Чужестранка - Диана Гэблдон

Я широко раскрыла глаза.

— Колдунья? И ты… ты всерьез спрашиваешь об этом?

Мне казалось, он шутит. Но он не шутил. Крепко взяв меня за плечи, он пристально смотрел мне в глаза, словно надеясь таким образом вынудить меня к ответу.

— Я должен спросить, Клэр! И ты должна мне ответить!

— А если это так? — выговорила я пересохшими губами. — Если бы ты считал меня колдуньей? Стал бы ты бороться за меня?

— Я пошел бы за тобой на костер! — произнес он с неистовой силой. — А потом и в ад, если бы пришлось. Но во имя милосердия к нам обоим Господа Иисуса, скажи мне правду!

Это было уже слишком для меня. Я вырвалась из рук Джейми и бросилась бежать через полянку — недалеко, к первым деревьям. Оставаться на открытом месте я почему-то больше не могла. Я наткнулась на дерево и, обхватив его, вцепилась пальцами в кору, прижалась к стволу лицом и разразилась громким истерическим смехом.

Лицо Джейми, белое и потрясенное, появилось по другую сторону ствола. Осознав, хотя и смутно, что мое поведение выглядит по меньшей мере безумным, я сделала невероятное усилие и овладела собой. Задыхаясь, посмотрела на Джейми.

— Да, — сказала я, все еще одолеваемая приступами рвущегося наружу смеха. — Да, я колдунья. Ведьма, тебе я и должна ею казаться. Я не болела черной оспой, но могу пройти по комнате, полной умирающих, и не заражусь. Могу ухаживать за такими больными, дышать одним воздухом с ними, дотрагиваться до них и не заболею. Я не заражусь холерой, столбняком, дифтеритом. Ты должен считать это волшебством, потому что никогда не слышал о прививках и можешь объяснить это лишь одним способом. То, что мне известно…

Здесь я немного отступила назад и остановилась, стараясь успокоиться.

— Я знаю о Джонатане Рэндолле, потому что мне о нем рассказали. Мне известно, когда он родился и когда умрет. Я знаю, чем он занимался и чем еще будет заниматься. Я знаю о Сандрингеме, потому что… Фрэнк рассказывал мне. Он знал и о Рэндолле, потому что… он… о боже!

Я почувствовала, что вот-вот упаду в обморок, и закрыла глаза, чтобы не видеть, как кружатся звезды у меня над головой.

— И Колум… он считает меня ведьмой, потому что я знаю, что Хэмиш не его сын. Я знаю, что у него не может быть детей. Но он решил, будто мне известно, кто отец Хэмиша. Я вначале думала, что это ты, но потом поняла, что такого не могло быть, и я…

Я говорила все быстрей и быстрей, пытаясь унять головокружение самим звуком своего голоса.

— Все, что я рассказывала тебе о себе, было правдой, — продолжала я, яростно кивая головой, словно уверяя в этом самое себя. — Все! У меня нет своего народа, нет истории, потому что и меня еще нет на свете. Знаешь, когда я родилась? — спросила я, подняв глаза.

Я знала, что волосы у меня в полном беспорядке, а взгляд дикий, но мне было все равно.

— Двадцатого октября в год от Рождества Господа нашего тысяча девятьсот восемнадцатый. Ты слышишь? — обратилась я к нему, потому что он, не двигаясь, глядел на меня так, будто слова мои до него не доходили. — Я сказала: тысяча девятьсот восемнадцатый! Через двести с лишним лет! Ты слышишь?

Я уже кричала, и Джейми медленно кивнул.

— Я слышу, — ответил он тихо.

— Да, ты слышишь! — все так же бурно продолжала я. — И считаешь меня помешанной, верно? Ну признай, что именно это ты думаешь! Не можешь думать иначе, только так ты в состоянии объяснить себе… Ты не можешь поверить мне, ты не осмеливаешься… О, Джейми…

Я чувствовала, как гримаса боли исказила мое лицо. Мне так долго пришлось скрывать правду, я понимала, что никому нельзя открыться, но вот теперь осознала, что могу открыться Джейми, моему любимому мужу, единственному человеку, которому я доверяла… и он мне не поверит, не может поверить.

— Там были каменные столбы — на заколдованном месте. Столбы Мерлина.[44] Я прошла через них. — Я говорила, задыхаясь и всхлипывая и все менее связно. — Давным-давно, а на самом деле двести лет. Так всегда бывает в сказках… двести лет. Но в сказках люди всегда возвращаются, а я не могла вернуться.

Меня шатало, я оглянулась, ища опоры. Села на камень, опустила плечи и положила голову на руки. Долгое молчание наступило в лесу, такое долгое, что птицы осмелели и, перекликаясь одна с другой тоненьким писком, принялись носиться над поляной за последними насекомыми лета.

