О мышах и людях. Жемчужина. Квартал Тортилья-Флэт. Консервный Ряд - Джон Эрнст Стейнбек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он поставил кофейник, завел Большую фугу и принял душ. Он действовал очень проворно и успел переодеться в чистое и выпить кофе, пока кончилась пластинка.
Он посмотрел в окно на пустырь и дальше, на Дворец, но никого не увидел. Док не знал, сколько гостей к нему придет и какие будут гости. Но он знал, что за ним следят. Он весь день это чувствовал. Правда, он никого не видел, но его держали в поле зрения. Значит, это будет сюрприз. Надо, стало быть, чтоб его застали врасплох. Надо вести себя как ни в чем не бывало. Он прошел к Ли Чонгу и купил две кварты пива. Док почуял в семействе Ли подавленный восточный восторг. Значит, и эти будут. Док вернулся в лабораторию и налил себе стакан пива. Он утолил жажду первым стаканом и налил второй – для вкуса. На пустыре и на улице все еще не было ни души.
Мак с ребятами сидели во Дворце за закрытой дверью. Весь день шипела печь, нагревая воду для мытья. Даже Милку искупали и повязали ей красный бант на шею.
– Как думаете, когда пойдем? – спросил Хейзл.
– Ну, не раньше восьми, – сказал Мак. – А пока что вроде бы можно чуть подзаправиться, чтобы, это, согреться немного.
– А может, и Доку согреться? – сказал Хьюги. – Может, я пойду снесу ему бутылочку, вроде так просто?
– Нет, – сказал Мак. – Док только сходил к Ли Чонгу за пивом.
– Думаешь, не догадался он? – спросил Джон.
– Ну, откуда? – удивился Мак.
В клетке возле Дворца два кота затеяли борьбу, а все остальные ее судили, урча и выгнув спины. Попалось только двадцать два кота. Программу не выполнили.
– Как нам их туда втащить? – сказал Хейзл. – Такая клетища и в дверь-то не пролезет.
– А на кой тащить? – сказал Мак. – Вспомни-ка, что с лягушками вышло. Нет уж, просто скажем Доку, так, мол, и так. Приходите – получите. – Мак встал и откупорил одну из сборных бутылей Эдди. – Ну давайте, ребята, согреемся, – сказал он.
В пять тридцать старый китаец прошлепал вниз по холму, мимо Дворца. Он пересек пустырь, перешел улицу и исчез в проулке между Западно-Биологической и фабрикой Гедиондо.
В «Медвежьем флаге» девушки заканчивали последние приготовления. Смены назначались жеребьевкой. Условились сменяться каждый час. Дора была великолепна. Она завила и уложила свежевыкрашенные оранжевые волосы. Надела обручальное кольцо, большую брильянтовую брошь и шелковое платье – белое в черных бамбуках.
Жизнь в «Медвежьем флаге» шла шиворот-навыворот. Кто оставался – сидели на постелях в длинных вечерних туалетах, а в гости шли в коротеньких ситцевых платьицах. Те, что уходили, все были очень хорошенькие. Одеяло, законченное, снятое со станка, лежало в баре, в большой картонке. Вышибала слегка роптал, так как его на вечер решили не брать. Кому-то надо же присмотреть за домом. Невзирая на запрет, все девушки припрятали по пинте и ждали только сигнала, чтоб подкрепиться перед праздником.
Дора проплыла в кабинет и затворила дверь. Она отперла верхний ящик секретера, вынула бутылку и стакан и налила себе немного. И бутылка нежно звякнула о стакан. Девушка, подслушивавшая под дверью, услышала звяканье и оповестила прочих. Теперь Дора ничего не учует. И девушки кинулись в комнаты к бутылкам. Сумерки опустились над Консервным Рядом, серая пора, когда день погас, а фонари не горят. Филис Мэй выглянула из-за занавески в главной гостиной.
– Видно тебе его? – спросила Дорис.
– Ага. Свет зажег. Сидит, читает вроде. Ох, Господи, сколько он читает! Как только глаза не попортит. В руке стакан с пивом держит.
– Ну и хорошо, – сказала Дорис, – давай и мы выпьем.
Филис Мэй еще немного хромала, но была как огурчик. Говорила, что хоть кого может уморить.
– Интересно, правда? – сказала она. – Сидит и не знает, что сейчас будет.
– Никогда к нам развлечься не зайдет, – взгрустнула Дорис.
– Некоторым мужикам платить неохота, – сказала Филис Мэй. – Ну, а так себе дороже, только не соображают они.
– А может, они ему нравятся?
– Кто?
– Девушки эти, которые к нему ходят.
– Может, и нравятся. Я к нему заходила. Никогда ко мне не лез.
– Ясное дело, – сказала Дорис. – А вот если б ты тут не работала, небось еще как бы на тебя накинулся.
– Думаешь, ему наша профессия не нравится?
– С чего ты взяла? Просто, может, он считает, если девушка работает – она не такая, как все.
Выпили еще по одной.
Дора в кабинете налила себе еще, выпила и снова заперла секретер. Она поправила перед зеркалом несравненные волосы, осмотрела сияющие красные ногти и прошла в бар. Вышибала Элфрид дулся. Правда, он ничего не говорил и выражение лица было как всегда, но все равно он дулся. Дора холодно его оглядела.
– По-моему, ты считаешь, что тебя жутко обидели? А?
– Нет, – сказал Элфрид. – Все нормально.
От этого «нормально» Дора взвилась.
– Нормально? Ах так? У вас работа, мистер. Нужно вам это место или нет?
– Все нормально, – снова отчеканил Элфрид. – Я что? Я молчу. – Он положил локти на стойку и стал изучать себя в зеркале. – Идите, веселитесь, – сказал он. – А я тут пригляжу. Вы уж не беспокойтесь.
Сердце Доры растопили его страданья.
– Слушай, – сказала она, – я не хочу оставлять дом без мужчины. Мало ли что пьяный какой-нибудь выкинет, а девочкам с ним не справиться. Но попозже ты приходи – будешь в окошечко сюда поглядывать. Ну? Ведь если что, ты и оттуда углядишь.
– Ладно, – сказал Элфрид, – я с удовольствием. – Он смягчился. – А потом еще загляну на минутку – что, чего. Тут вчера такой пьяный был – жуть. И вообще, Дора, я как вот свернул задницу тому мужику, все психую. Совсем настроения нет. Все боюсь, двину кого для острастки, а он вдруг и того.
– Тебе отдохнуть надо, – решила Дора. – Я, может, уговорю Мака, он тебя заменит недельки на две, и ты отдохнешь.
Замечательная мадам была Дора, ничего не скажешь.
У себя в лаборатории Док переложил пиво чуточкой виски. Он был слегка под мухой. Славно, что для него устраивают вечер. Он поставил «Павану по мертвой принцессе», и от нее стало грустно и защемило сердце. И поэтому он поставил «Дафниса и Хлою». Там было одно место, что-то еще напоминавшее Доку. Афинские лазутчики перед Марафонской битвой донесли, что видят ползущую по долине полосу пыли, и они услышали лязг оружия и услышали элевсинские гимны. И одно место
