Дверь ВНИТУДА - Юлия Фирсанова

— Ледников говорил о погибших кураторах, это вы их?..

В какой-то миг рассказа Громова я перестала верить в реальность происходящего, в его слова. Все казалось каким-то нелепым, корявым спектаклем режиссера-дилетанта. Не может взрослый человек, не может на самом деле нести такую чушь и в нее верить! Фанатики, наверное, существуют, только где-то там, а не под носом, и я никак не могу иметь к ним никакого отношения.

«Это сон, это сон, и сейчас я проснусь», — рефреном звучало в голове, а собеседник продолжал ужасную исповедь в лучших традициях коронных речей великих злодеев:

— Да, Геля, я немного помог нескольким привратникам уйти из жизни. Но ты оказалась такой упрямой. Не стала тортик есть, какой-то глупый парень вытащил тебя из-под колес, даже порошок и тот не смогла по-хорошему вдохнуть. — Громов укоризненно цокнул языком, распекая меня, как испачкавшееся в песочнице неразумное дитятко, упрямо не сознающее благих матушкиных целей.

— Но я видела, кто ставил торт! Это не могли быть вы. Другая фигура, — реально озадачилась и растерялась я.

— Я, голубушка, я. Удивительные шутки творят разные вещи из миров, противные, но удивительные. Они извращают наш мир, но и их можно использовать во благо, скрывая то, что видеть не нужно! — важно провозгласил Громов.

— Понятно, а на машине меня задавить тоже вы пытались?

— На машине не я, — почти огорчился Громов, словно я его самолюбие задела подозрением на участие в почти удавшемся убийстве.

— То есть вы хотели меня убить, потому что решили, что я опасна для благополучия Земли как социума или планеты? — уточнила я, пытаясь украдкой вытащить запястья из наручников.

Ни фига не получалось, даже если ободрать кожу. Не настолько я хрупкой уродилась. И зарру никак было не достать, я ее чувствовала, но применить с закованными руками была не способна. Эх, сейчас бы пригодилась змейка — дар нага, как жаль, что не миновало еще шести оборотов, чтобы она проснулась к активной жизни. Ой, это ведь я сейчас жалею, что нет ничего, способного убить человека! Меня тряхануло от ясного осознания этой мысли. Но если выбирать, я или фанатик Громов, — свой выбор я сделала в свою пользу, вот только толку-то? Мне нечем защититься от безумца. Увы, нечем.

— Твои порталы уродовали Землю и со временем могли изуродовать до неузнаваемости, — похоронным тоном объяснил глава «Перекрестка» и вздохнул. — Я не люблю убивать, правда, Геля, но иной раз долг говорит «Надо!».

— А вы его не слушайте, — посоветовала я совершенно искренне под протяжный стон сзади.

Знакомый голос. Кажется, там начал приходить в себя Саргейден. Интересно, его тоже записали по неизвестным причинам в графу «особо опасен» и сделали пометку «подлежит ликвидации» или все-таки просто притащили сюда в качестве свидетеля особо показательной смерти, чтобы впредь бракованных привратниц не опекал?

И еще интересно, как меня собираются убивать: под машину толкали, травить пробовали, но еще целый спектр неопробованных способов есть, о которых почему-то не очень хочется думать даже отвлеченно.

— Не могу, — сочувственно ответил Громов и в ответ на невысказанный вопрос пояснил, зарывшись в небольшой чемоданчик, поставленный прямо на крышу: — Не бойся, будет не больно. Я тебе сделаю укол, хороший наркотик, чтобы ты не чувствовала боли. А потом ты полетишь, девочка, и все…

Голова убийцы на миг повернулась в сторону парапета, и я сообразила: он сбросит меня с крыши, накачав наркотиками, чтобы я не смогла телепортироваться.

Снова сзади, с другой стороны от той самой не то широкой трубы, не то еще какой фиговины, к которой я была прикована, раздался новый, еще более мучительный стон ЛСД.

— Сереженька, — цокнул языком Громов. — Очнулся уже, голубчик, жаль, придется добавить. Не дергайся, тебя я тоже не больно убью, сразу после девочки. Даму пропустим вперед!

— Подождите, — взмолилась я на волне интуитивной нерассуждающей жажды жизни, врубившей неведомые прежде резервы интеллекта из НЗ. — Можно последнее желание?

— Да? — заинтересовался участливый убийца, наполнивший шприц какой-то светлой жидкостью невнятного цвета.

— Я хочу поцеловать Сергея в последний раз. Пожалуйста!

Громов оглядел меня так подозрительно, будто ждал, что я вытащу из кармашка базуку. Не дождался. Я продолжала смотреть на него глазами помирающего от голода котенка. Наконец убийца усмехнулся почти понимающе и уточнил:

— Любовь?

— Неземная, — с готовностью подтвердила я, ничуть не солгав о природе связавших нас с кайстом уз. — Позвольте, пожалуйста!

— Хорошо, — смилостивился Громов и покачал головой удивленно: — И что вы, девки, в этом уроде находите?

— Не знаю, — честно ответила я и, припомнив заезженную истину, добавила: — Говорят, что любят не за, а вопреки. Вот у него этого вопреки больше, чем высота Эвереста.

Громов хрипло рассмеялся и ушел за «трубу». Вернулся спустя минуту с копейками, волоча потрепанного Ледникова с окровавленной головой. Кайст был в сознании, но каком-то мутном, что ли.

— Он не сможет исчезнуть, не в таком состоянии, ни ручками, ни ножками не двинет, и браслеткой ты его не подлечишь, пока тела артефактом коснуться не сможешь, — с усмешкой ткнул пальцем в кровавые сосульки волос убийца и кинул мне под ноги Саргейдена, как кость собаке. — Попрощайся, девочка, я вам даю пять минут, а потом укольчик — и баиньки.

Меня Ледников узнал сразу, и взгляд стал диким и отчаянным, почти безумным. Нет, на этой крыше сегодня хватит одного ненормального, я сползла вместе с наручниками вниз по пруту, к которому оставалась пристегнута, и, отчаянно выворачивая руки в плечевых суставах, склонившись к лицу кайста, закрыла его растрепавшимися волосами.

— Я не могу нас перенести, — с болью выдохнул ЛСД. — Прости…

— Я знаю, знаю, поэтому поцелуй меня сейчас, очень нужно, — попросила я куратора, изо всех сил пытаясь взглядом объяснить, что прошу его сделать.

Он меня понял, но как-то не так, потому что стал покрывать сумасшедшими поцелуями все лицо, пока я, уже скрипя зубами от боли в руках, не уточнила направление движения, дернув его зубами за длинную темную прядь:

— В губы!

Вот теперь поцелуй получился правильный, не знаю, как там насчет техники, мне не до того было, чтобы анализ проводить и оценку по десятибалльной шкале выставлять. Самое главное я получила и очень надеялась, что этого мне окажется достаточно, поэтому отстранилась от горячих, влажных губ и выдохнула:

— Спасибо!

— Ге-э-эля, — простонал ЛСД в ответ, и я сообразила: ни черта лысого он не понял и вообще прощается со мной, как с живой покойницей. Болью и гневом пылали черные глаза недобитого феникса.