Перекрестки - Франзен Джонатан

Джадсон посмотрел на свою кинокамеру.

– Когда вернется Перри?

– Не знаю, милый. У него был срыв. Возможно, вы не скоро увидитесь.

– Я не знаю, что такое “срыв”.

– Это когда с головой не все в порядке. Неприятно, но есть и кое-что хорошее: что бы он ни наговорил тебе, он был не в себе. И раз ты теперь знаешь, что он тогда был не в себе, то нечего и обижаться.

– Что же тут хорошего?

– Я неправильно выразилась. Хотела тебя утешить.

– Не нужно меня утешать. Я хочу, чтобы Перри вернулся.

Так ширится зыбь ущерба: отныне Джадсон будет мальчиком, чей брат психически болен. Эти первые впечатления навсегда останутся с ним: ее разговоры по телефону вечером накануне, утренний смог на шоссе, самолет, в который ему придется сесть одному. Но Бог создал Джадсона здоровым и крепким. Мэрион чувствовала это в его любви к Перри, в разнице между ними: ей ни разу не доводилось слышать, чтобы Перри выражал беспокойство о братьях или сестре. Зло, причиненное грехами Мэрион, велико, но лишь в случае с Перри, возможно, непоправимо. Джадсон разозлился, когда она предложила проводить его в самолет. Ответил, что он не маленький.

Перед тем как сесть на свой рейс, она купила книгу в мягкой обложке, роман Спарк “Мисс Джин Броди в расцвете лет”. Мэрион думала, что не сумеет сосредоточиться на тексте – ей уже несколько лет не хватало терпения читать, – но мигом втянулась. Она читала в полете до Финикса и потом, пересев на другой самолет, до самого Альбукерке. Не дочитала, но это неважно. Романные грезы – самые гибкие из всех грез. Их можно прервать на полуфразе и позже вернуться к ним.

Чтение превратило утро в Калифорнии в вечер в Альбукерке. Расс в дубленке ждал ее у выхода из самолета. Неспавший, мертвенно-бледный. Она обняла его и почувствовала, как он вздрогнул. Она милосердно выпустила его.

– Его перевели сюда, – сказал Расс. – Такие дела.

– Ты его видел?

– Нет. Утром поедем вместе.

Она так скучала по дому, что совсем позабыла о неладах с мужем. И теперь, увидев Расса во плоти, такого высокого, такого молодого, она вспомнила, как была жестока к нему и как он бегал за этой Котрелл. И хотя Котрелл, судя по всему, ему отказала, есть множество других женщин, готовых отвлечь его от кошмара – душевной болезни сына. После случившегося Расс наверняка ее бросит. И она это заслужила: Мэрион ощущала в себе способность смириться с разводом – так же, как и со всем прочим. Но эта мысль напомнила ей, что она не курила с самой Пасадены.

В ожидании багажа она зажгла сигарету, и Расс недовольно вздохнул.

– Извини.

– Делай, как считаешь нужным.

– Я обязательно брошу. Но… не сегодня.

– Я не против. Тут и самому закурить хочется.

Она протянула ему пачку.

– Бери.

Он скривился.

– Спасибо.

– Ты же сказал, тебе хочется закурить.

– Это просто фигура речи.

Ее умиляла даже его грубость. Они с Брэдли так и не дошли до того, чтобы грубить друг другу. На это нужны годы совместной жизни.

– Надо будет взять напрокат машину, – сказал Расс. – Меня сюда привез Кевин Андерсон, но он уже уехал в Мэни-Фармс. У тебя кредитка с собой?

– С собой.

– Ты не растратила все в Лос-Анджелесе?

– Нет. Не растратила.

В прокатной машине, в которой уже – такая удача – пахло табаком, Расс ознакомил ее с финансовой стороной постигшего их несчастья. Ванда, администратор совета племени, порекомендовала ему адвоката из Ацтека, с чудной фамилией Лоулесс[66], Кларк Лоулесс, Расс встречался с ним накануне, адвокат произвел на него хорошее впечатление. Лоулесс лучший, следовательно, дорогой, а Перри совершил два тяжких преступления в штате Нью-Мексико. Как душевнобольному несовершеннолетнему ему вменят “делинквентное поведение”, приговор за такое обычно подразумевает помещение в психиатрическую больницу, а потом на два года в исправительное учреждение. Но Перри – житель Иллинойса. И если родители пообещают лечить сына за собственный счет, Лоулесс полагал, что им, скорее всего, передадут опеку над Перри. Лоулесса любят в окружном суде.

– Слава богу, – сказала Мэрион.

