Адаптер - Борис Петров

Но ты должна понять — мы с тобой плоть от плоти и есть Система, мы теперь Система. Ты не сможешь убежать от себя. У тебя будет много времени все обдумать, ты сможешь выбрать то, что по нраву тебе.

— А как же мои родители? — воскликнула Рита.

— Какие родители? О ком ты говоришь?

— Мои, настоящие.

— Ты хочешь знать, кто отдал тебя в Комбинат? Ты действительно хочешь это знать? — удивился мужчина.

— Нет, я говорю про моих настоящих родителей.

— А, ты имеешь ввиду Евгения и Альбину. Интересно, а ведь ты их знаешь совсем недавно, к тому же они и не женаты.

— Вы поняли меня, — твердо сказала Рита, сверкнув глазами.

— Ты молодец, что не забыла. Мы не можем заставить их приехать к нам, но мы можем их пригласить. Может это сделаешь ты?

Рита утвердительно кивнула, он открыл ящик стола и вытащил из него ее тетрадь и зеленую ручку. Она ненадолго задумалась и быстро написала письмо, покраснев от волнения.

— У тебя есть еще вопросы? — спросил он, принимая сложенное письмо для Евгения и Альбины. — Я читать не буду, не беспокойся.

— Можете прочитать, разве Вам неинтересно?

— Интересно, но не буду. Это не мое дело. Так, последний вопрос и пойдем, скоро наш рейс.

— Как Вас зовут?

— Меня зовут Роберт.

— Это Ваше настоящее имя?

— Да, также как и твое, Маргарита.

14

Перед зеркалом стоял бледный худой человек, сквозь колтуны давно немытых волос пробивалась ровная седая прядь. Его одежда неестественно болталась на нем, оставив попытки сесть по фигуре. Взгляд холодных горящих гневом глаз на короткий миг скользнул по отражению в зеркале и вновь ушел в глубокую задумчивость. Он тяжело вздохнул и надел браслет на руку, браслет сильно сжался, надежно фиксируясь на руке.

Резкий порыв ветра, запах морозной свежести, легкий снежок, летящий в лицо, забытое, давно забытое щекотание кожи лучами слабого зимнего солнца — все это заставило его остановиться прямо у входа в высокое серое здание, из которого он только что вышел. Хотелось дышать полной грудью, смотреть, щурясь, но не мигая, на озорное солнце, отвечавшее ему своей улыбкой, хотелось просто так стоять и больше ничего, ничего, что могло его связать с этим миром. Он не хотел в него возвращаться, не хотел больше иметь с ним ничего общего, хотя и понимал, что это невозможно.

Несколько прохожих боязливо обходили его стороной, косясь на безликое здание, и прибавляли шаг. В какой-то момент ему показалось, что он может растворится в этом воздухе, от этой глупой мысли он рассмеялся глухим, чужим смехом.

Браслет завибрировал, требуя немедленно обратиться в медчасть, так как его состояние здоровья на грани критического. Он даже не посмотрел на предложенные адреса ближайших станций, а не торопясь пошел в сторону своего дома, пока своего.

Согласно врученному ему предписанию он должен был в течение недели покинуть квартиру и переехать далеко за Город, где теперь и находилась его новая работа. Смешно, это было просто смешно. Он шел и думал, как же оказывается просто вот так взять и выбросить человека из общества. Нет, ему не было обидно от того, что по новому статусу его приравняли к рабочим станциям, теперь он должен подобно Р-кам работать там, где не может ступить нога Человека. Да, Человека с большой буквы, а кто он теперь? Никто, а был ли он кем-то? Да вроде нет, получается, что ничего и не потерял, кроме комфорта. От этой мысли его снова поразил приступ глухого смеха, перешедшего в сухой кашель.

Он заскочил в робобус и сел на задний ряд. Сидевшие перед ним резко встали и пересели вперед. Пускай, это их проблемы, — думал он. Навряд ли они помнили его, да и что они могут помнить? На любой косой взгляд он мог бы предоставить выданную ему бумагу, мерзкий скрипучий архаизм, продублированный десятками электронных оригиналов, копий и заверенных копий, где ему приносили извинения за ошибочное обвинение и, по сути незаконное задержание, но кто они такие, чтоб он перед кем-то оправдывался? Никто, как и он для них, его вполне устраивал этот паритет сторон.

Робобус остановился на его остановке, он вышел. Дом величественно возвышался перед ним, играя в солнечных лучах новым ярким фасадом. Он торопливо зашел в подъезд, не желая больше оставаться на улице, захотелось спрятаться и просто переждать, не думать, не вспоминать, не думать ни о ком. Сердце болезненно сжалось от нахлынувших воспоминаний, и он ожесточенно вбежал по лестнице.

Лифт приехал почти моментально, сквозь уже закрывшиеся двери его ухо уловило звук хлопнувшей двери, кто-то вошел за ним следом. «Черт сними, с меня нечего взять, — сплюнул он на пол.

Евгений стоял перед дверью своей квартиры и не решался войти, магнитный замок уже давно отщелкнул, опознав его, но рука, застывшая перед ручкой, не решалась толкнуть дверь вперед. Послышался звук приближающегося лифта, он быстро вошел, суетливо захлопнув за собой дверь.

Мгновение, одно мгновение, один вдох, тени холодных комнат, разбросанные по полу вещие, его вещи, их вещи, немые памятники прошлой счастливой жизни — вся их жизнь была грубо раскидана по квартире бездушными людьми, растоптанная грязной обувью, поруганная, истерзанная. Он обессилено сел на пол, уперевшись спиной в стену, и закрыл лицо руками. Хотелось плакать, но он больше не мог, организм отказывался выдавить хотя бы еще одну слезинку, тряся его в беззвучных судорогах.

В дверь позвонили, нерешительно, но тут же снова, настойчивее. Стоявший за ней явно торопился.

— Пошли вон! — крикнул Евгений, глаза налились кровью. — Что вам еще нужно, твари?!

Стоявший за дверью начал часто барабанить по пластиковой обшивке, Евгений вскочил, собирая последние силы, с твердым намерением размозжить голову очередному инспектору, ему больше нечего терять.

— Что тебе надо, урод?! — крикнул он, распахивая дверь.

— Женя, Женя! — Альбина бросилась к нему, прижалась и заплакала, повторяя сквозь всхлипы. — Живой, живой, живой.

Он так и стоял, с занесенной для удара рукой, не решаясь двинуться с места. Альбина прижимала его к себе, целовала его лоб, впалые щеки, треснувшие губы, а он не мог обнять ее, пугаясь своего прикосновения, боясь передать ей свою боль, нарушить ее чистоту. Он захлопнул дверь и крепко обнял ее, ловя губами ее жаркие поцелуи, смешанные с соленой влагой слез. Потом они еще долго стояли не двигаясь, глядя друг другу в глаза.

— Вот так, — вздохнул он, обводя рукой вокруг — Вот так.

— Ничего, ничего, главное, что ты вернулся. А я каждый день, каждый день к