Дверь ВНИТУДА - Юлия Фирсанова

— Ага, гад позвонил, сказал, что ты в беде, и я, дура, никого не предупредив, записки не черкнув, кинулась на помощь, — повинилась я под неодобрительным взглядом ЛСД. Конрад почему-то фыркнул и ссадил меня с колен, устроив под мышкой. — Телепортируюсь, вижу окровавленную тушку, прикованную к батарее, а тут мне под нос какую-то дрянь суют, я и отключилась. Пришла в себя уже на крыше, где добрый дядя Громов объявил, что ему очень жаль, но я должна прямо не отходя от кассы помереть во имя всеобщего блага и спасения мира. И раз уж с тортом, падением под колеса, балконом, отравой и прочими милыми шуточками вышла неудача, то теперь мне предстоит полет с крыши без парашюта. Ну и куратору заодно, потому как очень под ногами мешался.

— Громов мертв? — уточнил вампир самое главное для себя, да в общем-то и для нас заодно.

— Получил травмы, несовместимые с жизнью, — с сумрачным довольством оскалился не хуже вампира кровожадный кайст, не простивший ни ударов по голове, ни того, что его выставили доверчивым дураком.

— Меня столкнули с крыши, следом за мной с высотки сбросились куратор и Громов в обнимку. И тут как-то так получилось, что крылья выросли, и я не упала, а полетела. У кайста тоже крылья прорезались, а у Громова нет, наверное, у него в роду фениксов не было и демоны ему перьев не дарили, — на этой оптимистичной ноте закончила я драматическое повествование.

— При чем здесь демоны? — враз напружинившись, ревниво переспросил ЛСД.

Пришлось поделиться предположениями касательно теории происхождения индивида «Геля Крылатая», то есть более подробно рассказать о визите любителя розового жемчуга и скромном даре, преподнесенном демоном от чистого сердца. Даре, слившемся с телом, — черном с прозеленью пере, цвет которого напоминал оттенок моего оперения и кое вынуть назад, дабы продемонстрировать собеседникам, не представлялось возможным. О попытке демонического соблазнения я благоразумно умолчала. Пусть его! Зачем новый виток психоза у ЛСД провоцировать? Он и так сегодня напсиховался на десяток лет вперед. Тем паче что и не хотел демон мне ничего плохого, так, чисто на рефлексах попробовал обычную силу применить и обломался.

— А что было потом, когда мы с куратором до крыши добрались, я не поняла, фейерверки золотые, браслеты-тату с подсветкой на руках… — задумчиво продолжила я и машинально почесала одну руку, затем другую. На них сейчас почти ничего, если не присматриваться, не отсвечивало. А если вглядеться пристальнее, то тонкий золотой узор кельтского типа проглядывал, как ледяное кружево на начавших замерзать окошках, едва-едва, самым контуром.

— Вот тут как раз все ясно, — медленно, Чеширским котом, расплылся в улыбке Конрад. — Ваш прыжок с крыши и совместный полет был принят в качестве последнего подтверждения супружеской связи по обычаям кайстов. Только их, как я читал в одном древнем свитке, со связанными крыльями в пропасть бросали. Достанет страсти сжечь веревки и взлететь, значит, воистину единственные друг для друга. Пара, судьбой сведенная! Давно это было. Еще в те времена, когда кайсты от фениксов недалеко ушли и заветы предков подчистую не позабыли. Тогда каждый крылами владел и пламя священное пробуждать по желанию был способен.

— Так мы чего, теперь женаты по древним обычаям фениксов? — уточнила я диспозицию и мысленно нервно хихикнула: сбылась мамина мечта! Нет, про фениксов и на фениксов маме было глубоко и с башни морковкой, но вот подходящий муж для младшей дочери — маминым идефиксом таки был.

Вампир подтвердил факт женитьбы энергичным кивком. ЛСД же продолжил сверлить меня темным взглядом, будто взял подряд на работу дрелью.

Содержательную беседу прервал знакомый звонок мобильника со шкафа. Опа! Я его, оказывается, вечером тут забыла?! И кто ж такой умный ночью со мной пообщаться спешит? Нет, полуночников у меня в друзьях воз и маленькая тележка, но народ знает, что чаще всего я ложусь рано, и после двенадцати не звонит, ибо не смеет трезвоном с кровати поднимать кровожадного зомби имени меня.

Добравшись до телефона, глянула на имя, вздохнула, набираясь мужества, и включила:

— Да, Вась.

— Прости, привет, Гель, ты не спишь? — совершенно трезвым и ничуть не сонным голосом спросил мой друг и дважды случайно отвергнутый возлюбленный Василек.

— Еще не ложилась! — Чего врать-то.

— Я извиниться хотел. На суточном дежурстве замотался, времени счет потерял, когда на часы глянул, допетрил, да ты уже трубку взяла, — сбивчиво и торопливо заговорил друг-медик. — Ты ж мне никогда повода думать, что любишь, не давала, я сам навоображал, дурень стоеросовый, а когда не получилось, обижаться начал…

— Васюнь, я не злюсь, ничуть! Ты замечательный парень, заботливый, умный, добрый! Истинное сокровище! Та, кому достанешься, самой счастливой будет! — Я говорила очень искренне.

— Но не ты, — констатировал Вася на другом конце, зашуршал какими-то бумагами, звякнул чашкой.

— Ты — мой самый лучший друг! — поклялась я от чистого сердца, прижимая мобильник к уху.

Учитывая остроту слуха обоих мужчин, уходить с ним из комнаты было бы бесполезно, и вообще вставать после всех ночных экзерсисов я отчаянно ленилась. Крылья хоть и исчезли, а спина продолжала ныть перетруженными мышцами, которые впервые в жизни работать заставили. Почему-то после полета, вопреки заверениям феникса о массовом исцелении травм, мышцы болели как сволочи! Наверное, трудовые растяжения в разряд подлежащих лечению не подходили. Может, еще и от досады я резала правду-матку при свидетелях:

— Извини, что с любовью не сложилось. С ней вообще черт ногу сломит. Ни фига не понятно. То терпеть кого-то не можешь и аж зубами от раздражения скрипишь, то от одного взгляда горячо-горячо внутри делается, и как обухом по башке: «Это оно и есть?» А потом сразу сомневаться начинаешь, и тут же вновь понимаешь от одного прикосновения, что все-таки оно. Вот как-то так непонятно и… здорово. От самой себя прячешь мысли, прячешь, и вдруг все ясно становится, как свет в темной комнате включили.

— Повезло ему, — завистливо вздохнул Василек.

— Кому? — озадачилась я и почесала шею. Комар, что ли, на крыше тяпнуть умудрился, а я в растрепанных чувствах и потемках диверсанта не заметила?

— Про кого ты сказала, — печально пояснил друг и, не прощаясь, положил трубку.

Не готов был к дружеской болтовне, к тому, чтобы переступить через разочарование и как ни в чем не бывало вернуться к прежней легкости общения. Сторониться меня будет, пока не перегорит или не встретит такую, чтоб все мысли на себя переключила. Эх, как все сложно-то!