Избранные циклы фантастических романов. Компляция.Книги 1-22 (СИ) - Измайлова Кира Алиевна

– То в ее комнатах настоящий зимний сад, – заключил я.

– Вроде того, – улыбнулась Фергия. – Так вот, он стоял и выбирал цветы, потом заплатил, повернулся и увидел меня. А вы представьте, как хороша я была: растрепанная, зареванная, с красным носом, в порванной одежде в кровавых пятнах – в окно же выбиралась, со второго этажа, вот и зацепилась рукавом и порядком ободралась…

– Да он, наверно, решил, что у вас беда случилась!

– Скорее, что я кого-нибудь нечаянно убила или покалечила, – мрачно сказала она. – Словом… Ох, ладно, неловко об этом рассказывать…

– Заканчивайте уж, если начали.

– Да уже всё, Вейриш. Отец сунул цветы своему денщику, сгреб меня в охапку, ни о чем не спрашивая, посадил в седло и повез к себе. По пути вытер мне сопли, успокоил и вытряс заверение, что все живы, а со мной ничего страшного не случилось… Ну, вы понимаете… – Фергия вздохнула. – Вот так мы с ним и познакомились по-настоящему. Дед был в ярости!

– Почему это? – удивился я. – Ах да, вы же сказали, что он Лауриня не слишком… приветствовал.

– Да не поэтому! Я же пропала, он искал меня, искал, да так и не нашел. А я все это время была совсем рядом, рукой подать, – ухмыльнулась она. – Просто он сам меня учил закрываться от магической слежки, а ругал именно за то, что мне это плохо удается. Так вот, от злости всё получилось лучше некуда! Ну а я, повторюсь, несколько дней прожила с отцом. Он даже службу оставил, сказался больным. Всего несколько раз ездил в управление, по самым срочным делам, а так – сидел со мной. Много мне рассказал… такого, о чем мама не упоминала.

– Почему же?

– По-моему, стеснялась, – прямо заявила Фергия. – А может, считала, что мне еще рано об этом знать. То есть я была в курсе истории их знакомства и прочего, но в самых общих чертах, а вот детали… Детали, Вейриш, решают всё.

Она помолчала, поворошила длинной веткой в костре и закончила:

– Мама вернулась через неделю, когда дед уже поднял на уши весь Арастен.

– А что, заглянуть к Лауриню он не догадался?

– Догадался, конечно, но я же сказала, что удачно замаскировалась. А заглянуть под кровать или хотя бы потыкать туда палкой дед не сообразил, – ухмыльнулась она. – А когда явилась мама… Вы представляете, как она выглядит после долгой дороги слякотной осенью?

– Я видел ее только зимой, но могу вообразить, – подумав, ответил я.

– Ну вот. Поскольку предупреждениями она себя никогда не утруждает, а папины денщики с адъютантами боятся ее как огня, то она ввалилась в дом, оставляя за собой лужи и комья грязи, и с порога грянула: «Лауринь, опять болеете? Сколько можно! Вы вообще в курсе, что у нас дочь пропала?»

Я невольно начал фыркать, потому что картина предстала передо мной, как наяву.

– Папа изобразил ужас, но актер из него никудышный, – продолжала Фергия, а я отметил, что она вдруг перешла с нейтрального «отец» на домашнее «папа». – Вернее, перед начальством он прикидываться умеет, но с мамой это не работает. Поэтому она оценила выражение его лица, огляделась и велела: «Вылезай из шкафа, мерзавка! За побег наказывать не стану».

– Ничего себе у вас отношения!

– С мамой у нас прекрасные отношения, – заверила она. – Если она сказала, что не будет наказывать, значит, не будет.

– За побег, – уточнил я.

– Да. За все остальное влетело, но так… умеренно. И, по правде сказать, – добавила Фергия, – теперь я думаю, что они всё это подстроили.

– Ваши родители?

– Нет, мама с дедом. Говорю же, из папы плохой актер, поэтому его разыграли втемную… как обычно, – вздохнула она. – Ну очень уж вовремя мама уехала, никого не поставив в известность, у нас с дедом случился скандал… Ну а поскольку папу они оба отлично знают, то могли предположить: он, скорее всего, станет дожидаться маму, чтобы разобраться во всем на свежую голову. В одиночку против деда он выступить не рискнет, так что вряд ли бы повез меня домой. Вот и всё.

– Думаете, Лауринь не догадался?

