Искрящее сердце - Юлия Шолох

с постели, но она настояла на своем присутствии на балу. И умерла два дня спустя. Но сдержала свое обещание – я не один.

Боги, сколько времени я мечтала о чём-то подобном. А сейчас страшно делается от всего происходящего. От того, что он говорит, от того, как смотрит и от потаённого страха, что это всё исчезнет так же легко, как пришло. Разве счастье не нужно заработать? Разве оно может просто взять и свалиться на голову?

– Попробуй эти соленые корзинки… Они не из твоего списка, но думаю, тебе понравятся, – продолжал болтать Томирис, как ни в чём не бывало, а его пальцы машинально ласкали фарфор медленными, задумчивыми движениями.

Так, попробовать единственное блюдо, которое мне незнакомо. Где? Ага, вот они!

Я взяла одну крошечную корзинку с коричневым кремом.

– Томирис, а скажи вот… если у нас… ну… Детям тоже передается эта вероятность проявления агрессии? Они тоже однажды могут…

– Ты об агрессии тандров?

Дождавшись моего кивка, он спокойно продолжил.

– На самом деле агрессия проявляется очень редко. И всегда имеет под собой причину. Я знаю, – многозначительно приподняв брови, сделал он упор, – что говорят, но это не совсем правда. Никогда не бывает беспричинной агрессии. Это всегда реакция – или на предательство, или это самозащита, или что-нибудь ещё, не менее серьезное. Никогда не бойся нашей крови, Инжу, пусть дураки боятся.

– Я не боюсь.

Корзинка и правда необычайно вкусная, сыр и грибы. Легкий, воздушный сливочный крем. Необычное сочетание.

– Хорошо, – он мягко улыбнулся. – Что еще тебя беспокоит?

– Говорят, – черт, опять я произношу вслух сплетни, но а как иначе? – Говорят, что тандры… что они своих жен… запирают дома и в общем…

– Разве ты под замком?

– Я тебе ещё не жена.

– Ладно, – он подумал, покосившись в сторону. Так забавно вышло. – Нет, Инжу, такого нет.

– Тогда почему жены тандров не ведут свободный образ жизни? Их практически не видно на балах, в парках и на общественных гуляниях? А если они выходят в свет, то только с мужьями?

– Может потому, что они не очень любят все эти развлечения, которые ты перечислила?

– Это как?

Кажется, челюсть моя отвалилась не меньше, чем утром у Зормы.

– Ну как знать, – он поднял глаза к потолку, – возможно, они предпочитают оставаться дома, со своей семьей? Проводить вечер со своим мужем?

Он лукаво улыбался и старательно смотрел по сторонам, но его глаза всё равно остановились на мне.

Так, обо всём этом я подумаю позже, когда останусь одна. Но мама дорогая, ведь это, наверное, естественно – хотеть провести вечер с человеком, которого любишь.

Мне же нравилось находиться сейчас с ним, говорить с ним, здесь, сейчас, под треск свечей и я ничуть не жалела, что не поехала на очередные посиделки с подругами.

– Я не буду тебя запирать. Но постараюсь убедить, что моя компания может быть куда приятнее всех тех пустых прожигателей жизни, которых ты встречаешь в обществе.

Его глаза снова загорелись и удивительно, как чашка под его пальцами еще не превратилась в жидкую лужицу глины.

Он, наверное, хочет меня поцеловать. Так странно… конечно, я встречала мужчин, которые хотели меня поцеловать, но никогда они не хотели этого настолько, что под их взглядом у меня пересыхало во рту. Или я не понимала?

Дверной колокольчик звякнул, когда покой нарушил кто-то из слуг. Он прокричал прямо с порога, не подходя к столу:

– Господин Хайде, вас жду в гостиной. Встреча, которую вы назначили на вечер.

Голос у дворецкого был недовольный, будто ему совсем не нравилось говорить то, что он сообщил, однако выхода нет.

Томирис вдруг поморщился и сдернул с колен салфетку.

– Скажи ей, сейчас подойду. Мы вообще-то договаривались позднее и такое ранее появление мне неудобно. Дай ей понять, что в следующий раз я требую от неё пунктуальности.

– Да, господин.

Дверь закрылась. Томирис поскучнел и посмотрел на мой недопитый чай. Он не мог встать из-за стола, пока я не закончу ужин.

Руки со стола Хайде убрал, а потом одной из них дёрнул себя за ворот, и поморщившись, расстегнул пару верхних пуговиц рубашки, будто ему душно. Он так нетерпеливо себя вел, с каким-то раздражением – и непонятно почему злился. Похоже, ему не терпится уйти.

А я больше не хотела есть. Не хотела ничего.

Улыбки, доброжелательность, ожидание… что-то невидимое между нами, отдалено напоминающее осторожные изучающие прикосновения, сделанные украдкой – всё исчезло.

Сколько раз я видела нечто подобное? Вечер – и отец, заглянувший в комнату на минутку, убегает на полуслове, как только прислуга сообщает, что "она" пришла и ожидает в кабинете. Отец забывает про нас, и ему уже не интересно дослушивать, как наши дела и как прошел день, и какие оценки мы заработали. Мысленно он уже там, в другой комнате, где ждёт неведомая "она".

Надо же, я так наивна… Развесила уши, как безмозглый слон. Разогналась. Люблю тебя, моя нареченная… Мое предсказание. Овца глупая. Мама много раз говорила – любить можно одну, а спать можно со многими, одно другому не мешает.

– Инжу?

И столько удивления в голосе.

Сволочь какая. Почему я такая дура? Почему мои глаза так быстро заволокла вся эта розовая чушь о великой любви? "Не все сплетни правда?" "Провести вечер с мужем?"

Какая змея…

– Инжу!

Раздался скрежет отодвигаемого в спешке стула. А теперь он двигает мой стул, но лучше отвернуться, потому что мне совсем неохота его видеть.

– Я уже поужинала, спасибо. Можете идти, – скороговоркой проговорила я, пытаясь выставить его раньше, чем он увидит мои слёзы. Когда он уйдет, я выйду из дома и вернусь к родителям. Пусть мама выберет мне мужа на свой вкус, пусть даже "воспитанного в лучших традициях хладнокровных", по крайне мере тот не будет вешать мне на уши лишней лапши.

Надо же, а я ещё способна плакать!

Ай, больно, однако.

Томирис потянул меня за плечи, поднимая и вдруг крепко обнял, до боли сжимая спину.

– Не делай так больше, Инжу. Не отдаляйся от меня.

– Отпустите.

– Я так давно тебя знаю, что постоянно упускаю из виду, что ты совсем не знаешь меня. Что ты выросла в мире своих хладнокровных. Помнишь, я тебе однажды кое-что пообещал? Ты помнишь?

– Нет.

Он столько всего пообещал за последние сутки. Любить меня. Уважать. И все эти обещания остались в далеких наивных фантазиях.

Сердце колотилось, как бешеное. Как просто, оказывается, сделать из меня дуру. Хотя… мне всего двадцать один. Уверена, дайте мне пару десятков лет – и получите