– Ты не видела Перри. С тех пор как его забрали, он не произнес ни одного осмысленного слова. Только стонет и закрывает лицо. Я так благодарен полиции Фармингтона. Они посадили его в камеру рядом со стойкой дежурного. И не среагируй они вовремя, Перри разбил бы себе голову. Я думаю, у него… судя по моему опыту… подозреваю, у него маниакально-депрессивный психоз.

Услышав это зловещее двухчастное слово, Мэрион невольно ахнула. За окном проплывала захудалая часть Альбукерке. В витринах – покоробленная фанера, в сточных канавах – битые бутылки. Ее злосчастный отец, перед самым крахом игравший в три часа ночи регтайм.

– Это точно не из-за наркотиков? Что у него нашли?

– Кокаин.

– Кокаин! Впервые слышу.

– Я тоже. И Эмброуз. Где Перри его взял, почему так много – понятия не имею.

– Так, может, он из-за этого сорвался? Решил бросить и…

– Нет, – перебил Расс. – К сожалению, нет. Это я во всем виноват, я же видел, что он не в себе. И Дэвид Гойя меня предупреждал, что Перри не в себе. Он явно был не в себе, и вот… ночью случилось еще кое-что. Точнее, рано утром. Когда он очнулся от снотворного, его пришлось связать. У него начался психоз.

Перед ней беспорядочно двигались руки. Она направила их к пачке сигарет в сумочке. Чтобы хоть чем-то занять.

– В общем, – продолжал Расс, – лечиться он будет долго. Не знаю, выставят ли нам счет за его пребывание в этой больнице, но Лоулесс обойдется сотен в пять, а то и дороже. Потом еще энное количество недель или даже месяцев в частной клинике, ну и так далее. Ты точно хочешь сейчас это слышать?

Она закурила. Стало немного легче.

– Да. Я хочу знать все.

– Еще придется заплатить за сарай, который он спалил. Сарай стоял на земле, принадлежащей племени, и я очень удивлюсь, если выяснится, что он застрахован. Я так понял, в нем были тракторы и прочая техника, плюс само здание. Не знаю, сколько это тысяч долларов, но много. Пока ждал тебя, я позвонил в церковь, Филлис ответила, наш страховой полис это не покрывает. У нас есть три тысячи, которые Бекки дала Перри. Можем взять какую-то часть из тех денег, которые она дала Клему и Джадсону. Но этого мало.

– Я устроюсь на постоянную работу.

– Нет. Это мое дело. Вопрос в том, дадут ли мне большой кредит.

– Если понадобится, я буду работать хоть до восьмидесяти.

Расс свернул к тротуару, врезал по тормозам, обернулся к ней.

– Давай договоримся. Это мое дело. Поняла?

Она затрясла головой.

– Я тебя не послушал, – пояснил он. – Год назад. Ты хотела отвести его к психиатру, а я тебя не послушал. Пять дней назад… я опять не послушал. Он, считай, признался мне, что сходит с ума. А я… Господи! Я не послушал.

Она затянулась сигаретой.

– Ты не виноват.

– А я говорю, виноват. И больше не собираюсь это обсуждать.

Сквозь ветровое стекло она увидела испитого парнишку немногим старше Перри, который, пошатываясь, вышел из винного магазина. Рубашка выбилась из-за пояса, штаны сползли почти на колени. В бумажном пакете бутылка.

– Куда мы едем? Я уже устала от этой машины.

– Это я во всем виноват, и точка.

– Мне нет дела, кто виноват. Выпусти меня. У меня паническая атака.

– Может, тебе не стоит курить?

– Куда мы едем? Почему мы остановились здесь?

Расс с тяжелым вздохом переключил передачу.

Не успела она опомниться, как они очутились на парковке гостиницы “Рамада”, и Мэрион расхотелось выходить из машины. Теперь ей казалось, что в салоне относительно безопасно. Она сидела, закрыв глаза, Расс пошел регистрироваться.

Даже странно, что ей так редко хотелось молиться, при том что она постоянно ощущала присутствие Бога. В Аризоне, чувствуя свою вину, она все время молилась, но перестала, когда вышла замуж за Расса, так же как перестала вести дневник. И лишь после того как родились дети, за которых она явно обязана была благодарить Бога, она вновь начала молиться по-настоящему. Еженедельная молитва в церкви скорее обращалась не ввысь, а вбок – Мэрион молилась, потому что стала частью паствы. Бог и так знает ее мысли, Ему незачем повторять, да и глупо беспокоить вечную Сущность по мелочам.