Собрание сочинений. Дополнительный том. Лукреция Флориани. Мон-Ревеш - Жорж Санд

— Вы бредите, никто этого не узнает. Крез болтлив, если ничем не рискует; но если это может принести выгоду, морванский крестьянин промолчит под пыткой. К тому же я буду все отрицать, как, надеюсь, и вы; мои родители не поверят, и Крез останется в дураках. А теперь не будете ли вы любезны разжечь огонь? Я совершенно оледенела от холода и страха.

Тьерре не мог отказать своей прекрасной посетительнице в заботах, которых требовали законы гостеприимства. Он разжег огонь, придвинул к камину кресло, в которое Эвелина тут же села, сам стал на колени и, помешивая в камине и невольно поглядывая на хорошенькую ножку, которую Эвелина поставила на решетку для углей, продолжал свою нотацию и свои расспросы:

— И вы еще говорите о страхе! Ведь вы в своей отчаян» ной смелости доходите до сумасбродства!

— Я не боюсь ни ночного леса, ни одиночества: ведь быть вдвоем с Крезом — это то же, что быть одной. Меня не пугает даже то, что моя проделка — безумие. Но в коридорах вашего фантастического замка мне сразу стало страшно, едва только я осталась одна в темноте и стала ощупью пробираться вдоль стены, отыскивая двери. Конечно, я знала, что вы всегда до двух-трех часов ночи сидите в этой гостиной. Я в этом еще раз убедилась, послав Форже взглянуть в щелку ставен. Но пока я пробиралась по коридору, мне пришло в голову, что тут может повториться история Кровавой монахини[47]: откуда ни возьмись, появится госпожа Элиетта и покажет мне свое обожженное лицо, чтобы наказать за то, что я осмелилась выдавать себя за нее.

И тут Эвелина принялась смеяться так беспечно, словно находилась в гостиной Пюи-Вердона, под присмотром своих родителей.

Тьерре был ошеломлен этой дерзкой беззаботностью. «Что это, — думал он, — предел наивности и полное неведение или привычное бесстыдство?» Чтобы выяснить этот вопрос, Тьерре, заранее решив, что ни при каких обстоятельствах не воспользуется преимуществом своего положения, спросил, пристально глядя на Эвелину, где сейчас Крез.

— В ближнем лесу, с лошадьми, спрятался в самой чаще.

— А Форже?

— В своей комнате; я приказала ему ложиться спать, а когда я уйду, вы тихонько закроете за мной двери.

— Но как вы выехали из Пюи-Вердона?

— О, нет ничего легче. В таком большом доме, где мне никто и ни в чем не может помешать, достаточно предупредить Креза, чтобы лошади были готовы и выведены в определенный час, а потом, имея нужные ключи, дождаться, чтобы все заснули. Я вышла в час ночи… смотрите, сейчас нет еще двух, мы приехали быстро, хотя на дворе совсем темно.

— А как вы вернетесь?

— В десять часов, как всегда. Я часто выезжаю на рассвете и не всегда удручаю себя обществом Амедея. Обычно по утрам меня сопровождает Крез или кто-нибудь другой из лакеев; кто из конюхов встанет первым, решит, что я выехала немного раньше обычного. У меня всегда столько причуд, что никто уже ничему не удивляется. Дровосеки, которые на рассвете обнаружат меня в лесу, подумают, что я только что встала; они уже не в первый раз видят меня в лесу, когда сами только-только туда приходят. Они поймут, что я еду домой, а откуда им знать, два часа я катаюсь или все двенадцать. Правда, мой отец, который в последнее время стал слишком уж строг, может быть, скажет, что я чересчур переутомляюсь и что мне больше не следует ездить без него или его племянника, который ведет себя как настоящая нянька. Ну и пусть, что мне до этого? Зато сегодня я сделала то, что хотела! Завтра мне в голову придет другая выдумка, которой он не сможет предвидеть.

— Значит, мадемуазель, — сказал Тьерре, по-прежнему холодно и настороженно, — только потому, что вам пришла в голову выдумка напугать меня, явившись в образе призрака, вы будете разъезжать по лесу в холодную ночь с двух часов до восхода солнца? Мало того: после бессонной ночи под открытым небом вы еще потом будете кататься до десяти часов утра, чтобы не возбудить подозрений? Не дорогая ли получится плата за такое короткое и малоинтересное развлечение?

— Может быть, для вас это было не слишком большое удовольствие, но для меня оно было полным. Во-первых, я немножко испугалась, а на такое чувство я не рассчитывала, потому что я такой же скептик, каким хотите казаться вы. Однако я думаю, что мы с вами не настоящие скептики: вы хоть и не испугались, все-таки признаетесь, что подумали, будто видите привидение. Тем большую смелость вы проявили. Не отпирайтесь, потому что это очень поднимает вас в моем мнении.

— Я очень польщен, мадемуазель, но, быть может, я не заслуживаю вашего восхищения. А что, если я узнал вас сразу? А что, если, поговорив утром с пронырливым Крезом, я уже предугадал ваши замыслы и ожидал вашего посещения?

Эвелина на минуту смутилась, обеспокоенная больше всего нескромностью своего пажа; но, как всегда, кокетство и насмешливость пришли ей на помощь.

— Я этому не верю, — отвечала она. — Если б вы меня ждали, то, надеюсь, двери не были бы заперты и вы бы не заставили Форже бодрствовать, чтобы открыть их мне.

— Нет, мадемуазель, — возразил Тьерре, становясь все суше по мере того, как убеждался, что она его поддразнивает, — я просто надеялся, что вы не решитесь довести до конца ваше нелепое предприятие.

— Я же надеялась, сударь, — с легким презрением сказала Эвелина, поднимаясь с места, — что все приключение повернется иначе, что вы не проявите такой храбрости, что я пройдусь по гостиной, не вырвав у вас ни слова, что я выйду неузнанной, в маске, как вошла, и что в один из ближайших дней вы приедете рассказать нам о своем приключении, несколько приукрасив его, как всегда делают поэты. Вместо всего этого вы оказались храбрецом, а я дурочкой. Из-за попугая я вскрикнула, вы узнали мой голос; вы угрожали снять с меня маску: я не люблю, когда до меня дотрагиваются, и мне пришлось остановить вас, показав мое лицо. Теперь, когда все сказано, покойной ночи. Откройте мне двери.

— Вы думаете, я позволю вам провести ночь на улице, под звездами?

— Какие звезды! Это чистая метафора! — смеясь, сказала она. — Дождь льет как из ведра!

И в самом деле, слышно было, как вода из желобов потоками низвергается на каменные плиты двора.

— Тем более. Вы сами видите, — сказал Тьерре, — что вам придется здесь дождаться рассвета, когда вы сможете уехать. Предупреждаю вас, это продлится