– Во всяком случае, не сразу, – подумав, ответила Фергия. – Я ведь не играла, он это видел. Так что меня тоже подставили!

– А с какой целью? – поинтересовался я.

– Мама потом как-то обмолвилась, что папа по-настоящему раскрывается только в критических ситуациях. Так-то он с виду сухарь-сухарем, доброго слова не дождешься, – хмыкнула она. – Но когда ему в объятия упала заплаканная измученная дочь, которая не иначе как сбежала от врагов и которая прежде с ним разве что здоровалась, и то не всякий раз… Если это не критическая ситуация, тогда что? Вот он и делал что мог. И, должна отметить, мама права: папа на людях и наедине с кем-то из нас – два совершенно разных человека. И второго я бы, может, никогда и не узнала, если бы не это представление…

– Манипуляторы, – заключил я. – Что ваш прадед, что матушка. А вы в кого больше удались? В них или в отца?

Я не стал уточнять, что интересуюсь этим ради собственной безопасности. Иметь соседкой Фергию Нарен, судя по всему, то же самое, что жить на вулкане, так что лучше разузнать побольше о его нраве – вдруг удастся предсказать извержение и вовремя убраться подальше?

– Сложно сказать. Дед ворчит, что в него, такая же упрямая. Но они с мамой ничуть не лучше, так что наверняка не скажешь. Магией-то, ясное дело, в них…

Фергия вдруг осеклась и замерла, сделав мне знак молчать и прислушиваясь. Потом сказала:

– Вы вот спросили: как он завоевывал авторитет в моих глазах. Но все дело в том, Вейриш, что как раз это мне не было нужно. Мне и без того хватало авторитетов, причем доказанных: мама и дед всегда рядом!

– Тогда чего же они добивались?

– Я думаю, хотели, чтобы у меня перед глазами был пример человека, который умеет любить, – просто ответила она. – По-настоящему.

– Не хотите же вы сказать, что они…

– О нет, нет! – Фергия замахала руками. – Конечно, мама и дед меня любят! И друг друга тоже, и папу… но по-своему. С оговорками, не безрассудно и безоглядно.

– Даже вас? – не поверил я.

– Наверно, – пожала она плечами. – Иначе попросту не умеют. И даже то, на что способны, не умеют выразить! Вот вы часто говорите Аю, что любите ее?

– Постоянно, – ответил я. – Есть мнение, что от частого употребления слова истираются и теряют первоначальное значение, но я в это не верю. И Аю не верит. Тоже говорит. Пока не могла сказать – показывала жестами…

– Ну вот. Это важно, – серьезно сказала она. – И это далеко не всем дано, поверьте.

– Любить или говорить об этом?

– И то, и другое. Со вторым, как ни странно, у многих сложнее, чем с первым. Я никогда не слышала, как мама говорит, что любит папу, хотя это сложно не заметить, если знаешь ее много лет. Даже когда задавала ей прямой вопрос, она всегда уходила от ответа, – произнесла Фергия. – Не знаю, может, наедине она способна такое шепнуть, и то сомневаюсь… Чувство есть, а слов нет, такая вот напасть!

– Хуже, когда наоборот, – заметил я.

– Верно, встречались мне любители плести словесные кружева. Наверно, не одна глупая бабочка угодила в эти сети, да только я не из таких, – улыбнулась она.

– Да уж, вы тот еще шершень…

– Вы мне льстите, Вейриш, – усмехнулась она. – Это теперь, а в ранней юности я вполне могла бы попасться, был случай… Наверно, меня уберегло именно то, что я хорошо знала, как звучит искреннее признание, пускай и неуклюжее.

Воцарилась тишина, только сухие ветки потрескивали в костре. Скоро уже они должны были прогореть.

– Зачем вы мне всё это рассказываете? – спросил я, когда пауза сделалась гнетущей.

– Вам? Что вы, Вейриш, – покачала головой Фергия. – Я говорила вовсе не для вас.

– А для кого?

– Для того, кто ждет в темноте, – ответила она. – Не желает подойти к огню, но жадно слушает истории о чужой любви. Ну же, покажись, незнакомец! Мы не причиним тебе вреда, если ты не нападешь первым!

Клянусь, рубаха на спине у меня сделалась мокрой от холодной испарины, когда черный песок, который Фергия заботливо собрала в одну кучу, волшебным образом отделив от обычного, вдруг взвихрился, хотя ветер почти утих.