Лже-Нерон. Иеффай и его дочь - Лион Фейхтвангер

прав, и он мне нравится. – Старик посмотрел на пустой каменный престол. – Жаль, нет с нами судьи Галаада, он сумел бы разрешить этот спор.

Зильпа бросила на шамкающего старца взгляд, полный нескрываемого презрения. До чего же жалки эти длиннобородые, до чего ничтожны все мужчины здесь на площади, в том числе и ее собственные сыновья. Галаад, по крайней мере, имел и характер, и силу, но и он сошел бы в пещеру бесславным, не помогай она ему советом и делом. Во все века именно женщины Израиля выказывали подлинную силу духа в трудное для народа время. Израильтянам не удалось бы завладеть этими землями, если бы Мириам и Девора не поддержали в них боевой дух. Сообразят ли наконец эти длиннобородые, что слушаться надо ее, Зильпу, а не этого наглого юнца и ублюдка.

Но тут одному из старейшин пришла в голову новая мысль. Он прошептал что-то на ухо дряхлому Манассии, и тот обратился к Авияму:

– А тебе нечего нам сказать, первосвященник? Ягве не сообщил тебе свою волю?

Зильпа почувствовала горький вкус во рту. Ее задело, что эти глупые старцы, минуя ее, обратились за советом к священнику. Тот, тщедушный и сгорбленный, опираясь на посох, отделился от стены, вступил в круг и остановился перед старейшинами на самом солнцепеке. Он мучительно сознавал свою полную беспомощность. Они требовали, чтобы он сообщил им волю Ягве; что ж, они были правы, ведь он был служителем Ягве, посредником между ним и этими людьми. Но Ягве молчал.

В ярости он подумал: «Ты все же ответишь мне, Ягве. Заставлю ответить». А вслух пророкотал с деланой решительностью в голосе:

– Повремените выносить решение, старейшины. Я спрошу совета у Ягве через его священные знаки.

6

Ранним утром следующего дня Авиям начал готовиться к общению с Ягве при помощи «урим» и «туммим» – камней света и совершенства. Дело это требовало особой чистоты. Помощники принесли прозрачной родниковой воды и омыли Авияма с головы до ног. Затем надели на него белое облачение. Потом прикрепили к поясу и наплечникам «эфод» – короткий четырехугольный нагрудник из тяжелой ткани голубого цвета с отверстием для головы; на нем было двенадцать драгоценных камней – «урим» и «туммим», передающих священнику волю Божью.

Облачившись во все это, священник развязал веревки, державшие завесу, отделявшую заднюю часть скинии, откинул тяжелый темный полог и вошел в «святая святых» – шатер, в котором Ягве сопровождал израильтян в годы странствий.

Там не было ничего, кроме Ковчега Завета и каменного престола Ягве. Ковчег стоял справа от входа; это был простой деревянный ящик, в котором хранились свидетельства союза колен Израилевых с Ягве – скрижали, на которых Бог собственноручно начертал слова Завета. Каменный престол Ягве, эта святыня святынь, высокий и черный, стоял у задней стенки шатра; на нем, невидимо для глаз, восседал Ягве, когда посещал страну Галаад.

За тяжелыми завесами, пахнувшими затхлостью, было сумрачно, прохладно и душно. Священник ощутил робость и растерянность. Общение с Ягве требовало от спрашивающего полного самоотречения. Он должен был до конца доверить Богу ответ и решение. А он, Авиям, со всех сторон обдумал и не раз взвесил, какого ответа можно ждать от Ягве, перебирал и оценивал самые разные варианты. Выбросил ли он начисто из ума и души дерзостные мысли и соображения смертного человека, кощунственные перед волей Божьей? Отринул ли от себя даже слабые поползновения на собственную волю и предубежденность? Достаточно ли он чист душой и телом? Готов ли его ум запечатлеть и хранить решение Ягве, как свежая глиняная таблица хранит начертанное? Он весь напрягся от страха и робости. Явится ли Ягве и захочет ли с ним говорить?

Он задрожал. Ибо всем своим существом почувствовал: Бог сошел с Синая и, невидимый, присутствует здесь, на своем престоле в Массифе. Священник закрыл глаза. Все его тщедушное тело содрогалось, пот лился градом, с закрытыми глазами он явственно видел грозный лик Ягве, излучавший одновременно строгость и милосердие, видел огромные горящие глаза Бога, а над ними мощно выступающий изо лба рог силы и изобилия.

Он пал ниц и прижался лбом к земле, дабы не погибнуть, узрев Невидимого, сидящего на каменном троне. Он лежал на земле и спрашивал: «Будешь ли ты милостив к рабу твоему и ответишь ли ему?» Слабыми пальцами он вцепился в священные камни, чтобы приобщиться к их святости, замер в ожидании. Почувствовал, как их сила вливается в его жилы. И услышал глухой голос Бога: «Я здесь».

Он имел право задать всего три вопроса; он знал об этом от своего предшественника, а тот – от своего. И вопросы эти надо задать с умом, ибо Бог отвечал только «да» или «нет». Каждый следующий вопрос должен быть точнее предыдущего, если хочешь получить ясный ответ на тот, который станет последним.

И Авиям спросил: «Должен ли я объявить, что Иеффай теряет права на наследство, как того требуют его братья?» Переведя дух, он вновь замер, ожидая ответа. Невидимый беззвучно ответил: «Нет».

Священник задал второй вопрос: «Значит, я должен лишить наследства в Маханаиме законных сыновей Галаада, рожденных Зильпой?» Замирая от страха, он ждал, и минута показалась ему вечностью. Бог ответил: «Нет».

Перед третьим, решающим вопросом Авиям, жалкий и обессиленный, ощущал лишь болезненную слабость во всем теле. Он еще крепче вцепился пальцами в священные камни, их сила помогла ему, войдя в голову и грудь. Бог погнал кровь по его жилам. И он задал свой последний вопрос, но уже не губами, которые его не слушались, а прямо сердцем: «Должен ли я подвергнуть Иеффая искушению, дабы узнать, воистину ли изгнал он мерзкого Аммона из души своей и дома своего?» Старческие руки Авияма так дрожали, что священные камни выскальзывали из его пальцев, тощее тело сжалось в судорожном напряжении. В тишине скинии слышалось лишь его хриплое дыхание. Наконец последовал ответ Бога: «Да».

Руки Авияма выпустили камни. Он простерся на земле,