Наконец я решилась поднять голову. Может, Джейми попросту ушел, ошеломленный моими признаниями? Но он был тут и все так же сидел, обхватив руками колени, голова задумчиво опущена.

При свете костра волосы у него на руках сияли, словно медная проволока, но при этом встали дыбом, как шерсть на собаке. Он испугался меня.

— Джейми, — произнесла я, и сердце мое разрывалось от чувства полного одиночества. — О, Джейми…

Я снова опустила голову и сжалась в комок, вся сосредоточившись на внутренней боли. Ничего не происходило, слезы душили меня.

Руки Джейми легли мне на плечи и отвели их назад, так что я увидела его лицо. Сквозь пелену слез я разглядела выражение, какое было у него во время сражения: напряжение покинуло его, сменившись спокойной уверенностью.

— Я верю тебе, — сказал он твердо. — Я не совсем понимаю — пока, но я верю. Клэр, я верю тебе! Выслушай меня! Между нами правда, между тобой и мной, и я буду верить тебе.

Он легонько встряхнул меня.

— Не важно, что это такое. Но ты мне рассказала. Пока этого довольно. Успокойся, mo duinne. Положи сюда голову и отдохни. Остальное ты расскажешь мне потом. И я поверю тебе.

Я все еще всхлипывала, не в состоянии уяснить себе его слова. Сопротивлялась, вырывалась, но он обхватил меня и крепко прижал к себе, накрыв мне голову краем своего пледа и повторяя снова и снова: «Я тебе верю».

Наконец, в полном изнеможении, я успокоилась настолько, чтобы взглянуть на него и сказать:

— Но ты не можешь поверить мне.

Он улыбнулся. Губы у него дрожали, но он улыбался.

— Не стоит, англичаночка, заявлять мне, чего я не могу.

Он помолчал и спросил с любопытством:

— Сколько же тебе лет? Мне не приходило в голову узнать у тебя раньше.

Вопрос казался настолько абсурдным, что мне понадобилась минута на размышление.

— Двадцать семь… возможно, двадцать восемь.

Ответ, кажется, немного смутил его. Женщина двадцати восьми лет, по меркам их времени, приближалась к среднему возрасту.

— О, — произнес он и глубоко вздохнул. — Я-то считал, что ты моего возраста… или моложе.

Некоторое время он сидел неподвижно, потом наклонился ко мне со слабой улыбкой:

— С днем рождения, англичаночка.

Меня эти слова очень удивили.

— Что? — спросила я с достаточно глупым видом.

— Я сказал, что поздравляю тебя с днем рождения. Сегодня двадцатое октября.

— Правда? Я потеряла счет дням…

Я снова начала дрожать от холода, волнения, от потери сил, затраченных на мою пламенную тираду. Джейми притянул меня поближе, легкими движениями больших ладоней гладил меня по голове, убаюкивая у себя на груди. Я опять заплакала, но то были слезы облегчения. В состоянии полного душевного переворота мне казалось теперь вполне логичным, что, если Джейми, узнав мой настоящий возраст, продолжает желать меня, значит, все обойдется.

Он поднял меня и, осторожно придерживая у плеча, отнес к костру, где лежало на земле седло. Сел и оперся на седло, продолжая держать меня на руках. Заговорил он спустя долгое время:

— Ну хорошо. Теперь рассказывай.

И я рассказала. Поведала ему все, хоть и запинаясь, но вполне последовательно. Оцепенелая от усталости, я все же была довольна… как кролик, которому удалось обмануть лису и найти пусть временное, но все же укрытие под каким-нибудь бревном. Хоть и не слишком надежное убежище, но какая-никакая передышка. Рассказала я и о Фрэнке.

— Фрэнк, — тихонько выговорил он. — Стало быть, он не умер.

— Он еще не родился. — Я почувствовала, как во мне вновь поднимается волна истерии, но справилась с ней. — И я тоже.

Он молча погладил и похлопал меня по спине, потом пробормотал некие невразумительные гэльские междометия и вдруг сказал:

— Когда я увез тебя от Рэндолла из Форт-Уильяма, ты пробовала вернуться. К каменным столбам. И… к Фрэнку. Поэтому ты и убежала из рощи.

— Да, — ответила я.

— А я тебя побил за это, — виновато произнес он.

— Ты же не знал. И я не могла тебе сказать.

Меня начало и в самом деле клонить в сон.

— Не думаю, что могла, — согласился он, получше укутывая меня в плед. — Поспи, mo duinne. Никто тебя не потревожит. Я с тобой.

Я уткнулась лицом в теплую впадину на его плече, и утомленный мой рассудок погрузился в волны забвения. Я заставила себя подняться на поверхность лишь для того, чтобы спросить:

— Ты и вправду веришь мне, Джейми?