Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг

это за святая, – все они, по его мнению, были слишком похожи на Деву Марию, по крайней мере как статуи. Кем бы ни была эта святая, казалось, что это надгробное изображение повешенной; но без цепи вокруг шеи она могла бы обрушиться на скамью. Каменная святая была достаточно тяжелой, чтобы убить целую скамью верующих.

Наконец Фаррух стал прощаться с Мартином Миллсом и другими иезуитами. Неожиданно схоласт попросил доктора Даруваллу подробно рассказать об обращении в христианство. Доктор представил, с какой насмешкой и с каким сарказмом отец Джулиан уже выдал ему эту историю.

– О, там не было ничего особенного, – скромно ответил Фаррух, что, скорее всего, совпадало с версией отца настоятеля.

– Но мне бы так хотелось услышать об этом! – сказал Мартин.

– Если вы расскажете ему свою историю, то, я уверен, в ответ он расскажет вам свою, – сказал отец Джулиан Фарруху.

– Может, в другой раз, – сказал доктор Дарувалла.

Никогда еще он не испытывал такого желания сбежать. Он обещал, что будет на лекции Мартина для А. М. Х. – Ассоциации молодых христианок, – хотя у него не было ни малейшего желания присутствовать на ней; легче было умереть. Он уже достаточно наслушался лекций от Мартина Миллса!

– Эта А. М. Х. в Куперейдже, если вы знаете, – пояснил отец Сесил.

Поскольку доктор Дарувалла всегда болезненно реагировал на слова тех бомбейцев, кто сомневался в его знании города, он довольно резко ответил отцу Сесилу.

– Я знаю, где это, – сказал Фаррух.

Затем откуда-то появилась маленькая девочка. Она плакала, потому что приехала с мамой в Святой Игнатий забрать брата после школы, а ее почему-то забыли здесь. В машину набилось много других детей. Иезуиты решили, что это пустяки, – мама обнаружит пропажу и вернется в школу. Надо было просто успокоить ребенка и позвонить матери, чтобы она не мчалась на машине как сумасшедшая, думая, что девочка потерялась. Но возникла другая проблема: девочка по секрету сообщила, что ей нужно пи-пи. Брат Габриэль сказал доктору Дарувалле, что в Святом Игнатии «нет специального места для писания девочек».

– А где же писает мисс Тануджа? – спросил Мартин Миллс.

Молодец! – подумал доктор Дарувалла. Он их всех сведет с ума.

– А еще я видел здесь несколько уборщиц, – добавил Мартин.

– У вас, кажется, три или четыре учительницы, не так ли? – с невинным видом спросил доктор Дарувалла.

Разумеется, здесь было где пописать девочкам! Просто эти старики не знали, где именно.

– Надо посмотреть, не занят ли мужской туалет, – сказал отец Сесил.

– И кто-нибудь из нас посторожит около двери, – предложил отец Джулиан.

Когда наконец Фаррух их покинул, они все еще обсуждали эту досадную необходимость нарушить правила. Доктор представил, как маленькой девочке не терпелось пописать.

Тетрациклин

Доктор Дарувалла возвращался в госпиталь для детей-калек, когда осознал, что начал новый киносценарий; и здесь не будет в главной роли Инспектора Дхара. Перед его мысленным взором был нищий, который работает в арабских гостиницах на Марин-драйв; доктор видел «Ожерелье королевы» в ночи – ту цепочку желтых от смога огней, – и он слышал, как Джулия говорила, что желтый свет не подходит для ожерелья королевы. Впервые Фаррух почувствовал, что понимает начало этой истории, – персонажи вводились в действие под знаком судеб, их ожидающих. В начальной сцене уже содержалось что-то от непререкаемости финала.

Фаррух был крайне утомлен, ему предстоял большой разговор с Джулией, и он должен был поговорить с Джоном Д. Доктору Дарувалле с женой полагалось быть на раннем ужине в клубе «Райпон». Затем доктор планировал набросать черновик будущего выступления – он должен был произнести маленькую речь перед членами Общества реабилитации детей-калек – верными спонсорами госпиталя. Теперь же он понимал, что будет писать всю ночь, но только не свою речь. Наконец-то ему пришла на ум идея киносценария, о котором не стыдно было говорить. Он видел перед собой персонажей, прибывающих на вокзал Виктория, и теперь уже знал, куда они направятся; он не мог вспомнить, когда еще испытывал подобное возбуждение.

От истории, которой теперь жил доктор, его отвлек в приемной знакомый силуэт – среди детей, ожидавших приема, действительно резко выделялся высокий мужчина. Хотя он сидел, в глаза бросалась его военная выправка. Туго натянутая, мертвенно-бледная кожа, западающий рот, желтые львиные глаза, сморщенное от кислоты ухо и бледно-розовое пятно ожога, от подбородка в сторону горла и дальше, под ворот рубашки, – все это тоже привлекло внимание доктора Даруваллы. Это был мистер Гарг.

Одного взгляда на нервно подергивающиеся переплетенные пальцы мистера Гарга было достаточно, чтобы подтвердить подозрения Фарруха. Было ясно, что Гарг не находит себе места, пребывая в неведении о природе «венерического заболевания» у Мадху, но доктор Дарувалла не испытал радости от своего триумфа. Лицезреть Гарга виноватым и готовым пресмыкаться, униженным до того, чтобы ожидать своей очереди среди искалеченных детей, – вот и вся маленькая победа доктора, поскольку доктор Дарувалла знал: даже в этот самый момент что-то более важное, чем профессиональная тайна, помешало бы ему рассказать Дипе и Вайноду о преступлении Гарга. К тому же разве карлик и его жена сами не знают, что Гарг совокупляется с юными девочками? Возможно, именно чувство вины заставляло Гарга через Дипу и Вайнода пристраивать в цирк многих из этих детей. Конечно, карлик и его жена уже знали то, о чем Фаррух только начинал догадываться: что многие из этих маленьких проституток предпочли бы остаться с мистером Гаргом. Гарг, как и цирк, пусть даже такой, как «Большой Голубой Нил», – это было лучше, чем бордель.

Мистер Гарг выпрямился и встал навстречу Фарруху. Дети-калеки в приемной разглядывали его шрам, но доктор обратил внимание лишь на желтоватые белки глаз Гарга, с рыжевато-карими, как у льва, радужками, по контрасту с которыми особенно черными казались зрачки. У Гарга были такие же глаза, как у Мадху. Доктор мимоходом подумал, не родственники ли они.

– Я приехал сюда первым – еще до них, – прошептал мистер Гарг.

– Не сомневаюсь, – сказал доктор Дарувалла.

Если в львиных глазах Гарга и читалось чувство вины, то лишь поначалу. Смущенная улыбка напрягла его обычно безвольный рот, а в голосе зазвучало что-то конспиративное.

– Хм… догадываюсь, вам уже все известно про меня и Мадху, – сказал Гарг.

Что можно сказать такому человеку? – подумал доктор. Он понял, что Дипа и Вайнод, и даже Мартин Миллс, были правы: пусть все девочки будут акробатками в цирках (хоть в том же «Большом Голубом Ниле») – даже если они будут там падать и разбиваться насмерть. Пусть их растерзают львы! Ведь было совершенно ясно, что Мадху – еще