Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова

— Нет, только мы с тобой.

И Соджун замер, уставившись на любимую.

«Шутит?»— мелькнуло в голове.

Но нет. Елень не шутила. Она смотрела серьезно и спокойно, будто давно пришла к этому решению и даже успела смириться с ним.

— Возьмем с собой Хванге и уедем.

Капитан смотрел на Елень, и едва дышал.

— Ты говорил о поместье прадеда, где вы жили с Чжонку до возвращения в столицу, — продолжала она, — мы можем уехать туда. На первое время нам хватит денег, а потом будем жить гончарным делом. С тобой мне не страшно.

Она чуть привстала и коснулась губами губ. Что-то легкое тронуло душу, и тут капитан увидел впереди себя свет, словно заблудившийся в лесу нашел дорогу. Он уже хотел было ответить, но с улицы раздался страшный грохот в ворота. Мужчина сел, прислушиваясь, а потом поспешил из комнаты, подхватив свой ханбок. Елень поспешила за ним, но, охнув, вновь села на тюфяк. Соджун оглянулся.

— Оденься, — крикнул он и бросился вон, сдернув меч с подставки.

К воротам, в которые колотили древком копья, они подбежали вместе с Анпё. Чжонку и Хванге выскочили с мужской половины. В руках юноши меч, у Хванге — самострел, несколько болтов мальчик сжимал в кулаке.

— Господин капитан! Господин капитан! Откройте! Откройте! — раздалось из-за запертых створок, и Соджун, узнав говорящего, выдохнул.

Тяжелый засов был вытащен, и ворота открылись, Капитан и Анпё невольно зажмурились от света факелов, которые держали в руках стражники. Син Мён, возвышаясь на коне, узнал капитана и чуть кивнул.

— Собирайтесь, капитан! Нужно спешить! — приказал начальник стражи.

— Господин, могу я узнать, что случилось? — спросил хозяин дома.

Начальник стражи хмыкнул и осадил лошадь, которая никак не желала стоять на месте. В лице что-то мелькнуло, и в который раз в жизни Соджун почувствовал неминуемое и непоправимое.

— Его величество…, — начал он, но его перебил высокий молодой человек.

— Вы не смеете, начальник Син!

— Об этом завтра будет знать весь город! Даже последней собаке все будет известно! — рявкнул Мён, и тот смолк, повесив голову, а потом кивнул в сторону и тронулся в путь. За ним последовали всадники и пешие. Толпа, стоящая перед воротами Соджуна, значительно поредела.

— Так что с его величеством? — спросил Соджун.

— Его величество, король Танджон сегодня отрекся от престола в пользу своего дяди, его светлости принца Суяна[2], — ответил Син Мён.

Соджун не успел отреагировать на эту новость, потому что сзади вдруг раздался какой-то сдавленный крик, и капитан обернулся. За ним стояла Елень, которая зажимала рот обеими руками, давя в себе крик ужаса и скорби.

— Нужно спешить! Жду вас через две минуты, капитан, — проговорил начальник стражи, но, заметив Елень, смягчился: — пять минут. Через пять минут мы должны отправиться в резиденцию семьи Ли для охраны будущего наследного принца, королевы, принцев и принцесс.

Сказав это, Син Мён поклонился, и капитан закрыл ворота. Елень едва держалась на ногах, она смотрела дикими глазами на Соджуна, и тот испугался не на шутку. Госпожу затрясло, и она стала оседать на землю, чувствуя, как та уходит из-под ног. Капитан хотел подхватить ее на руки, но Чжонку вдруг опередил отца и взял женщину на руки.

— Вам нужно спешить, начальник Син вечно ждать не сможет! — сказал взрослый ребенок и поспешил на женскую половину дома.

Капитану ничего другого не оставалось, как одеться и ехать на службу. Через три минуты он покинул поместье. А душу терзали сомнения: может, лучше и правда уехать?

[1] Такие вещи именно изготавливались. Если у традиционного ханбока самый простой крой, то у таких утепленных вещей, предназначенных для воинов, и крой, и пошив весьма незаурядные. Изготовление одного воротника чего стоит.

[2]Король Танджон в возрасте 11 лет унаследовал престол в 1452 г. В 1455 г. свергнут своим дядей королем Сэчжо, оправлен в ссылку, где через год был казнен.

Глава тридцать девятая.

Три дня принц Суян простоял на коленях перед дворцом Кёнбоккун[1], умоляя юного короля взять свои слова обратно. И люди видели скорбь и отчаяние на лице будущего монарха, однако, когда принц Суян падал ниц, самодовольная улыбка искажала уже немолодое лицо. Дворец, предчувствуя перемены, утопал в слезах и яде. Власть менялась, и все: и знать, и простой люд, и евнухи[2] дворца страшились этого.

Все три дня Соджун провел в резиденции человека, который уже видел себя королем страны. И принцы, и принцессы — дети его светлости — не скрывали радости, что скоро будут жить во дворце. Капитан услышал разговор венценосных подростков и промолчал.

«Что хорошего в жизни во дворце? Никто из них не сможет его покинуть, даже если очень захочет! Принцы всю жизнь будут смотреть друг на друга, как на соперников. Принцессы увидят своего избранника лишь на свадьбе. И будет этот избранник из нужной семьи, с нужными связями и умениями и принадлежать нужной партии. Или вообще без рода и племени. Такой, чтоб постоять за него было некому. Так выдали замуж принцессу Гёнхе. Чжон Чжон[3]— прекрасный человек, но из обнищавшего рода. Да, его дед когда-то спас страну, но отец не только не смог преумножить славу своего родителя, но и растерял подаренное. Жить во дворце — всегда оглядываться. Даже в кругу семьи»,— размышлял Соджун.

Он думал о Елень, о том, каково ей после всего случившегося. Не болит ли синяк? Да и потом, пока он торчит перед резиденцией светлейшей семьи, проходимцы, напавшие на его любимую, наверняка, уже успели покинуть город. Это его расстраивало.

Елень смогла погоревать только несколько часов. Еще не рассвело, как в комнату к ней постучал взволнованный Анпё — у Гаыль начались роды. Госпожа поспешила к служанке, Чжонку с двумя лошадьми рванул за повитухой. Эта женщина когда-то помогла появиться на свет и Сонъи, и Хванге. Елень за ее помощь Гаыль посулила серебряную черепаху, и повитуха согласилась. В полдень в комнате раздался первый крик сына Гаыль и Анпё. Молодая мать плакала и беспрестанно целовала макушку новорожденного. Отец едва сдерживал слезы, глядя на долгожданного кроху.

С его появлением жизнь изменилась. Часть забот пришлось разделить между домочадцами. Навалились хлопоты,