Волк с Уолл-стрит - Белфорт Джордан

– Неохотно, – с грустью пробормотала Герцогиня. – Не так, как в свое время наша дочь.

– Вы не заметили, он не потеет, когда ест?

– Нет, вроде бы, – покачала головой Герцогиня. – Но ощущение такое, словно он вообще не голодный.

Доктор кивнул, как будто именно это он и ожидал услышать.

– Проблема в том, что кровь, насыщенная кислородом, смешивается в его сердечке с кровью венозной, бедной кислородом. Он устает, даже когда просто ест. Когда новорожденный потеет во время еды, это первый признак сердечной недостаточности. Однако отчаиваться еще рано – есть большая вероятность, что с ним все будет в порядке. Да, дефекты значительные, но они в какой-то степени компенсируют друг друга. Благодаря этому возникает градиент давления, который минимизирует ретроградный кровоток. Если бы не это, малыш бы уже испытывал все симптомы сердечной недостаточности. Впрочем, время покажет, прав я или нет. Если в следующие десять дней не произойдет ухудшения, думаю, все будет хорошо.

– А каковы шансы, что ухудшения не произойдет? – спросил я.

– Пятьдесят на пятьдесят, – пожал плечами доктор.

– А если все-таки это случится? – вмешалась Герцогиня. – Тогда что?

– Начнем давать ему мочегонные, чтобы жидкость в легких не скапливалась. Ну, и другие лекарства – но давайте не будем ставить телегу впереди лошади. Если ни одно из этих средств не сработает, потребуется операция на сердце.

Доктор сочувственно улыбнулся:

– Мне очень жаль, что приходится вас расстраивать, но сейчас нам ничего не остается, кроме как ждать и надеяться на лучшее. Вы можете забрать малыша домой, но не спускайте с него глаз. При первых же признаках потливости или затруднения дыхания – и даже если он просто будет отказываться брать бутылочку – немедленно звоните мне. Если этого не случится, жду вас через неделю ( вот уж дудки, парень! Прямиком отсюда мы поедем в Пресвитерианскую больницу при Колумбийском университете, где работают выпускники Гарварда!),сделаем повторную кардиограмму. Будем надеяться, что к тому времени дефекты перегородки начнут понемногу затягиваться.

Нас захлестнуло облегчение. Чувствуя, как в груди проснулась надежда, я спросил:

– Вы думаете, что они заживут сами собой? Такое возможно?

– О да. Простите, я, кажется, это упустил… – Еще один повод, чтобы побыстрее свалить отсюда, тощий засранец! –Но если в первые десять дней не появляются симптомы ухудшения, это говорит о том, что все произошло, как я говорил. Видите ли, по мере того как ваш сын будет расти, будет расти и его сердце, и отверстие будет постепенно затягиваться… возможно, к пяти годам от него не останется и следа. Но даже если оно закроется не полностью, то станет настолько незначительным, что проблем со здоровьем у мальчика не будет. Но, повторяю, это станет ясно только через десять дней. Еще раз хочу подчеркнуть – следите за его состоянием! На вашем месте я бы старался не оставлять его одного – максимум на пару минут.

– Можете не беспокоиться, – решительно объявила Герцогиня. – С этой минуты за ним будут приглядывать как минимум трое, и одна из них – дипломированная медсестра.

Вместо того чтобы вернуться в Вестхэмптон, находившийся в добрых семидесяти милях к востоку, мы отправились прямиком в Олд-Бруквилл, до которого было всего минут пятнадцать езды. Там нас уже поджидали обе наших семьи. Даже Тони Кэриди, отец Герцогини, всеобщий баловень и безнадежный неудачник, соизволил явиться. «Все такой же красавчик, – подумал я, когда первое волнение понемногу улеглось. – Точная копия Уоррена Битти, и все так же озабочен только одним – у кого бы стрельнуть денег».

Руководить процессом взялся Безумный Макс – прямо на глазах превратившись в сэра Макса, он первым делом уверил нас с Герцогиней, что все будет в порядке, после чего принялся названивать в разные больницы, расспрашивать врачей одного за другим – и все это с олимпийским спокойствием. Пока все было в норме, о Безумном Максе не было ни слуху ни духу, но стоило случиться беде, как он появлялся словно из-под земли – наверстывал упущенное время, при этом отчаянно и беспрерывно дымил и произносил бесконечные монологи.

Моя мать была в своем репертуаре – святая женщина, она суетилась возле нас с Герцогиней, а в промежутках возносила за здоровье Картера еврейские молитвы. Сьюзен, анархистка в душе, предположила, что причиной порока сердца у Картера вполне мог стать правительственный заговор и доктора в больнице наверняка приложили к этому руку. На вопрос, зачем им это, она затруднилась ответить.

Мы объяснили Чэндлер, что ее братишка очень болен, – на что она ответила, что уже успела его полюбить и что она рада, что мы решили забрать его из больницы. После чего принялась невозмутимо играть в свои кубики. Гвинн и Джанет также выразили готовность заступить на дежурство – правда, перед этим обе чуть ли не шесть часов подряд бились в истерике. Да что там они – даже Салли, моя нежно любимая шоколадная лабрадорша, добровольно взяла на себя обязанности сиделки – устроилась у изголовья кроватки Картера и покидала его только чтобы выбежать в сад или поесть, да и то ненадолго. В отличие от нее, Рокки, псу Герцогини, зловредному маленькому ублюдку, явно было наплевать на Картера. С безмятежным видом он продолжал отравлять существование всех и каждого в доме – беспрестанно и без всякой причины лаял, таскал у Салли еду из миски, пока та дежурила возле Картера, молясь за его здоровье вместе со всеми, как и положено хорошей собаке.

Однако больше всех меня разочаровала Руби, детская медсестра, которую нам так расхваливали в агентстве по найму, одном из тех, что подыскивают ямайских сиделок для богатых семей. Проблемы начались в тот самый день, когда Ночной Рокко привез ее сюда, – ему вдруг показалось, что от нее пахнет спиртным. Дождавшись, когда она распакует чемодан, он счел нужным обыскать ее комнату. Через пятнадцать минут, затолкав ее обратно в машину, он отвез ее обратно, и с тех пор мы ничего о ней не слышали. Единственный плюс всей этой истории заключался в том, что мы в результате оказались обладателями пяти бутылок виски «Джек Дэниелс». Конфискованные Рокко, они перекочевали в мой бар.

Присланная на замену медсестра приехала часа через два – и тоже, похоже, прямо с Ямайки. Звали ее Эрика, и она оказалась настоящим сокровищем, поскольку тут же нашла общий язык и с Гвинн, и с остальной компанией. Эрика быстро влилась в команду добровольцев, заступивших на вахту возле кроватки Картера.