Два Парижа - Владимир Рудинский

за границей с украинским самостийничеством у нас. Хочется отметить, что западные державы, наоборот, никаких рыцарства и солидарности по этим вопросам в отношении нас не проявляют и настойчиво поддерживают сепаратистов всех мастей в их работе по разрушению России.

Главное же, подобное сопоставление само по себе несправедливо и нерезонно. Слава Богу, мы никогда не вели столь жестокой политики как Англия в Ирландии, где коренное население было веками лишено всех прав за то, что исповедовало католическую веру, где земля была в руках иноязычных и иноверных помещиков, а национальные речь и обычаи под запретом. И даже в пору самых кровавых повстаний в Польше, мы там не творили зверств, какими запятнали себя англичане в Шотландии, после разгрома якобитов в трагической битве при Куллодене, когда оказались навсегда разрушены быт, благосостояние и устои горных кланов.

Что до бретонцев, не надо забывать, что они вместе с их соседями на юге, вандейцами, героически отстаивали королевскую власть, а потом десятки лет сопротивлялись антирелигиозному и материалистическому духу республиканского центрального правительства. Не заслуживало ли бы это некоторого сочувствия с нашей стороны?

Насмешливая сентенция: «Твердоголовые бретонцы, потомки рыцарей короля Артура и шуанов французской революции» отражает кусочек правды. Если не все, то многие бретонцы несомненно восходят родом к сподвижникам полулегендарного Артура через соратников вполне достоверного бестрепетного монархиста Жоржа Кадудаля; и что же? – такими предками они вправе гордиться!

До недавней поры бретонское национальное движение являлось определенно правым, и даже проникнутым клерикальным духом. К числу популярных в нем лозунгов принадлежало двустишие:

Ar brezoneg hagar feizA zo breur ha c’hoar en breiz

т. e. «Бретонский язык и вера – брат и сестра в Бретани».

Если теперь в нем стали играть роль левые и социалистические элементы, это – дань времени. «Прогрессисты» лезут теперь везде, компрометируя своим присутствием даже начинания им, собственно, вполне чуждые.

Можно скептически относиться к идее о воссоздании независимой Бретани; однако, ведь автономисты (о чем свидетельствует их имя) желают в принципе только культурной и экономической автономии своего края; в чем им, безусловно, весьма значительная часть населения Бретани сочувствует.

А. Седых едко иронизирует над фактом, что арестованные французами бретонские активисты «не Бог весть какие птицы»: рыбак, инженер, шофер, служащие и т. п. Оно – как сказать: ведь это именно доказывает, что движение захватило народные массы. А что в нем участвует и высшая интеллигенция, – легко бы привести примеры (десятки имен) даже на базе французских газет.

Неточно изложены редактором «Нового Русского Слова» и события эпохи Второй мировой войны. Множество бретонцев стойко сражались за Францию (во всех родах войск, а не в одном флоте, как он думает). Но одновременно бретонские националисты старались вырвать – и вырвали – у немцев льготы для бретонского языка и местной культуры; льготы и преимущества, каковые потом и французская администрация не смогла полностью отменить. В результате, после конца войны, некоторые бретонские деятели попали в тюрьму, иные и под расстрел; а другие еще очутились в изгнании, преимущественно в Ирландии, сочувствующей бретонцам из принципа кельтской солидарности.

Остается пожалеть, что опытный и квалифицированный журналист как А. Седых позволил себе легкомысленно высказаться о мало знакомом ему предмете, не справившись с источниками (обильными и общедоступными!). Как говорится: «Не посмотрел в святцы, да и бух в колокола»!

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 8 декабря 1978 года, № 1501, с. 3

Русская Общественная Библиотека имени И. С. Тургенева

Habent sua fata libelli! Bibliothecae autem…[189] Русская библиотека в Париже была основана И. С. Тургеневым. Мы знаем, как он хорошо раскусил нигилистов своего времени, заклеймив их навеки во образе Базарова; знаем и то, что он порвал с журналом «Современник», не желая сотрудничать с людьми как Добролюбов и Чернышевский.

Если великий русский писатель захотел создать учреждение, предназначенное в тот момент обслуживать отчасти русскую учащуюся молодежь за границей, но в первую-то очередь, неизбежно, политических эмигрантов во Франции, то нет сомнения, что он действовал в порыве гуманности, – его житейскую доброту и щедрость никогда даже его враги не отрицали, – и, может быть, в какой-то степени из не чуждого ему стремления к популярности (грех простительный, но порою завлекавший его в ложные положения, а то и неприятности).

Немудрено, что позже, когда основателя библиотеки уже не было на свете, левые группы эмиграции не раз предпринимали попытки захватить его детище в свои руки. Особенно остро разгорелась борьба за библиотеку в конце 80-х годов прошлого века. По счастью, восторжествовало в конце концов более умеренное крыло, которое и утвердило устав, согласно коему зарубежное книгохранилище имело целью «поддержание духовного общения с родиной». Эмигрантский и политический характер учреждения не подчеркивался и как бы выносился за скобки.

Как нельзя более курьезен факт, что в годы Первой мировой войны и революции в России библиотека, казалось, переставала быть нужной, и шли серьезные разговоры об ее самоликвидации! А получилось, что она стояла на пороге небывалого расцвета.

Подлинно судьба! Ей, созданной для левых, предстояло стать на службу белой русской эмиграции, бесконечно более многочисленной, чем прежняя, дореволюционная и, натурально, предъявлявшей совсем иные духовные запросы. Из орудия революции, библиотека стала очагом контрреволюции.

Выполнение долга перед новыми, белыми беженцами явилось, бесспорно, самой светлой и почетной страницей в ее деятельности; страницей, которая оставалась открытой в течение всего периода между двумя войнами и трагически перевернулась только в 1940 году, когда немцы упразднили библиотеку и вывезли весь книжный фонд в Германию, где он бесследно исчез.

Во всех событиях, относящихся к данному эпизоду, немало остается загадочного. Не без удивления узнаем, что в числе членов правления библиотеки играли в тот момент ведущую роль лица как Д. Одинец и Н. Кнорринг[190], ставшие впоследствии советскими патриотами и высланные французами в СССР! Трудно не задать себе вопрос, не навлекли ли уж они беду на голову русского учреждения, каковому надлежало, однако, в соответствии с его статутом, быть строго аполитичным? Ибо навряд ли их личные взгляды пребывали никому неизвестны…

Затем непонятно, что не удалось никогда точно выяснить, почему именно, и по чьему именно распоряжению, и как мотивированному, книги подверглись конфискации, и для какой цели они предназначались (а если бы всё это установить, то и искать их или хотя бы определить обстоятельства их гибели сделалось бы легче).

При немецкой любви к аккуратности и отчетности, нельзя себе и представить, чтобы после войны не обнаружилась бы документация, касающаяся произошедшего, ни даже ее фрагменты; и что не осталось в живых вовсе людей, участвовавших в принятии решений о вывозе русского книжного запаса в Германию, или осуществлявших данный вывоз технически.

К тому надо еще прибавить странный факт, что некоторые книги со штампом Тургеневской Библиотеки вынырнули в позднейшие годы… в Советском Союзе. А, как известно, в