньше тянуло Ицхака к толкователям Торы, он любил послушать слова Торы или хорошую притчу. Не как большинство наших товарищей – они тоже приходят, но по другой причине. Поколение, которое отошло от деяний своих отцов, но не удостоилось собственных свершений, хочет окунуться в атмосферу старого времени, вдохнуть этот запах, пусть даже иногда и дикий. Многие горят желанием послушать хасидские истории, нигуны Дней трепета[118] слова проповедников. Поколение это, которое ничего нового в жизнь не внесло, а от старого – отошло, как только поняло, что остается голым, берет старое отцовское платье и натягивает на себя. И не понимает, что, пока одежда была в руках их отцов, те берегли ее от моли и от пыли, и она была каждый день как новая, и грела их от холода, и спасала от жары. А вот сыновья не берегли ее от моли и не отряхивали ее от пыли. Мало того что она не греет, но она еще и полна пыли. Вообще-то и рабби Гронем одет в лохмотья, да только лохмотья эти не видны под слоем пыли.