Волк с Уолл-стрит - Белфорт Джордан

Бросив взгляд на Дэнни, я внутренне грустно улыбнулся. И впервые задумался, сколькими из моих нынешних проблем я обязан ему? Не то чтобы я уже дошел до того, чтобы пытаться свалить всю вину на Дэнни, но трудно было отрицать, что если бы не он, «Стрэттон» никогда бы до такой степени не утратила контроль над ситуацией. Да, верно, мозгом был я, зато Дэнни был мышцами, если можно так сказать, – он взял на себя всю грязную работу, на что я никогда бы не пошел. Или пошел бы, но потом мне вряд ли хватило бы духу каждое утро смотреть на себя в зеркало. А Дэнни был воином – и я до сих пор не знал, должен ли я уважать его или презирать. Но сейчас я не ощущал ничего, кроме грусти.

– Послушай, Дэнни, я не могу указывать тебе, как поступить со «Стрэттон». В конце концов, теперь это твоя фирма, а я слишком тебя уважаю, чтобы говорить тебе, что делать. Но если хочешь знать мое мнение, ликвидируй ее как можно скорее и делай ноги, пока тебе яйца не оторвали. Послушай Хартли: пусть новые фирмы тянут на себе все арбитражи, а ты оформишься туда консультантом, будешь сидеть тихо и получать денежки. Это будет не просто правильно – это будет по-умному. Именно так поступил бы я сам, будь это мое шоу.

– Что ж, идет, – кивнул Дэнни. – Просто я собирался сделать это через пару недель, посмотреть, как будет меняться ситуация.

Я снова грустно улыбнулся, отлично понимая, что ему страшно не хочется ликвидировать фирму.

– Конечно, Дэн, – кивнул я. А что я мог еще сказать? – Это резонно.

Минут через пять, когда я уже открыл дверцу, чтобы сесть в лимузин, я вдруг увидел выходившего из ресторана Шефа. Завидев меня, он направился ко мне.

– Неважно, что тебе наболтал Дэнни, ты ведь понимаешь, что он ни за что не согласится ликвидировать фирму. Будет упираться, пока его оттуда в наручниках не выведут.

Я согласно кивнул.

– Думаешь, я этого не понимаю, Деннис? – мы с Шефом обнялись, я забрался в лимузин и поехал в больницу.

По чистому совпадению Еврейская больница Лонг-Айленда располагалась в городке Лейк-Саксесс, менее чем в миле от «Стрэттон-Окмонт». Может, поэтому никто особо не удивился, когда я, проходя через родильное отделение, направо-налево раздавал врачам, медсестрам и нянечкам золотые часы. Я уже проделывал это, когда родилась Чэндлер, и в тот раз это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Сам не знаю почему, но возможность просадить 50 штук на подарки людям, которых я никогда больше не увижу, доставила мне какую-то идиотскую радость.

К тому времени, когда я закончил изображать из себя Санта Клауса, стрелки часов приблизились к одиннадцати. Войдя в палату Герцогини, я сначала решил, что ее там нет. И только потом понял, почему не вижу ее: Герцогиня была погребена под целой горой цветов. Бог ты мой… их там были тысячи! Самые фантастические оттенки алого, желтого, розового, пурпурного, оранжевого, ярко выделяясь на фоне зелени, превратили больничную палату в цветочную клумбу. От всего этого буйства красок у меня заслезились глаза.

Наконец среди всего этого великолепия мне удалось разглядеть Герцогиню – она сидела в кресле, держа на коленях Картера. Выглядела она изумительно – за те тридцать шесть часов, что прошли после родов, ей каким-то образом удалось похудеть, и теперь передо мной сидела прежняя Герцогиня, роскошная и соблазнительная. И слава богу!На ней были потертые джинсы «ливайс», простая белая блузка и балетки, тоже когда-то белые. Картер был завернут в небесно-голубое одеяльце, из которого наружу торчал только крохотный нос.

– Выглядишь потрясающе, милая, – я улыбнулся жене. – Не могу поверить, что твое лицо вновь стало прежним. Просто цветешь!

– Он не хочет брать бутылочку, – погруженной в материнские заботы Герцогине явно было не до комплиментов. – Чэнни сразу с удовольствием сосала. А Картер не хочет.

Я не успел ответить – в комнату вошла сестра. Забрав малыша, она развернула его, чтобы осмотреть перед выпиской. Я как раз собирал сумку, когда вдруг услышал:

– Бог ты мой, какие ресницы! Ни у одного малыша таких не видела! А уж когда он откроет глазки… Держу пари, будет настоящий красавчик, когда подрастет!

– Знаю, – Герцогиня надулась от гордости. – Он вообще особенный.

– Странно… – протянула медсестра.

Повернувшись на каблуках, я уставился на нее. Медсестра замерла, прижав фонендоскоп к левой стороне груди Картера.

– Что-то не так? – спросил я.

– Пока не знаю, – протянула медсестра. – Но с его сердцем явно что-то не так. – Вид у нее был встревоженный. Поджав губы, она снова приложила фонендоскоп к груди Картера.

Я бросил быстрый взгляд на Герцогиню – у нее было такое лицо, словно в ее собственное сердце внезапно всадили нож. Она схватилась за спинку кровати, чтобы не упасть. Подойдя к ней, я обнял ее за плечи. Мы оба молчали.

– Понять не могу, как никто до сих пор этого не заметил, – расстроенно пробормотала медсестра. – У вашего сына, похоже, врожденный порок сердца. Да, теперь я совершенно уверена. Либо это, либо дефект одного из клапанов. Мне очень жаль, но вы пока не можете забрать его домой. Его нужно срочно показать детскому кардиологу.

Я с тяжелым вздохом кивнул. Потом покосился на Герцогиню – она молча плакала. Думаю, именно в этот момент мы с ней поняли, что наша жизнь никогда уже не станет прежней.

Через четверть часа мы уже были несколькими этажами ниже, в небольшой палате, заполненной самой современной медицинской аппаратурой – процессорами, мониторами самых разных форм и размеров и капельницами, среди которых примостился крошечный стол для осмотра, на котором лежал голенький Картер. Свет в палате был неярким. Долговязый, худощавый доктор охотно отвечал на наши вопросы.

– Вот тут, видите? – доктор ткнул пальцем в темный экран, посреди которого виднелись четыре неровных мазка, смахивающих на гигантских амеб, два синих, два красных, каждый размером с серебряный доллар. Все четыре соединялись между собой – ощущение создавалось такое, будто бы они медленно и ритмично перетекают один в другой. В правой руке у доктора был небольшой приборчик, смахивающий на микрофон, которым он медленно водил по груди Картера, описывая небольшие круги. Красный и голубой мазки показывали, как кровь Картера циркулирует по четырем камерам его сердца.

– И тут, – добавил он. – Вот и второе, поменьше, но оно вот тут, между предсердиями.

Убрав эхокардиограф, доктор повернулся к нам.

– Странно, что у вашего сына отсутствует сердечная недостаточность, потому что дефект межжелудочковой перегородки довольно значительный. Существует большая вероятность, что понадобится срочная операция. Кстати, как дела с кормлением? Он берет бутылочку?