Рассказы. Миры Роберта Хайнлайна. Том 24 - Роберт Хайнлайн

Рейнолдс уже во весь голос вызывал Вашингтон.

Последней от вахты освободилась Бабуля Уилкинс. Дороти обнаружила еще одну бомбу в Потомаке; миссис Уилкинс грубовато велела ей не лениться. В Вашингтоне всего было четыре бомбы, что миссис Уилкинс, оказывается, знала с самого начала. Дороти нашла их за одиннадцать минут.

Спустя три часа Рейнолдс, который никак не мог заснуть, зашел в гостиную офицерского клуба. Несколько членов его команды закусывали и слушали радиопередачу о нашем воздушном налете на Россию. Рейнолдс даже слушать не стал — ну, разбомбят там Омск или Томск, Минск или Пинск — ему сегодня не до этого. Медленными глотками он пил молоко и думал о том, что никогда в жизни больше не прикоснется к кофе. К его столику подошел капитан Майклер.

— Вас вызывает генерал. Быстро!

— Чего это он?

— Я сказал — быстро! А где тут Бабуля Уилкинс… о, вот она! А кто такая Дороти Смит?

— Та, что сидит рядом с миссис Уилкинс.

Майклер ввел их в кабинет Хэнби. Тот кивнул.

— Садитесь вон там. Вы, леди, тоже. Постарайтесь держаться в фокусе.

Рейнолдс обнаружил, что он находится как раз против экрана телевизора, на котором возникло изображение Президента. Выглядел Президент таким же усталым, каким чувствовал себя Рейнолдс, но все же улыбался.

— Вы доктор Рейнолдс?

— Да, мистер Президент.

— А эти дамы — миссис Уилкинс и миссис Смит?

— Да, сэр.

Президент тихо сказал:

— Вы трое и все ваши коллеги получите благодарность от имени республики. И мою личную — тоже. Но это подождет. Миссис Смит, бомбы еще есть, только они в России. Не может ли ваш удивительный дар обнаружить их там?

— Господи, откуда же мне знать… Можно попробовать…

— Миссис Уилкинс, а вы можете взорвать эти бомбы, хоть они и находятся от вас далеко?

Ко всеобщему удивлению, глаза Бабули блестели так же ярко, как обычно; она была оживлена в высшей степени.

— Мистер Президент!

— Сможете?

Взгляд Бабули устремился в неизвестные дали.

— А вы дайте нам с Дороти тихонькую комнатку подальше отсюда… да чайник с хорошей заваркой. Только чтоб чайник был побольше.

ВОДА ПРЕДНАЗНАЧАЕТСЯ ДЛЯ КУПАНИЯ

Ему казалось, что жара в долине сильнее обычного, но жарко здесь всегда. Долина Империал — это естественная парилка: она расположена на 250 футов ниже уровня моря, отделена от Тихого океана горами у Сан-Диего, а от Калифорнийского залива — возвышенностью на юге. На востоке между долиной и бурной рекой Колорадо стеной встали Шоколадные горы.

Он остановил машину у отеля «Барбара Уорт» в Эль-Сентро и вошел в бар.

— Шотландского.

Бармен налил ему стакан виски, а рядом поставил стакан с ледяной водой.

— Спасибо. Выпьете со мной?

— Не откажусь.

Посетитель отхлебнул виски, запил его глотком воды.

— Вот как раз нужное количество воды в нужном месте. У меня гидрофобия.

— Чего?

— Я не люблю воду. В детстве я чуть не утонул, с тех пор боюсь воды.

— Да, воду пить противно, — согласился бармен, — но поплавать я люблю.

— Это не для меня. Именно за то я и люблю долину, что здесь нет оросительных каналов, тазов, лоханей и стаканов. Всегда с ужасом возвращаюсь в Лос-Анджелес.

— Если вы боитесь утонуть, — ответил хозяин, — то вам лучше быть в Лос-Анджелесе, чем в долине. Мы здесь находимся ниже уровня моря. Вокруг нас вода, мы на самом донышке. А что, если кто-нибудь вытащит пробку?

— Пугайте этим свою бабушку. Береговая линия — не пробка.

— А землетрясение?

— Чепуха. Землетрясения не сдвигают горы.

— Ну, не обязательно землетрясение. Вы слышали о наводнении 1905 года? Колорадо тогда вышла из берегов и образовалось Салтонское море. Да и насчет землетрясений слишком уж не обольщайтесь: долины ниже уровня моря не образуются сами по себе. Сан-Андреасский разлом огибает эту долину наподобие знака вопроса. Только представьте себе, какой должен был быть толчок, чтобы тысячи квадратных миль земли оказались ниже уровня моря.

— Не пытайтесь меня напугать. Это было тысячи лет назад. Получите, — он положил банкноту на стойку и вышел. — Ну и зануда! С таким характером нечего лезть в бармены.

Термометр в затененном проеме двери показывал 118 градусов.[18] Зной был почти осязаемым он жег глаза, иссушал легкие, хотя приезжий и шел по теневой стороне дорожки. К машине будет невозможно притронуться: надо было поставить ее в гараж. Он обошел вокруг машины и увидел, что кто-то нагнулся над левой дверцей.

— Черт возьми, что вы здесь делаете?

Человек вздрогнул и обернулся, показав бесцветные хитрые глаза. На нем была пиджачная пара, грязная и неглаженная, без галстука. На руках и под ногтями — грязь, но не трудовая: мозолей не было. Безвольный рот портил его не лишенное приятности лицо.

— Я не делал ничего плохого, — извинился он. — Я только хотел прочитать вашу регистрационную карточку. Вы из Лос-Анджелеса? Не подбросите меня туда?

Владелец автомобиля быстрым взглядом осмотрел салон.

— Хотел посмотреть, откуда я? Тогда зачем открыл бардачок? Следовало бы тебя посадить, — он кивнул в сторону двух помощников шерифа в форме, околачивавшихся на другой стороне улицы. — Проваливай, бездельник.

Человек посмотрел в сторону полицейских и быстро исчез в противоположном направлении. Владелец машины забрался внутрь, проклиная жару, и проверил бардачок. Не хватало фонарика.

Мысленно списав фонарик в убыток, он поехал в сторону Броули, расположенного пятнадцатью милями севернее. Жара была угнетающей даже для долины Империал. Погода как раз для землетрясения, подумал он, давая волю обычному калифорнийскому предрассудку, потом отбросил эту мысль — ведь ему ее подал тот безмозглый бармен. Обычный день для долины, ну, может быть, немного жарче, чем всегда.

Дела занесли его на несколько отдаленных ранчо между Броули и Салтонским морем, а теперь он возвращался по разбитой проселочной дороге к шоссе. Неожиданно машина затряслась, как будто ехала по булыжникам. Он остановился, но тряска продолжалась, сопровождаемая низким отдаленным гулом.

Землетрясение! Он выскочил из машины, охваченный неосознанным первобытным стремлением выбраться на открытое пространство, убежать от рушащихся башен и падающих кирпичей. Но здесь не было зданий; ничего, кроме пустыни и орошаемых полей.

Он вернулся к машине, вздрагивая при каждом новом толчке. Правое переднее колесо спустилось. Очевидно, шину проткнул острый камешек, когда машина затряслась от первого сильного толчка. Пока он снимал колесо, ему чуть не стало плохо. Он выпрямился, бледный от жары и усталости.